Большой дождь

Сара вздохнула и откинулась на спинку стула.

— Правда состоит в том, что его отцу нет никакого дела ни до чего, кроме медицины и научной деятельности, и то уже лет тридцать.

Виктор взметнул вверх брови, и она кивнула его догадке.

— Да, он порядком старше меня. Преподавал у меня в университете. Женатый, самовлюбленный, поглощенный своим делом, живой.

— Почему же ты врешь сыну?

Сара цокнула языком. Выражение её лица резко сменилось.

— Потому что ему лучше думать, что папа мог бы его любить, если бы был жив. Чем знать, что у живого папы есть дела куда важнее и любимее, чем родной сын.

— Он рано или поздно узнает об обмане.

— Пусть узнает, — с вызовом произнесла она. — Пусть лучше обвинит меня во вранье, чем будет расти с комплексом неполноценности и ненужности.

Она подхватила пачку сигарет, поверх которой уже некоторое время задумчиво вращала зажигалку, и, резко спохватившись с места, порывисто зашагала к боковой двери.

— Сара! — Виктор бросился ей вдогонку, проклиная свою несдержанность. При всей своей скрытности ему бы стоило понимать, во что можно, а во что не стоит совать нос. Он выскочил во двор и наткнулся на Сару, дрожащими, неподатливыми руками разжигающую сигарету.

— Ты не против, если я тут закурю? — покосившись на него исподлобья и устремив сигарету в ковш ладони, осведомилась она. Виктор мотнул головой.

— Конечно, не против.

Несколько раз безуспешно чиркнув зажигалкой, Сара наконец добыла из неё огонь. Глубоко затянувшись и неторопливо выдохнув через нос, она повернулась к Виктору и спросила:

— Осуждаешь меня?

Её глаза смотрели проницательно, насквозь. Он поежился под этим тяжелым, непривычным взглядом и снова покачал головой.

— Я с тобой не согласен. Но не осуждаю. В конце концов, кто я такой, чтобы осуждать?

Она горько улыбнулась, отворачиваясь. Какое-то время они так молча стояли: Сара смотрела куда-то в сторону, торопливо прикладываясь к сигарете; Виктор смотрел на неё и испытывал неясные, наталкивающиеся на сопротивление, позывы извиниться. А затем, докурив, она снова посмотрела на него со своей привычной широкой улыбкой: веселой, приветливой и лучезарной. Неожиданно для самого Виктора, его это неприятно поразило. Сара надела маску. Это он, так неосторожно разбрасываясь собственным мнением, о котором его никто не спрашивал, растоптал её уязвимую откровенность.

— Мне пора идти, — сказала Сара, пальцем сбивая с окурка дымящийся пепел. — Ещё раз с Новым годом!

Комментарий к Глава 6.

Соньюш — традиционная португальская, часто подаваемая к Рождественскому столу, выпечка. Это обжаренные в масле (тесто и метод приготовления напоминает наши пончики) небольшие шарики, посыпанные сахаром и корицей.

http://armazemdasespeciarias.com.br/wp-content/uploads/2011/12/sonhos-de-natal.jpg

========== Глава 7. ==========

В салоне стоял резкий химический запах моющего средства и щедро нанесенной на все пластиковые поверхности полироли. Машину тщательно готовили к продаже. Она ехала тихо и ровно, чутко отзываясь на повороты руля и послушно реагируя на педали. Впрочем, Саре в ней было не очень комфортно. Она давно не водила, не чувствовала габариты, не ориентировалась в местности и нервничала из-за вождения в темноте. Кроме того, на заднем сидении не замолкал ни на мгновенье владелец, а рядом, подцепив пальцами туго затянувшийся на груди ремень безопасности, сидел Виктор.

Именно он настоял на просмотре этой машины. По его словам это был лучший вариант из доступных. Двухлетний Пежо продавался срочно — в связи с переездом — и потому относительно дешево, как для такого состояния. Знакомый Виктору торговец нашел этот автомобиль на противоположном краю острова, и сейчас сидел сзади рядом с владельцем с очень довольным видом. Ради этой французской машины Виктор заехал за Сарой на работу, и они провели два часа в пути через всю Мадейру: от Машику до Порту-Мониш. И вот теперь она боязливо петляла по узким пустынным улочкам незнакомого посёлка, пытаясь принять решение.

Пежо превышал установленный ею бюджет, но знакомый Виктора уверял, что собьет с хозяев скидку, если пообещает выкупить автомобиль немедленно. У Сары не было с собой такой суммы, и она сомневалась, стоит ли снимать все свои сбережения, оставляя их с Матеушем без материальной страховки, но и на этот случай у торговца было решение. Он мог сам приобрести машину, а затем — даже в рассрочку, если потребуется — продать её Саре. Виктор не советовал увязать в кредиторское болото автоторговца. Сара ему верила.

Был вечер среды, шестого января, и это была их первая встреча после того, как мысли и ощущения Сары обрели четкую словесную форму. Поглядывая вправо, в боковое зеркало, она скашивала короткий взгляд на Виктора и понимала, что её влюбленность совершенно бесперспективна и напрасна. Она давно перестала измерять чувства паттернами вроде «жили они долго и счастливо и умерли в один день», но даже не строя никаких далеко идущих планов на Виктора, понимала, что это ни к чему не приведет. Она понимала это и в новогоднюю ночь, а потому так поспешно сбежала. Фонеска решил, что задел её своим несогласием с её политикой умалчивания правды об отце Матеуша, и лучше бы он считал так и впредь. Ведь правда состояла в том, что его отстраненность, воспринимаемая прежде как причудливая черта характера и проявление природной стеснительности, оказалась бессрочным трауром по жене. Он сам это подтвердил, а Сара с этим вслух согласилась. Его супруга, так смело и романтично названная единственной любовью жизни, унесла с собой его сердце, и Виктор бережно хранил в своей груди образовавшуюся после утраты зияющую дыру.

Сара предпочла убежать, оставив соседа теряться в догадках и мучиться угрызениями совести, чем всё ещё достаточно безумной для необдуманных поступков, гонимой голодом по вниманию и мужскому телу, наброситься на Виктора. И тем самым мгновенно перечеркнуть их общение. В новогоднюю ночь она была достаточно пьяна, чтобы наплевать на последствия, но сейчас была бесконечно рада тому короткому решительному импульсу, выгнавшему её из кухни и из-под непривычно теплого взгляда Виктора. Откровенность и искреннее дружеское внимание — наибольшее, что он мог ей дать, и Сара не рассчитывала, и уж тем более не собиралась требовать ничего помимо этого.

Она провела последовавшие за Новым годом выходные в размышлениях над тем, как её угораздило так неудачно — и не вовремя — эмоционально привязаться, и пришла к выводу, что виной всему затянувшееся одиночество. Сара избавилась от розовых очков ещё в университете, а потому трезво смотрела на себя и свою жизненную ситуацию, не лелеяла никаких надежд на вечную и превозмогающую всё любовь, но у неё были естественные физические и некоторое чувственные потребности. Для удовлетворения и тех, и других нужд многого не требовалось: всего несколько свиданий, имеющих интимное продолжение, — но это всё равно было непросто.

Тех немногих мужчин, которые умудрялись периодически встревать в её график, отпугивало наличие у Сары ребенка, а те несколько из них, для которых Матеуш помехой не был, оказывались одноразовыми вариантами. В идеале ей требовался кто-то относительно отстраненный, имеющий столь же не щадящую работу и, вероятно, разведенный и с детьми, чтобы их видение отношений совпадало и разногласий по поводу их мотиваций и способа жизни не возникало. Но такого постоянного партнера для периодических встреч известного порядка Саре найти не удалось. И она уже много лет существовала между спадами и депрессиями, застоями и отчаянием, надеждой и чьим-то несмелым интересом, несколькими неловкими свиданиями, скованным сексом и новыми спадами. С такой неудовлетворительной — практически отсутствующей — личной жизнью Сара давно перестала применять по отношению к себе понятие «влюбленность», а потому несколько дней решительно отвергала собой же поставленный диагноз. Но результат был очевиден: она вдруг начала волноваться и робеть в присутствии Виктора, отдаваться мечтательным размышлениям и, одергивая себя, искренне расстраиваться. Уж лучше было быть угнетенной и одинокой, чем безответно и нерационально влюбленной, словно подросток. Словно ей других проблем в жизни не хватало.