Большой дождь

Дети уставились на них, разинув рты и округлив глаза. Фернанда коротко кашлянула и с подозрительным прищуром поинтересовалась:

— Вы что, пьяные?

Виктор скосил на неё короткий взгляд.

— Немного, — ответил он, подмигнув дочери, и снова выжидательно посмотрел на Сару. — Ну?

— Ай да черт с тобой, — отмахнулась она и тоже решительно отставила шампанское. Что она загадывала? Обрести гармонию? Так вот, 2010-й уже наступил, и в этот момент ей хотелось именно этого: лишиться последних капель трезвого разума, раздеться на этой холодной людной набережной и с самым непонятным мужчиной, который встречался ей на жизненном пути, прыгнуть в ледяную воду. А что будет потом — сожаление, стыд, простуда, похмелье — её пока не волновало. Для решения этих проблем будет утро первого января.

Она развязала узел пояса своего кардигана и, стянув его, большим вязаным клубком вручила сыну. В глазах Матеуша читалось непонимание и одновременный восторг. Скучный, строгий, заставляющий пить витамины по утрам и каждый день надевать новые, чистые носки, человек, которым ему порой казалась мать, вдруг оказался способным на самые безумные вещи. Сара улыбнулась сыну. Он должен — он имеет право — знать её и такой: по-хорошему сумасшедшей, немного опрометчивой, подвыпившей и, похоже, влюбленной.

***

Из океана намыло песок и мелкий мусор, оттого дно бассейна оказалось скользким и вязким, с множеством остро впивающихся в ноги камней. Волнами их постоянно качало из стороны в сторону: то подталкивало к бортику, то по инерции утягивало назад. Сара протерла лицо ладонями и, сплюнув, тонким голосом сообщила:

— Вода безумно холодная.

Виктор улыбнулся ей и кивнул:

— Градусов десять, не больше. Но это была твоя идея, а потому ни слова жалоб, уяснила?

Сара засмеялась, хлопая рукой по неспокойной поверхности воды и направляя ему в лицо веер брызг.

— Да, — согласилась она. — Но разве ты не мог напомнить мне, что мы взрослые люди?

— Похоже, ты протрезвела, — весело заключил Виктор.

Он думал сообщить ей о том, что её предложение совершенно идет вразрез со здравым смыслом, их социальным статусом, семейным положением и её медицинским образованием, но алкоголь взял вверх. Виктор давно — очень давно — не пил, и того количества вина, выпитого за ужином у Сары, вполне хватило, чтобы отвыкший от состояния опьянения мозг переклинило. Смещения в его работе были настолько значительными, что, даже сотрясаясь от холода в ледяной воде, ощущая близость судорог в околевших ногах, Виктор всё ещё не жалел, что прыгнул.

Он подплыл к бортику и, подтянувшись на руках, выбрался из воды. Ветер мгновенно вонзился в мокрое голое тело беспощадными острыми иглами. Виктор бесконтрольно мелко задрожал. Обернувшись к бассейну, он подхватил Сару под руки и помог выбраться. Её кожа тоже покрылась мурашками, а подбородок и посиневшие губы затряслись. Она обхватила себя руками, тщетно пытаясь добыть тепло растиранием плеч.

— Нам нужно согреться, — подхватывая с брошенной на полу груды водолазку и подавая её Саре, сказал Виктор. — У меня припасена бутылочка отличного миндального ликера. Предлагаю отправить детей спать и напиться.

Справившись с узкой горловиной, не пускающей голову и влажные волосы, причудливыми завитками прилипшие ко лбу и щекам, Сара смерила его недоверчивым взглядом и сдавленно ответила:

— Виктор, ты казался мне адекватным человеком. Но я полностью поддерживаю.

Так они очутились у него на кухне. Единственным источником света были крохотные светильники, встроенные под навесными шкафами. На столе стояла откупоренная бутылка и две низких креманки с мутным темным ликером; на закуску нашлось немного фруктов и остаток покупного кекса с сухофруктами. Был второй час ночи, и в доме, наконец, установилась полная тишина: Фернанда и Рафаэл успокоились и уснули в своих комнатах наверху.

Сара — хоть уже была вхожа в дом по приглашению Фернанды — была первым гостем самого Виктора за очень долгое время, но почему-то вовсе не ощущалась здесь лишней или стесняющей. Она обладала какой-то необъяснимой силой избавлять его от всех установок и сдерживающих рычагов, расслабляя своим обществом и при этом не пересекая черту личного, через которую постоянно пытались прорваться другие женщины. Он не хотел её избегать, и отсутствие острой потребности немедленно скрыться с поля зрения при встрече, работающей со всеми остальными, было для него в новинку.

— Почему ты на самом деле сюда переехала? — спросил Виктор, опрокидывая в себя остаток густого сладкого ликера из своего стакана.

Сара с долю секунды внимательно рассматривала его, словно взвешивая, как стоит отвечать — привычно шутливо или откровенно — и призналась тихим голосом:

— В сентябре умер мой папа.

Её лицо в полумраке слабо освещенной кухни приобрело доселе незнакомое Виктору выражение: грусти, боли, растерянности. Она сделала короткий глоток и продолжила:

— Я жила с ним с шестнадцати лет. Он был моим близким другом, настоящей поддержкой. Воспитывал Матеуша, пока я работала по девятнадцать часов в сутки.

Голос дрогнул, и Виктору показалось, что она сейчас расплачется. Но следующие её слова звучали всё так же спокойно, а глаза были сухими и удивительно трезвыми.

— Его не стало внезапно. Острый инфаркт миокарда. Скорая, реанимация, смерть. Ещё час назад с ним всё было хорошо, а потом его уже не было. Забавная часть этой истории состоит в том, что папа до пенсии считался одним из лучших кардиохирургов Португалии, а на симптомы расшатанности собственного сердца не обратил внимания.

Она невесело усмехнулась и сделала ещё один глоток. Виктор молча слушал, не рискуя прерывать её и даже шевелиться.

— Ни я, ни Матеуш не умеем без него жить. Я была разбита, Мэт сорвался с цепи: дрался с одноклассниками и друзьями, устраивал скандалы на ровном месте или неделями молчал, объявлял голодные забастовки и прятался от меня в компьютерные игры и телевизор. В конечном итоге нам посоветовали кардинально сменить обстановку.

Сара подняла руки ладонями вверх и пожала плечами.

— И вот мы тут. Пытаемся обрести себя заново.

Виктор не находил правильных слов. Пока он отметал варианты вроде «сожалею» и «уверен, всё будет хорошо», пустые и бессмысленные, как напрасные отговорки, Сара опустошила свой бокал и отправила в рот ломтик груши. Вдумчиво и неторопливо его прожевав, она направила в Виктора палец и сказала:

— Впрочем, тебе ли меня не понять.

Он коротко усмехнулся и кивнул. Выудил из-под футболки кольцо, на которое указывала Сара, и, сжав в кулаке, признался:

— Её нет уже почти два года, а я до сих пор не могу придти в себя.

Сара с пониманием покачала головой, наполняя их креманки новой порцией ликера.

— Как долго вы были вместе? — спросила она, закупорив бутылку.

— Женаты тринадцать лет, знакомы девятнадцать, — почти шепотом ответил Виктор. Он ни с кем посторонним не обсуждал Бруны, он и с близкими давно перестал о ней говорить, не позволяя этого даже её родителям. Слишком болезненно. — Она была моей первой и единственной любовью.

Сара вздохнула и подперла голову рукой.

— Вероятно, это не совсем то, что ты ожидаешь услышать, но… думаю, ты никогда и не сможешь полностью оправиться.

Он не ответил и залпом выпил весь ликер из своего бокала. Виктор и вправду не ожидал, не хотел этого слышать. Он и сам знал, что смерть Бруны сломила его бесповоротно и навсегда, и ему не нужны были лишние напоминания. Впрочем, как не были нужны и утешения. В конечном счете, ему было нужно лишь молчаливое понимание, а Сара лучше кого бы то ни было — лучше самого Виктора — понимала, каково ему. Она теряла куда больше, чем он. И держалась порядком лучше.

— Где отец Матеуша? — после длительной паузы, за которую Сара выпила свою порцию и снова наполнила их бокалы, спросил Виктор.

Она метнула в него короткий цепкий взгляд.

— Официальная версия: мертв.

— А правдивая версия?