Цена предательства

Затем он заглянул в котел

— А, фасоль, кажется неплохая… принесите Рему тарелочку.

Я лежу на кровати в дальнем углу комнаты, слушаю ссору, чувствую запах еды. Сил нет не только на то, чтобы ложку поднять, а, кажется, я не смогу перевернуться на другой бок без посторонней помощи.

Уже год как мы воюем. Хотя как воюем, я ни разу не поднял меча против врага, ближе чем на милю от военных действий ребята меня не подпускают. Моя работа другая, я совершаю «диверсионные действия», как утверждают ребята военные. Я магией Владетеля вызываю природные катаклизмы и бросаю их на врага. Даже не передать сколько сотен, нет тысяч людей я убил — имперцев и… и своих, ардорцев. Вызывая землетрясения, ураганы, торнадо, горные обвалы, засуху или страшные наводнения в первый год я часто ошибался с «прицелом». Да и сейчас, всегда есть риск не удержать стихию, дать ей выпрыгнуть из дрожащих рук, начать убивать своих.

Со временем мы привыкли еще и не к таким вещам. Когда смерти считаешь тысячами, когда видел так много мертвецов, боли из-за одного-единственного уже толком понять не можешь.

Как сейчас помню мою первую магическую атаку. Мы поднялись по узкой тропинке, которая вела между кустами на крутизну; обломки скал составляли шаткие ступени этой природной лестницы; цепляясь за кусты, мы наконец вскарабкались.

Мы оказались на вершине скалы, с которой открывался прекрасный вид кровавого сражения между ардорцами и в несколько раз превышающими их силами имперцами. Со стороны имперский войск велась непрерывная стрельба из огромных орудий. После каждого такого взрыва ардорцы десятками отлетали и оставались уже лежать на земле неподвижно. Стрельба все усиливалась. В свежем утреннем воздухе раздавались уже не отдельные выстрелы, а по скатам гор гремели непрерывные перекаты орудийной пальбы, выстрелы уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.

На пригорке я наконец остановился на минуту, чтобы рассмотреть, что делалось, чтобы определить где ардорцы и где враги. Но как ни напрягал я внимание, ничего не мог ни понять, ни разобрать: двигались там внизу какие-то люди, двигались и спереди и сзади, в разные стороны передвигались какие-то подразделения войск, но кто, куда, зачем, нельзя было понять. Вид этот и звуки возбуждали страх. В этом грохоте, я увидел зверское лица Адриана и Зака, они что-то кричали мне, махали руками, моргнув, сквозь звон в ушах я понял, — кричат, — бей, давай, наши отступают!..

И я, зажмурившись, ударил…

…А вокруг нас расстилался цветущий луг. Колыхались нежные метелки трав, порхали капустницы, они плыли в мягком, теплом воздухе позднего лета…

Громкий, глухой рокот, идущий из самих недр пронзил все сущее. Задрожал мир… Огромная трещина, рокоча и перекатываясь развергнулась под ногами сражающихся. Земля на несколько миль вокруг пошла волнами. Деревья вдруг проваливались под землю, с треском и стоном земля выплевывала новые холмы…

Когда все закончилось, сражение было остановлено… Некому было сражаться, многотысячные армии, кричащие солдаты, вопящие лошади, грохочущие орудия, тысячи, тысячи живых, ненавидящих, кричащих, орущих, но Живых!

Живых существ больше не было на том поле…

Силы оставили меня, я упал на руки друзей. Агония, темнота, боль…Больше я уже ничего не помню…

На следующее утро все тело у меня ломило, идти я не мог и передвигался я в тряской повозке, каждое движение которой причиняло нестерпимую боль. Лицо горело, как будто было обожжено солнцем, и ладони были в волдырях. Во рту и в горле пересохло, я умирал от жажды и никак не мог утолить ее, сколько бы ни пил воды. Голова была словно налита свинцом, и малейшее движение глазами заставляло морщиться от боли. Тошнота подкатывала к горлу, и даже запах жареного мяса, поданного к столу на завтрак, был непереносим.

Так началась моя война. Все что я помню в течение этого ужасного года — сражения где-то там, далеко, магический удар и темнота, друзья, поддерживающие под руки, друзья, переносящие меня из одного места в другое, боль и снова магический удар, и снова боль, боль от потерь, боль от смертей.

Мы все прокляты…

Ардорские войска продолжают отступать. Неприятель идет вслед за ними. Мы следуем за имперским войском. Стоят жара и засуха. Вот уже как три недели я умудряюсь держать неимоверный зной над Креландцами. Каждый день небо было пронзительно голубым, без единого облака, яркое изматывающее солнце вовсю палило жаром; только к вечеру становилось чуть прохладно, когда солнце садилось в буровато-красную мглу. С утра я снова расчищал небо от какого-либо намека на облака. Вот уже три недели ни капли дождя. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Реки и ручьи пересохли. Лошади имперцев ревели от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги. Креландцы упорно продолжали наступление.

Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, орудия, пехота двигались по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Люди дрались за воду и выпивали ее до грязи. Креландцы умирали сотнями. Армия продолжала двигаться оставляя позади себя смердящие трупы людей и лошадей.

К концу третьей недели, когда я обессиленный свалился без сознания, собрались тучи и пошел долгожданный имперцами дождь.

— Имперцы догадались, кем вызваны все эти погодные и природные катаклизмы, — сказал как-то Адриан, когда мы, усталые, сидели вокруг костра.

— Определили они и частоту происходящего, они теперь планируют свои главные сражения незамедлительно после очередной атаки Рема.

Адриан поднял больные, красные то ли от дыма костра, то ли от усталости глаза на меня, — на нас, на тебя, Рем, идет охота…

Он умолк, и настала тишина — только костер потрескивал да тихо вздыхал ветер.

— Костер затихает, Томеррен, принеси еще дров, — распорядился Сай, поежился — больно уж холодно по ночам, надо, чтобы костер горел ярко.

Томеррен как всегда взвился в протесте,

— Кто я тебе, мальчик на побегушках! Кто ты такой, чтобы приказывать мне?

Он всегда очень остро относился к отказу ребятами принимать его за настоящего брата наследника и оказывать соответствующее уважение. — Слишком стар, чтобы поднять свой зад, а, Сай! Сай в ответ зарычал. Сай был значительно старше всех нас. Седина уже вовсю посеребрила его длинные волосы.

— Да замолчи ты, надоело — Николас сплюнув, пошел нарубить еще веток и, ломая каждую пополам, стал бросать их в костер.

— Имперцы нас ищут, — продолжил Сай, когда все успокоились и снова уселись вокруг ярко вспыхнувшего костра.

— Они обшаривают все предгорья, они знают максимальную дистанцию твоего удара Рем. Их там тьма-тьмущая, это становится опасным…

— Трус, — с презрением процедил Томеррен

Сай потемнел лицом, но проигнорировал его слова,

— Мы в трех милях от главного войска Креладцев, — нарушил тишину Зак, — Им конца нет, растянулись на четыре мили. Наших четыреста человек против их четыреста тысяч.

— Что наши? — спросил я.

— Отступают. Ползут они медленно, прикрывают беженцев. Больше половины у них — женщины с ребятами, и скотину с собой гонят, коз и овец.