Раскадровка

— Две минуты, чтобы подъехать, выйти, и автомобиль отъезжает.

— Угу, — отозвался Том, разглядывая своё отражение и переступая с ноги на ногу на месте, высоко вскидывая колени.

— На проход красной дорожки максимум двадцать минут включая семь интервью.

Люк сделал паузу, и Том снова невнятно замычал, показывая, что слушает.

— На 19:45 запланировано прибытие герцога, а это значит, что в 19:45 все должны быть в зале возле своих мест, чтобы быть готовыми к началу церемонии, как только Уильям войдет и сядет. Ясно?

— Да, — отозвался Том. — Вполне.

— Хорошо. Значит, ясно также и то, что тебе нужно вложиться именно в отведенные двадцать минут, пройти за них всю длину дорожки, остановиться на всех фототочках, поговорить с семью журналистами и до закрытия этого окна оказаться в холле Ковент-Гардена?

— Да, — повторил Том.

— И мне не придется за руку вытягивать тебя из толпы фанатов через дорогу от театра?

— О, Люк, перестань, — отозвалась всё это время хранившая учтивое молчание стилист. Она придирчиво рассматривала зеркальное отражение Хиддлстона, стоя за его спиной. — Ты же знаешь, что Том в любом случае пойдет поболтать с фанатками, пофотографироваться и пообниматься с ними. Это то, что он всегда делает. За это все его и любят.

Том прыснул со смеху и оглянулся.

— Илария, перестань меня смущать, — сказал он, вернулся к пуфу, стянул брюки и снова сел.

Стилист закатила глаза и простонала:

— Что с этими не так?

— Неудобные.

Люк отложил планшет и встал с дивана. Он пересек гостиную, обогнул пуф и заваленный вещами стол, зашел за островок присоединенной кухни и предложил:

— Кто-нибудь хочет чаю?

Том и Илария дружно отказались. Стилист расстегнула молнию последнего не разворошенного чехла, достала оттуда брюки и протянула Тому. Он взял их и нахмурился. Насыщенного цвета непроглядной океанической глубины, с металлическим отблеском, тонкими черными лампасами и серебристой прострочкой.

— Чего-то чуть более фееричного не нашлось? — саркастически поинтересовался Том, вскидывая брови и сотрясая брюками.

— Какой-то ты сегодня очень капризный, Хиддлстон, — заметила Илария, скрещивая руки на груди. — Это Чезаре Аттолини, последняя осенне-зимняя коллекция. Отличный смокинг. Надевай!

С кухни, дребезжа столовыми приборами в ящике стола, отозвался Люк:

— Том, я серьезно. Если застрянешь где-то перед выходом на дорожку, часть интервью прогорят вообще, а часть сместятся и скомкаются. Задержишься ещё и на дорожке — ничего не успеешь перед началом церемонии. Ни с кем ни поболтать, ни выпить, ни сходить в туалет.

Том, в не до конца застегнутой рубашке, трусах, носках и со штанами в руке, откинул голову и застонал:

— Да что ж такое! Понял я, понял. Вы оба такие страшные зануды, — он оглянулся на Люка, сосредоточено вылавливающего пакетик из чашки, и добавил: — Ты вообще дождался ровно 17:00, чтобы заварить себе пятичасовой чай. Фу!

В комнате повисла короткая немая пауза, а затем все трое одновременно одинаково неискренне рассмеялись. Работать такие большие и важные мероприятия вроде премии БАФТА* было тяжело. Церемония была шумной и многолюдной, актеры мировой величины толкались на красной дорожке будто в метро в час-пик, всё было стесненно ограниченным пространством и небольшим количеством времени, торопливо и суматошно. Всё двигалось как на ненадежном, склонном к постоянным поломкам конвейере. Кричали и щелкали вспышками фотографы, хаотично бегали публицисты и личные ассистенты, обслуживающий персонал церемонии гавкал друг на друга через крошечные рации, официанты с полными бокалов разносами заглядывались на одних актеров и наталкивались на других, все кучковались по фильмам или старой дружбе.

Неудивительно, что в преддверии такого вечера все трое были напряжены. К счастью Иларии, её работа обещала закончиться скоро — как только Том выберет смокинг, а она дополнит его обувью и аксессуарами и убедится, что он ровно зачесался и гладко выбрился. К несчастью Люка, самая сложная часть его работы — и такой её делал сам Хиддлстон, он отчетливо это понимал — начиналась после прибытия к Королевскому театру. Там, с момента, когда на краю красной ковровой дорожки откроется дверь машины, до момента, когда она закроется за ними спустя несколько часов, уже после окончания церемонии, Люку придется буквально нянчить и волочить актера за руку. Том увлекался и забывал о времени, предпочитал прокрастинировать в обществе поклонников, чем отвечать на вопросы журналистов: глупые, каверзные, часто повторяющиеся, не оставляющие пространства для, собственно, ответа и нарочно или нечаянно обидные. Том легко играл перед камерой или со сцены театра, но чувствовал себя исключительно некомфортно под прицелом фотоаппаратов. А затем, в конце променада вдоль вспышек и оглушительных криков, были кулуары. Там, в звездной тесноте, нужно было вести светские беседы с теми, кого предпочел бы избегать, или навязываться кому-то, не жаждущему его компании.

Натягивая переливающиеся синие брюки, Том мечтал только о том, чтобы поскорее вернуться в эту гостиную, сбросить посреди неё туфли, кинуть смокинг на пуф, в горячем душе смыть неприятную вязкость вечера и упасть в постель.

***

— Коротко о главном: это полный провал. Тотальный! — на южноамериканский манер коверкая слова, провозгласил Джошуа. Он вышел на балкон как был — в легком кашемировом пуловере и джинсах — и плотно прикрыл за собой стеклянную дверь. По другую её сторону мастер по макияжу неторопливо собирала разбросанную по журнальному столику косметику и складывала в свой объемный чемоданчик. На балконе висело влажное и горькое облако сигаретного дыма.

Норин стояла, облокотившись о кованный поручень, укутанная в клетчатый плед поверх банного халата. Ноги в толстых вязанных носках были втиснуты в её любимые стоптанные ботинки на шнуровке. Она теребила между пальцев край сигареты и со скучающим видом рассматривала элитный многоквартирный дом по другую сторону канала. Напротив неё, замотавшись в дутое пальто по самые уши, сидела на раскладном стуле Бетти.

— Офис Джона Дэвиса** отозвал приглашение на пробы, — разъяренно сообщил Джошуа и хлопнул себя по задним карманам в поисках сигарет. Норин вытянула из-под пледа руку и подала ему пачку.

— Лоуренс*** всё же согласилась? — спросила она.

— Не знаю. Даже если и так, сначала звать на прослушивание, а затем отменять исключительно…

— Непрофессионально? Безответственно? Подло? — подсказала Бетти.

— Дерьмово, — закончил мысль Джошуа и сунул в зубы сигарету. Его округлое лицо пошло неравномерными алыми пятнами гнева, а подбородок под аккуратной бородой подрагивал.

— Брось, Джош, — успокоительно похлопывая его по плечу, ответила Норин. — Лучше так. Я не могу тягаться с Дженнифер Лоуренс. Никто не может.

Она глубоко и неспешно затянулась. Сигаретный дым покатился вниз к легким, приятно щекоча горло и отдаваясь легким металлическим привкусом под языком. Норин прикрыла глаза, пытаясь расслабить сотрясающееся от холода тело. Внутри неё клокотал вулкан, грозящий развернуться дырой кипящей смертоносной лавы, но Джойс настойчиво отталкивала это ощущение вглубь себя.

— Ну как, черт побери, так! — рявкнул Джошуа. Не поднимая век, Норин попросила:

— Хватит.

Джошуа О`Риордан был её первым, единственным и, вероятно, лучшим из в принципе возможных агентов. Он был тем, кто обратил Норин в актерство, кто открыл для неё волшебство этой профессии; стал её своеобразным ангелом-хранителем, проводником и близким другом.

Джойс и О`Риордан встретились поздней осенью 2008-го в Лос-Анджелесе. Норин тогда едва перебралась в Штаты. Она грезила о работе режиссером, мечтала создавать фильмы, преобразовывая плоский текст в объемную картинку. Получив диплом бакалавра c отличием на факультете теории кино в университете родного Саутгемптона, она решила испытать свою судьбу, перелетев через океан, и оказалась одной из очень немногих счастливцев, отобранных на обучение на магистратуре в школе театра, кино и телевидения калифорнийского университета Лос-Анджелеса.