Большой дождь

— Ей четырнадцать, Сара! — отчеканивая каждый отдельный звук, напомнил он. — Четырнадцать! Она слишком маленькая для таких вещей.

— Нельзя быть слишком маленькой для знаний, — возмутилась она. — Родители не могут оградить детей от секса, но могут хотя бы объяснить им, как себя уберечь! Ведь в подростковом возрасте они считают самым страшным последствием нежелательную беременность, в то время как даже не подозревают о том, что презерватив создан в первую очередь не для её предотвращения. Они понятия не имеют о венерических болезнях, неприятных в своих проявлениях, длительных и дорогостоящих в лечении, порой имеющих долгосрочные и меняющие жизни последствия. И это я ещё не говорю о ВИЧ и СПИДе.

Виктор мотнул рукой у неё перед носом, прерывая затянувшуюся лекцию.

— Ты наивно считаешь, что, получив от тебя презерватив, она прислушается к твоим нравоучениям? — Проскрипел он, сотрясая предметом скандала перед глазами Сары. — И вовсе не посчитает это одобрением с твоей стороны? Ты для неё авторитет, и сам факт такого разговора между вами уже является для неё подтверждением того, что она достаточно взрослая для подобных вещей. Ты понимаешь это или нет?!

— Это она тебе так сказала? — прищурилась Сара. — Что расценила беседу именно так?

— С какого черта ты вообще с ней об этом заговорила?! — проигнорировав вопрос, взревел Виктор.

— Она пришла и спросила. И на твоём месте я бы радовалась, что дочь-подросток беспокоится о таких вещах и не боится спросить взрослого, имеющего достаточно знаний и опыта, чтобы дать правильный ответ.

— На твоём месте, — он направил в неё подрагивающий от злости палец. — Я не воображал бы из себя мать чужим детям, и лучше присматривал бы за своим сыном.

— Ах вот как?

— Именно вот так, — скривился Виктор. — Не приближайся больше ни к Фернанде, ни к Рафаэлу. Уяснила?

— Тебе тоже нужно кое-что уяснить, — выплюнула Сара. — Не будь ты таким толстолобым, упрямым и слепым, она бы не обратилась к чужой тетке.

Этого обвинения в плохом отцовстве Виктор уже стерпеть не мог. Последние капли здравого смысла были сметены пламенем ярости, и он прорычал ей прямо в обиженное лицо:

— Да пошла ты к чёрту!

В ответ его обожгла звонкая пощечина.

***

Сара отчаянно пыталась сдержать слёзы и до последнего делала вид, что ничего не случилось, но в конечном итоге Матеуш нашел её сидящей на полу посреди гостиной, обхватившей колени и громко рыдающей. Ей было бесконечно обидно и нестерпимо больно. Как она могла всю жизнь ошибаться в людях и к этому времени так и не выучить этот урок?

— Мамочка, — Мэт опустился рядом с ней и обвил её руками. — Не плачь.

Он прижался к ней и положил на плечо голову. Пахнущий её любимым стиральным порошком, горячим молоком и чем-то неуловимым, но характерным только его волосам, сын согревал её теплом своего тела, решительностью смело защитить маму от Виктора и готовностью её утешить. Самый близкий её сердцу человек, никогда на самом деле её не подводивший. Матеуш мог отдаляться и капризничать, но неизменно всегда был на её стороне, в отличие от всех остальных. Сара обняла его, притягивая ближе к себе и утыкаясь лицом в его усыпанную якорями пижаму. Сын был её единственно важным, заслуживающим все её эмоции, её время и усилия. А посторонние — чужие дети и неоднозначные вдовцы — не стоили и капли внимания.

Если вот такой была плата за непростые, но важные разговоры, за необходимые уроки жизни, то Сара отказывалась вообще как-либо взаимодействовать с окружающим миром. Фернанда сама пришла к ней несколькими днями ранее и попросила рассказать ей всё о сексе, девственности, презервативах и таблетках, мальчиках, мужчинах и беременности. Сара не была в восторге от этой нагрянувшей из ниоткуда ответственности, она не была готова, поскольку рассчитывала на подобный разговор с Мэтом лишь через несколько лет, но отказать Фернанде не могла. Отвергнутая в такой момент небывалого откровения, девочка могла замкнуться в себе, набраться сомнительного качества информации от подружек и из Интернета, а затем натворить ошибок, о которых жалела бы всю оставшуюся жизнь.

Она решилась, собралась с мыслями и силой духа, объединила свои медицинские профессиональные знания с личным опытом и материнским инстинктом, разбавила это легкостью дружбы и женской солидарностью, а в итоге оказалась обданной грязью с ног до головы. Сара не выбирала себе этой роли, но приложила максимум усилий, и хоть не ожидала от Виктора благодарности, но точно не заслуживала быть посланной к черту. Её даже не столько огорчала несправедливость этого оскорбления, сколько сам факт того, что Виктор был на него способен и спустя столько времени общения, когда они едва не вышли на новый уровень, позволил себе так с ней обойтись. Явился к ней уже настроенный на ссору, не считая нужным обсудить это спокойно и основательно, а желая лишь показать ей своё возмущение и злость.

Почему Сара продолжала наступать на одни и те же грабли? Как после стольких лет жизни, такого багажа опыта, воспитанная папой и воспитывающая мальчишку, она всё ещё не научилась разбираться в мужчинах? Что это: своеобразное повторение судьбы мамы, разбившейся о скалы неприступности отца, или поиски кого-то похожего на него? Луиш Гильерме Пайва был точной копией папы в его отношениях с внешним миром и любви к работе, а Виктор оказался отражением известной лишь Саре и матери домашней, уютной стороны? Она существовала между двумя одинаково неприемлемыми моделями взаимоотношений: либо искала любовь с неподходящими мужчинами, либо окуналась в пустую и бессмысленную погоню за физиологией. Как ей вырваться из этого замкнутого круга?

— Я ведь говорил, что лучше ему уйти, — раздосадовано вздохнул Матеуш. Сара подняла голову и протерла лицо ладонью.

— Да, ты прав, — улыбнулась она сквозь всё ещё собирающиеся в глазах слёзы. — Ты был совершенно прав, Мэт. Извини, что не послушалась.

— Впредь слушайся, — деловито поджав губы, сказал он. — И не придется плакать.

Сара улыбнулась ещё шире и снова сгребла сына в охапку. Он был решением её проблемы, он был нужным ей мужчиной. Конечно, слишком привязываться к Матеушу было неразумно и опасно, но ещё несколько лет она будет ему нужна безоговорочно, а спустя какой-то период подросткового бунтарства снова станет необходимой уже не по нужде, а по собственному желанию. Мэт был воплощением дедушкиного страстного увлечения любимым делом и семейной мягкости; будучи совершенно не похожим на Сару внешне, он вобрал в себя её мимику и манеру говорить; и главное — он искренне и неподдельно всегда желал ей самого лучшего, и если и мог навредить или причинить боль, то неосознанно. Он впитал в себя лучшее, что было в доставшейся ему семье.

— Мы можем уехать отсюда, — тихо добавил Матеуш, поглаживая Сару по волосам, ещё влажным и спутанным. — Как уехали из Лиссабона.

— Да, — всхлипнув, кивнула она. — Это стоит рассмотреть как возможный вариант.

Сара решительно утерла глаза и протяжно шмыгнула носом, а затем рассмеялась.

— Давай напечем блинчиков, сварим какао и посмотрим какой-нибудь сериал или телевикторину? — предложила она, и Мэт, с все ещё серьезным и обеспокоенным лицом, важно кивнул.

========== Глава 10. ==========

Комментарий к Глава 10.

Предлагаю для начала ознакомиться с этим: https://youtu.be/hlWAoxnwuFM

** см. примечание к главе! **

Голова раскалывалась, ноги поскальзывались на мокром асфальте, а зонт под порывами ветра вырывался из рук, открывая Сару острому дождю. Выходные начинались в духе всей недели: паршиво, холодно, проблемно. Сара злобно дергала рукоять зонта, пытаясь его усмирить, и чертыхалась себе под нос, когда разъезжались ноги. Вот так идти против ветра вниз по спуску под ливнем было последним, что ей хотелось делать. Чертов Матеуш!

Сара была сама не своя в последние дни. Она много нервничала, психовала по любому пустячному поводу, а пролившемуся на плиту кофе и вовсе закатила громкую истерику с криками, раздраженным грохотанием посудой, слезами и ругательствами. Она часто курила. Выходя на балкон и поджигая сигарету, она постоянно упиралась взглядом во двор проклятущего Виктора Фонеска, и карусель по накручиванию себя в жёрнове обиды и злости набирала обороты. Сара пыхтела сигаретой и недовольно фыркала, возвращаясь мысленно к их ссоре и с негодованием отмечая, что Виктор удосужился извиниться за пьяное несогласие с её мнением в новогоднюю ночь, но посылание к черту поводом для просьбы о прощении не считал. Это подстегивало её закурить ещё одну сигарету, а затем и третью к ряду, что провоцировало головную боль, а та усугубляла общее состояние недовольства и усиливала вспыльчивость. В конечном итоге этот настрой не мог не передаться Матеушу.