Большой дождь

В кармане зазвонил мобильный телефон. На экране высветилось короткое имя: Виктор.

***

Лицо пылало от горячего потока воздуха из кондиционера, но тело всё ещё пробивал легкий озноб. Виктор почти не чувствовал пальцев, сжимающих руль, а нога на педали газа ощущалась тяжелой и чужой. Он продрог до основания, и обогреватель в машине был бессильным. Они с судомехаником провели несколько часов в морозильном трюме, только что разгруженном, ледяном и остро воняющем рыбой, и теперь переохлаждение сковало его тело в острых силках. Виктор шмыгнул носом и тихо выругался. Этого ему ещё не хватало.

Он медленно подкатился под шлагбаум и махнул рукой высунувшемуся из будки охраннику. Ему предстояло провести ещё несколько часов в развозке ящиков свежего улова по нескольким точкам в Фуншале и Машику, но хотелось немедленно отправиться домой, принять горячий душ и завалиться спать. Настроение было паршивое, самочувствие — не лучше, а погода гармонично дополняла общее состояние. Над столицей нависали тяжелые тучи, и моросил мелкий холодный дождь, застилая лобовое стекло мутной пеленой.

Виктор подхватил с соседнего сидения мобильный телефон и бесцельно заглянул в телефонную книгу. Часы показывали полдень, а это значило, что Фернанда ещё была в школе, и он не хотел беспокоить её во время уроков просьбой приготовить какой-нибудь обед к его возвращению. Можно было сделать небольшой крюк и заехать к родителям, но мама обрушится на него беспокойством о его здоровье, и короткий визит с корыстной целью пообедать, не утруждаясь готовкой, превратится в длительный сеанс применения народной медицины. Виктор пролистнул список контактов и остановился на имени «Сара». Её не было на острове, и этот звонок был бессмысленным, даже если бы ему было что сказать. Но этих аргументов подсознанию оказалось недостаточно, и прежде, чем он успел осознать, что делает, его палец нажал на «вызов».

Вот черт. Что он собирался ей говорить: привет, мне плохо; я голодный и холодный; захотелось тебя услышать? Был готов ей сознаться, что соскучился без всякой вразумительной на то причины? Сары не было всего несколько дней, и они могли не видеться столько же, живя друг напротив друга, но почему-то факт её отсутствия на Мадейре — невозможности случайно увидеть её курящей на балконе или встретить в магазине — вгонял его в тоску. Когда Фернанда словно между прочим заметила, что Сара улетает в Лиссабон, Виктор на одно короткое мгновение ужасно испугался, что она может уезжать навсегда, что она не нашла спокойствия и отвлечения, на которые надеялась, и возвращается домой. А затем трусливо устыдился своей первой реакции. Он собирался рассказать ей об этом? Конечно, нет. Всё это глупости.

Он уже решил положить трубку, отнимая телефон от уха и поднимая палец к кнопке «отбой», когда оттуда послышался ответ:

— Алло?

— Привет, — он протер свободной рукой глаза, останавливаясь на светофоре. Её голос звучал звонко и чисто, словно она была не в тысяче километров, а сидела рядом. — Не отвлекаю?

— Нет. Я просто прогуливаюсь по местам былой славы. Что-то случилось?

Виктор посмотрел в зеркало заднего вида и нахмурился на нетерпеливо посигналившую сзади машину, словно задержка в одну долю секунды на светофоре была непростительным грехом.

— А должно было что-то случиться? — парировал он в трубку.

— Ты звучишь как-то… расстроено или простужено.

Растерянно, мысленно поправил ей Виктор. Растерянно, запутанно, напугано, взволнованно. Уставший после бессонной ночи в море, в борьбе с взбесившимися датчиками температуры мозг ржаво скрипел в поисках адекватной причины для звонка.

— Странно, — ответил он. — Ничего подобного.

— Да? — весело уточнила Сара. — Ладно. Чему обязана?

— Я… хотел спросить, когда ты прилетаешь, и не нужно ли тебя… и Матеуша… вас, в общем, встретить и забрать из аэропорта?

— О, ну знаешь, на самом деле это было бы отлично. Если это не будет слишком затруднительно, конечно.

— Нет, нисколько. Когда вы прилетаете?

— Завтра утром. В начале девятого.

— Я понял. Завтра в восемь буду в аэропорту.

— Здорово, — со смешком ответила Сара. — Спасибо. Тогда до встречи?

— Да, до встречи, — не отнимая телефона от уха, он нащупал кнопку отбоя. Теперь лицо пылало не только из-за жара обогревателя, но и от стыда. Он торопился поскорее закончить этот нелепый разговор, но Сара в последний момент добавила:

— И, Виктор?

— Что?

— Точно всё в порядке?

— Точно, — преувеличено живо и громко ответил он. Если что-то и было в порядке, то определенно не он сам.

Откладывая телефон обратно на пассажирское сидение, Виктор Фонеска протяжно вздохнул. Ситуация складывалась исключительно неудобная. Делать вид, что ничего не происходит, становилось бессмысленно.

Суть проблемы состояла в том, что Виктор никогда не давал ни Бруне, ни себе самому клятву посмертной верности, бесконечного одиночества и осознанного целибата, но его совершенно искренне не привлекали другие, он не задумывался о такого характера вещах и представить себя с кем-то другим не мог. Это было естественным поведением, а не целенаправленно выработанной тактикой, и потому сейчас интерес к Саре казался ему совершенно чужеродным. Часть Виктора была возмущена и неприятно встревожена этой возникшей из ниоткуда симпатией, другая часть — ещё способная на такие эмоции и желающая их — выталкивала его из этой подсознательной скорлупы. Получалось так, что Виктор хотел Сару во всех значениях этого слова, и одновременно не хотел её хотеть. Он был в замешательстве.

Кроме того, нельзя было забывать и про детей. Фернанда и Рафаэл своеобразно любили Сару: за веселье, за легкость, за приземленность, за понимание и разделение их интересов, за открытость и отсутствие некоторой надменности, характерной многим взрослым — часто и самому Виктору — в общении с детьми. Но как бы они восприняли её, перестань она быть просто соседкой и подружкой, стань она близкой их отцу, займи она место их умершей мамы? Виктор сомневался в положительном исходе таких изменений.

Фернанда уже сейчас проявляла что-то похожее на ревность. Она словно и была в восторге от Сары, говорила о ней без умолку и во многом ей подражала, но если сам Виктор оказывался в компании соседки, Фернанда при любой возможности спешила встрять, напомнить о себе, сменить тему их разговора или и вовсе его закончить. Уже само это несогласие дочери с возможным интересом отца к Саре было весомым аргументом.

К тому же, даже если предположить, что он осмелится переступить через все свои предубеждения и страхи, возникало новое препятствие. Виктор банально не представлял, как к Саре подступиться.

Он встретил Бруну ещё мальчишкой, и тогда всё было просто: поцеловал в губы — значит, любишь; рассказал об этом друзьям — значит, встречаетесь; познакомился с родителями — женишься. Никаких сложностей, никакой необходимости продумывать наперед свои шаги и предугадывать последствия. Для завоевания девушки было достаточно встретить её после школы и утянуть с собой к океану, показать ей укромный маленький пляж, мало кому известный и недоступный с суши. Расстелить на черном вулканическом песке собственную куртку, опереться на локоть и смотреть на юное румяное лицо сверху вниз, перебирать пальцами её волосы, улыбаться её рассказу и вдруг уронить к ней голову, прикипая поцелуем. В семнадцать это работало.

В тридцать пять нужно что-то большее, но у Виктора не было опыта в ухаживаниях за кем-то, кроме Бруны, и так принадлежавшей ему с момента встречи. Он не представлял, как проявить свой интерес, как пригласить на свидание и каким оно должно быть, когда и куда это должно привести. Виктор терялся от одной мысли о том, чтобы показать Саре свою симпатию. И пугался того, что получит отказ.

Он запутался. Не мог разобраться, в каком направлении двигаться, и потому просто пугливо замер на раздорожье. Виктор варился в этом котловане сомнений, нерешительности, отрицания, чувства вины и отвращения к самому себе, слабой надежды и решительного сопротивления уже месяц, а так и не приблизился к пониманию, что делать. И только подобными спонтанными поступками, вроде этого звонка Саре, глубже погружал себя в вязкую горячую лаву.