Время героев

— Вот и распорядитесь. Немедленно! И обо всех происшествиях докладывать лично мне без отсрочки!..

Слуга разбудил его ещё затемно. Валериан накинул халат и вышел в приёмную, где стоял, не решаясь присесть, Непейцын. Шандалы, стоявшие на столе в приёмной, освещали его только до середины широкой груди; лицо оставалось в тени.

— Ваше сиятельство! — вытянулся он, завидев Мадатова. — Виноват, каюсь! Не уследили.

— Убит?

— Слава Господу, нет! Только ранен. Он ведь как вышел от вас, не к себе домой повернул, а налево, вниз. И начал кружить да накручивать. Мои его вели осторожно, а Джафарка прокрался в один дом, где хозяином...

— Эти подробности лишние, — остановил Валериан пристава; он, как и все в городе, знал, к какой женщине ходит сейчас Джафар, и не видел причины повторять её имя вслух.

— Часа через три вышел и поехал уже домой. Нукер был при нём, один. Тоже ждал господина у коновязи. В общем, у мостика они попали в засаду. Четыре выстрела было — два вовсе мимо, одним нукера убило, а четвёртая пуля самому Джафару в плечо. Он ткнулся в гриву, те побежали — тенями вдоль дувалов, вдогонку им по пуле успели послать. Одного зацепили насмерть. Народ сбежался, Джафарку перевязали и унесли, а убитого опознали. Говорят, — он понизил голос наполовину, — что человек из ханской, мол, стражи.

— Человек Мехти-хана? — Голос Валериана дрогнул. — Как он решился? Немедленно скачите к нему. Разбудите начальника стражи — пусть опознает и объяснит.

— Слушаюсь...

Непейцын повернул было к выходу, но у самой двери столкнулся с вошедшим, почти вбежавшим Адигезаль-беком. Тот обошёл пристава, приблизился к Валериану почти вплотную и тихим, надтреснутым от напряжения голосом сообщил, что чуть более часа назад Мехти-кули-хан с небольшой группой нукеров покинул город.

— А! — крикнул Непейцын злорадно. — Вот она вина-то и открылась! Не выдержали нервишки у старика! Побежал!

И он басисто захохотал, довольный тем, что дело раскрылось само собой, и уже не нужно будет более наряжать неудобное и тяжёлое следствие.

— Да, не выдержали нервы, — повторил за ним Валериан, оглядывая Адигезаль-бека. — Побежал и тем самым признался. Присаживайтесь, Мирза. И вы, Никифор Максимович, не уходите. Будем составлять донесение командующему. Его превосходительству генерал-лейтенанту Ермолову...

Он опустился в кресло, запахнул полы халата и вдруг с тайным удовольствием подумал, что и Новицкий не смог провести дело лучше. «Но лучше бы, — заключил он, — лучше бы это дело вёл тот же Новицкий...»

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

I

Грозная мало изменилась за два года, что Новицкий не бывал в крепости. Всё те же земляные валы, всё те же пушки, присевшие на барбетах[54] и зорко выцеливающие врага на том берегу Сунжи; гарнизон по-прежнему ютился в землянках, зато у стены, обращённой к форштадту[55], поставили два длинных одноэтажных строения, кое-как зашитых горбатыми досками со многими щелями. Атарщиков ткнул в одну рукоятью плети, и та провалилась насквозь. Казак с недоверчивым изумлением покачал головой.

— Задувает-то, поди, через такую дырищу. Вот где байгуши живут! Хоть и крещёные, а всё одно — байгуши.

Семён употребил слово, которым горцы клеймят своих отверженных, нищих по рождению и лентяев по духу.

Деревянные дома занимали, как и предположил сразу Сергей, канцелярские, провиантские и прочие службы. На обросшего Новицкого, грязного, загорелого, высохшего, обвешанного оружием поверх рваной одежды, воззрились опасливо и только, когда вошедший заговорил, признали в нём своего, пригласили сесть, предложили водки и чаю. Извинились поспешно.

— Ничего, ничего, — довольно похохатывая, приговаривал Новицкий, присаживаясь на грубо сколоченный, с занозистым сиденьем табурет и привычно передвигая кинжал. — В первой крепости, куда вышли, вообще чуть не застрелили. Часовой у ворот кричит: «Стой! Кто идёт?!», а я ему по-черкесски: «Свои, свои едут!..» Забыл русские слова за три месяца. Слышу — уже курки щёлкают. Тут от страха онемел вовсе. Хорошо — казак-проводник выручил. Как закричал — солдаты сразу своего в нём признали. Нехристи, говорят, так ругаться не могут.

Несколько потных, оплывших чиновников от гражданской и армейской администраций, сгрудившиеся вокруг гостя, рассмеялись с готовностью. Эти люди, словно вросшие в свои стулья, обрадовались нежданному развлечению и старались изо всех сил выказать своё удовольствие, тем более что о Новицком слышали как о человеке, приближённом к Ермолову. Дородный капитан в наброшенной на пухлые плечи шинели поколыхал животом и спросил с ласковой предупредительностью:

— Испугались, стало быть, Сергей Александрович?

— Кому же не страшно пулю в лоб получить, да ещё от своих, — ответил Сергей с небрежной искренностью человека, уже до того привыкшего к разного рода опасностям, что и не стесняется рассказывать другим о своих страхах.

— Ну, свои промахнутся: солдатская стрельба известная — во весь белый свет. А вот горцы стреляют в самом деле отменно.

Голос, пришедший от двери, был хорошо знаком Новицкому. Он обернулся и увидел — Брянского.

Три года они не виделись, и за это время граф несколько изменился: ещё более раздался в поясе и в щеках. Лицо его, круглое от природы, сейчас сделалось и вовсе похожим на луну, когда она сияет над ночною землёю в полную силу. Бранский был гладко выбрит, одет, в сравнении с прочими, опрятно и даже несколько франтовато. Газыри его черкески были серебряные, хотя Сергей сразу же заподозрил, что вместо пуль там лежит какая-нибудь ненужная ерунда.

— Здравствуйте, Новицкий! Рад вас видеть, — заговорил Бранский, быстро проходя по комнате и протягивая руку.

Сергей подумал, но встал и протянул навстречу свою, ту самую, которая ещё носила след пули, выпущенной графом на дурацкой дуэли. Ладонь у Брянского была большая и на вид мягкая, но хватка неожиданно крепкая. То ли он в самом деле обрадовался появлению сослуживца, то ли сразу хотел показать свою силу.

— Мы ожидали вас, Новицкий, ещё месяц назад. Начали уже беспокоиться. Кое-кто решил, что потеряли вовсе. Ни слуху ни духу ни о вас, ни о вашем казаке. О проводниках же я совсем ничего не знал.

Так выговаривал Бранский, пока они шли по длинному коридору в дальний конец дома, где расположилась небольшая канцелярия графа. Для прочих он по-прежнему заведовал провиантом, закупал овец и коров прежде всего у той части горцев, что называлась «мирной», то есть хотя бы на словах обещала быть русским добрыми соседями и продавать им скот и зерно.

Комнатка у него была настолько мала, что поначалу Новицкий даже задержался у двери, прикидывая — найдётся ли ему место. Стояли стол, кривоногий, но покрытый куском материи, бывшей когда-то чёрной; с обеих длинных сторон теснились два стула, к одной из стен прибиты был неровно две полки, заваленные бумагами, да в дальнем левом углу стоял сундук, надёжно перевитый железными лентами. На столе располагались чернильный прибор, несколько очиненных перьев, да посередине возвышалась ровная стопка чистой бумаги. Место для отправления службы чиновником ревностным и амбициозным, раз уже сумел выговорить себе помещение, отдельное от других.

Брянский отодвинул стул до самой стены и сел, едва не упираясь коленями в низкую столешницу. Кивнул Новицкому на свободное место.

— Так что же, дорогой мой, вас задержало в пути? Я уже прямо и не знал, что отписывать в Петербург. Георгиадис, там, просто весь извертелся. Вы же у него любимый сотрудник.

Новицкому неприятны были и жирный голос Брянского, и его снисходительное обращение, но он постарался не показать своего раздражения. В конце концов, это была уже не его территория. В этих местах во всём, что касалось их тайной деятельности, хозяином был именно граф. На это достаточно жёстко указал ему Георгиадис в последнюю их встречу в Тифлисе.

54

Искусственные сооружения, на которые устанавливали крепостные орудия.

55

Поселение, что находится вне крепости.