Время героев

Приходил советник хана Мирза Адигезаль-бек. Властитель одного из татарских племён, он служил достаточно долго русским. Начинал переводчиком у статского советника Ковалевского, посланного в Тифлис ещё императором Павлом. Затем выполнял секретные поручения генерала Лисаневича[52], после несколько лет помогал разбираться с делами Ермолову, а недавно направлен был из Тифлиса в Шушу. К пятидесяти годам он, как восточный человек, чрезмерно отяжелел, но ещё мог подняться в седло без посторонней помощи и удерживаться в нём часов по восемь, по десять кряду. Он хорошо говорил по-русски, путая лишь иногда окончания мужского и женского рода. Его чёрные выпуклые глаза были постоянно полуприкрыты, но когда он поднимал веки, лицо принимало вид откровенной, будто бы детской хитрости, к которой подмешивалась далеко запрятанная жестокость.

Эти люди и уселись за ломберный стол в доме Мадатовых в среду, через пять дней после того, как князь встретил и уничтожил банду грабителей, прорвавшихся в Карабах. Четвёртым в компании оказался Джафар-ага, родственник хана. Он считался официальным наследником Мехти-кули, но уже заждался своей очереди править. Недавно Джафару минуло сорок, а между тем дядя его выглядел бодро и вовсе не собирался уступать свою власть. Наследник нервничал и торопился, о чём, безусловно, было известно хану. Да ещё между ними, как говорили, была давняя кровь, пролитая хотя и русскими, но не без участия совсем юного тогда ещё Джафара-аги.

Почти два десятка лет назад Ибрагим-хан, тот самый, что отстоял Шушу во время первого нашествия Ага-Мухаммеда, задумал переметнуться к персам. Россия воевала с Ираном, те наступали, и хан был уверен, что пришельцы с севера вот-вот отступят из Карабаха. Чтобы они не захватили его с собой, хан задумал покинуть Шушу, а потом вернуться в город с войсками Аббаса-мирзы. Об этом плане и уведомил Лисаневича юный Джафар. Ибрагим-хан погиб в стычке, но ханом сделался его старший сын, а вовсе не внучатый племянник. Мехти-кули знал о доносе Джафара, но терпел предателя рядом, опасаясь гнева русских и тяжести непонятного их закона. А те ещё вдобавок приставили к нему Адигезаль-бека, служившего Лисаневичу как раз в год гибели Ибрагима. Хан понял, что ему готовят ловушку.

Валериан бродил по зале. Он так и не приучился к картам. Для азартной игры ему недоставало слепой веры в удачу, для коммерческой — привычки скрупулёзно рассчитывать сложные комбинации. Иногда он садился за стол, если нужно было составить компанию, играл, проигрывал, расплачивался с лёгким сердцем, искренне недоумевая, как способен тот же Карганов помнить наизусть всю колоду — и те карты, что вышли, и те, что оставались ещё в игре; купец, кажется, доподлинно знал даже комбинации на руках у каждого игрока, хотя никто не подозревал его в нечестных приёмах. Ну, усмехался Валериан про себя, наверное, так же он вёл свои купеческие дела, не доверяя приказчикам, твёрдо зная, сколько штук китайского шёлка хранится на его складе.

А Софья играла с удовольствием и успехом. Сейчас она, на глазах у Валериана, освободилась от скучной собеседницы, жены одного из чиновников, дамы, высохшей под карабахским солнцем почти до костей; подошла к столу, поговорила с играющими, и тут же юркий Иван Христофорович вскочил, освобождая ей место. Валериан подозвал слугу, объяснил, какого вина ещё принести гостям, тем, кому Аллах ещё не успел запретить невинное удовольствие, а после, обернувшись, увидел Карганова, что смиренно дожидался, пока князь разрешит к нему обратиться.

— Проигрались, Карганов?

— Что вы, ваше сиятельство, разве бы я посмел княгиню приглашать на такое место? Пока всё хорошо, и Софья Александровна тоже игрок не из худших. Ну а если фортуна повернётся вдруг к нам, как говорится, спиной, то уж как-нибудь расплатимся за удовольствие.

Валериан как бы нехотя, с ленцой направился к окну, выходившему в сад и распахнутому настежь. Кивком показал Карганову двигаться следом.

— Вы недавно из Шемахи. Какие новости привезли?

— Всё спокойно, ваше сиятельство. Мустафа по-прежнему в Персии. Камбай-бек сторожит его у Аракса.

Камбай-бек, отважный и умный воин, вёл ширванские сотни, когда отряд Мадатова шёл на Казикумух.

— А здесь, в Шуше, кажется не спокойно.

— Что такое?

— Люди недовольны нынешним ханом. Говорят — он только кутит да распутничает. Тратит силы на охоту да женщин. Злые языки утверждают, что он проводит больше времени на тахте, чем в диване[53].

— Кто говорит?

— Я слышал подобное сам от Джафара-аги.

Валериан, до сих пор глядевший на ночной сад, обернулся к Карганову. Лицо купца изображало совершеннейшую почтительность и внимание.

— Кто ещё это слышал?

— Адигезаль-бек, господин пристав... Да многие слышали. Джафар-бек неосторожен и пылок.

— Плохо, когда наследник произносит такие слова прилюдно.

— Он ещё слишком молод для своего возраста. Но многие в городе хотели бы втайне видеть Джафара в ханском дворце.

— Дворец разрушен.

— И это ставят в вину Мехти-кули-хану. Люди надеются, что новый энергичный правитель сумеет восстановить его былое величие.

— Лишние речи, опасные речи. Слышал ли их сам Мехти-хан?

— Меня не зовут на совет. Что думает хан, надобно спросить Адигезаль-бека.

— Позови.

Карганов, кланяясь, отступил и заторопился к столу. Какое-то время он наблюдал за игрой, а потом Мирза пригласил его на своё место. Сам же прогулялся по зале, делая вид, что слушает музыку — двух скрипачей и одного умельца извлекать звуки из натянутой кожи, поглядел на танцующих — их было не меньше десятка, взял тяжёлую кисть винограда с ближайшего блюда и, с удовольствием кидая в рот чёрные сладкие ягоды, подошёл, как бы невзначай, к князю.

— Какая ночь, ваше сиятельство! Какие звёзды! А листья — словно бы вырезаны в бархате.

— Скажите об этом княгине. Она любит поэзию.

— А что ценит генерал-майор князь Мадатов?

— Точность и послушание... Что знает Мехти-кули-хан о наследнике?

— Что его надобно опасаться.

— Насколько он боится Джафара?

— Настолько, что хотел бы более не видеть его и вовсе.

— Уверены?

— Я слышал сам, как его величество произносил такое желание вслух.

Валериан подумал, что под правлением русских даже карабахские политики забыли об осторожности. Но, разумеется, сохранил эту мысль при себе.

— Кто ещё слышал?

— Те, кто хотели бы угодить карабахскому хану.

— То есть жизнь Джафара-аги в опасности?

Адигезаль-бек выдержал паузу, а потом всё же признал неизбежное:

— Боюсь, что именно так, ваше сиятельство.

— Надо предупредить наследника.

— С ним уже говорили, но он отважен и беззаботен.

— Тогда я поговорю с приставом.

Адигезаль-бек поклонился:

— Все, кто ценит спокойствие, будут весьма признательны распорядительности вашего сиятельства...

В конце вечера, когда последние гости уже покидали дом правителя, Валериан ухватил пристава под локоть и отвёл в сторону. Непейцын был раздражён проигрышем, но послушно пошёл за князем.

— Никифор Максимович, у меня есть точные сведения, что Джафару-аге угрожает опасность.

— Джафарке-то? А как же! Либо медведь заломает, либо муж какой подстережёт в закоулке.

Валериан сузил глаза и, не повышая голос, заговорил резким, почти ледяным тоном:

— Господин пристав! Довожу до вашего сведения, что на наследника карабахского хана готовится покушение. Приказываю вам принять все необходимые меры, чтобы сохранить жизнь и здоровье Джафара-аги.

Непейцын, будто бы его перетянули через лицо плетью, качнулся назад, но тут же выправился и стал смирно.

— Будет исполнено, ваше сиятельство! Сей же час отряжу людей для охраны.

— Только так, чтобы сам Джафар ничего не заметил.

— Есть у меня такие умельцы. В воздухе растворяются, словно тени. Сам иногда отыскать не могу. Знаю, что за спиной, а вот ухватить невозможно.

52

Дмитрий Тихонович Лисаневич (1774—1825) — генерал-лейтенант, один из знаменитых военачальников эпохи Кавказской войны.

53

Диван — собрание чиновников по административным делам.