Большой дождь

Оплетенная резиновой прокладкой рукоять садовых ножниц показалась в дальнем углу стеллажа, сразу за коробкой из-под дрели. Вытянув ножницы и заодно подхватив пустую упаковку, — пусть это будет первым шагом к генеральному расхламлению — Виктор щелкнул выключателем и вышел из подвала. Надоедливая ветка низкорослого деревца, посаженого у калитки Бруной, оказалась стойкой и неподатливой, так что ему пришлось навалиться на ножницы всей массой тела. Отрезанная ветка отрикошетила в сторону, и Виктор как раз наклонился за ней к газону, когда в открытых воротах возникло двое мальчишек.

— Пап?

— Слушаю, — ответил он и выпрямился. На кроссовках Рафаэла и его худощавого спутника налип черный вулканический песок. Вероятно, шатались по пляжу у винокурни.

— Знакомься, это Матеуш, я тебе о нём говорил, он из Лиссабона, — сообщил Рафаэл.

— Привет, Матеуш, — Виктор подошел с веткой и ножницами наперевес и протянул гостю руку. Тот ответил сильным пожатием и широкой улыбкой.

— Здравствуйте.

— Мэт, это мой папа, — галантно взмахнув рукой, продолжал Рафаэл. — Пап, а мы сможем взять его с собой, когда в следующий раз поедем в порт?

— Ты хочешь показать траулер? — догадался Виктор и по восторженному киванию мальчишек понял, что не ошибся. — Можем, если родители Матеуша разрешат.

— Моя мама поощряет мою любовь к морю, — деловито заявил мальчуган. — Уверен, она разрешит.

Виктор сдержал смешок и ответил, лишь коротко улыбнувшись:

— Я тебе верю, но все-таки хотел бы это услышать от твоей мамы.

— Резонно, — кивнул Матеуш. — Мы живем в том доме через дорогу. Я попрошу маму зайти к Вам, когда она вернется с центра.

Виктор перевел взгляд с сына и его друга на указанное многоквартирное здание. Похоже, на этой улице устанавливалась какая-то традиция еженедельных встреч со столичной соседкой, обладающей чувством юмора и непослушным кухонным гарнитуром.

========== Глава 4. ==========

Тематическая экскурсия в мужской компании состоялась во вторник и потрясла Матеуша настолько, что его словно на несколько дней подменили. Едва Сара переступила порог, вернувшись с работы, как Мэт, задыхаясь, сбиваясь и комкая слова от восторга, стал рассказывать об этом приключении. Он не отходил от матери, пока она готовила ужин, и забывал жевать за столом, описывая Фуншал, порт и само рыболовное судно. Он захлебывался детальным объяснением устройства разделочной линии, морозильных отсеков в трюме и снастей на палубе. Он рассуждал, что никогда прежде не задумывался о том, чтобы быть не просто капитаном, а владеть собственным кораблем. Да, говорил задумчиво Матеуш, его куда больше привлекали огромные судна водоизмещением в целую галактику, перевозящие грузы между континентами и проходящие за один рейс через все океаны планеты, но и рыболовецкий промысел не стоило сбрасывать со счетов. Мэт восторгался Виктором и его командой, процессом разгрузки свежемороженой рыбы и видом пришедших из несколькодневного плаванья рыбаков.

К выходным он несколько остыл и уже не спохватывался посреди завтрака или не выкрикивал из душевой, вспомнив какую-то важную деталь. Но распаковал несколько коробок с пометкой «книги», стоявших нетронутыми с момента въезда в квартиру, и добавил в список желаний и корзину Интернет-магазина модель траулера. Этому пробуждению прежних предпочтений Сара была очень рада.

Что огорчало, так это несколько мечтательных замечаний Матеуша о том, как здорово могло бы быть, если бы и у него был папа, а у того был свой корабль. Он вздыхал грустно и протяжно после таких слов и устремлял невидящий — заполненный воображаемыми картинками невозможной реальности — взгляд в пространство.

Биологический отец Мэта был так же далек от мореходства и рыбалки, как и от звания папы. На деле он оказался банальным донором спермы, и называть его состоявшимся родителем Сара не решалась даже мысленно. Она ни в чем особо его не винила, но и теплых чувств к нему не испытывала.

Того, чьи глаза и смуглость кожи унаследовал Матеуш, звали Луиш Гильерме Пайва, он был абдоминальным хирургом и преподавателем кафедры хирургии медицинского факультета в Лиссабонском университете. Утонченный, в очках изысканной оправы и с четко очерченными губами, с неизменным стаканчиком горячего чая рядом с микрофоном, бархатистым голосом и надменной полуулыбкой, он являлся предметом — порой весьма явных — мечтаний многих юных студенток. На четвертом курсе в его кабинете, сдавая просрочившую все даты и требования самостоятельную работу, Сара узнала, что доктор Пайва охотно пользовался своей популярностью.

После первого секса на заваленном планами лекций и медицинскими справочниками столе последовали выходные в тихом, удаленном от города, отеле на побережье; а затем ужин на крыше с вином, звездами и полнолунием. Луиш Гильерме подкупал тем, что, не смотря на свою абсолютную власть над студентками, всё же прикладывал определенные усилия для обольщения некоторых из них. Он говорил красивые слова и делал приятные сюрпризы, нашептывал сладкую ложь о том, что прежде такого с ним не было, и в проверенных самостоятельных работах подсовывал записки с коротким «я соскучился». Того, что к моменту их встречи, он уже почти два десятка лет был женат на медицине и подруге студенчества, — именно в таком порядке приоритетов — Луиш не скрывал. Впрочем, казалось, что и от жены своих похождений он не скрывал тоже.

Супруга доктора Пайва, практикующий врач, преподавала в том же университете. Она вела ортопедию, и её лекции Сара вопреки своей привычной прилежности и обязательности чаще всего пропускала. Саре было неуютно на этих занятиях, ей казалось, словно преподавательница с осуждением сверлила её взглядом. В то же время, ей вовсе не улыбалось провалить экзамен, потому дома Сара усилено штудировала учебники и изучала конспекты сокурсников. Забавно, что в конечном итоге именно этот предмет — освоенный самостоятельно — стал основополагающим в выбранной специализации.

На пятом курсе частота и качество встреч с Луишем стали неоднократно наталкивать наивную Сару на мысль о том, что у доктора так и в самом деле впервые. Окрыленная влюбленностью, она начала верить в то, что, возможно, смогла завоевать Пайву и рано или поздно он будет принадлежать только ей. Позже выяснилось, что она ошибалась, и что хирург не приветствовал детей ни в своем браке, ни за его пределами. После летнего перерыва Сара вернулась на шестой курс брошенной, поумневшей и с несколько округлившимся беременным животом.

Она порой думала над тем, как могло бы всё сложиться, признай Пайва своё отцовство. Подобные мысли неизменно провоцировали самые неприятные эмоции вроде злости и жалости к себе, но Саре не всегда удавалось себя от них оградить. Вот и сейчас она стояла, упершись локтями в перила балкона, теребила в пальцах край дымящейся сигареты и отдавалась на растерзание воображению. С ходом времени, по мере выветривания влюбленности и охлаждения обиды, в этих фантазиях Луиш Гильерме утратил свой романтический образ, и она больше не пририсовывала себе обручальное кольцо. Он представлялся ей лишь любящим и заботливым отцом Матеуша, кем-то похожим на её собственного папу. Или на Виктора.

Тот как раз стоял в кузове своего пикапа, босой и с подвернутыми до колен джинсами, и сильной струей из шланга вымывал чешую и подтеки рыбьей крови. Сара не раз видела его за этим занятием, ей казалось, она уже выучила его рутину возвращения с рыбалки: разгрузить кузов и отнести уготовленный себе улов в дом; вернуться; отмыть автомобиль от запаха и следов; снова скрыться в доме; выйти оттуда с влажными волосами и в свежей одежде; усесться на крыльце и долго пить что-то из большой парующей кружки.

Будь рядом с Сарой кто-то такой же постоянный, надежный и ответственный, как Виктор Фонеска, она сама была бы совершенно другим человеком. Ей порой казалось, что она бесконечно слаба, растеряна и нерешительна, она чувствовала себя потерянной и запутанной. Но стоило ей оглянуться назад, не на свои эмоции и мысли, а на поступки, и её взгляду представала совершенно незнакомая ей Сара Каштанью: сильная, несгибаемая, самостоятельная, целеустремленная, собранная. В конечном счете, наверное, имело значение лишь то, как она действовала, а не как себя чувствовала, но воспринимать себя такой, какой её видели все остальные, Сара не могла. Потому что это было не совсем правдой.