Раскадровка

Она съехала с шоссе на неосвещенную узкую дорогу, ведущую вглубь леса. Изредка на обочине виднелись столбы линий электропередач и почтовые ящики, но домов за плотной стеной высоких деревьев было не рассмотреть. Там, где лес резко обрывался и под высоким звездным небом распласталось поле, проходила железнодорожная колея, и светофор на переезде предупредительно мигал красным. Джойс притормозила, оглянулась в обе стороны и, не различив приближения поезда, нажала на газ. Она проехала мимо белоснежного ярко освещенного шпиля баптистской церкви, мимо нескольких частных домов с припаркованными на подъездных дорожках пикапами, мимо огражденных фермерских полей и наконец рассмотрела в дальнем свете фар указатель поворота к студии «Пайнвуд». Рукотворными горами посреди соснового леса стояли огромные павильоны, на ярко освещенных дорожках между ними выстроился караван из трейлеров, с парковки в сторону выезда медленно катился фургон доставки бутилированной воды. Норин скатилась в траву у самого поворота, остановила Шевроле, заглушила двигатель и набрала номер Брэндона. Тот долго не отвечал, а когда поднял трубку, его голос звучал сонным и немного растерянным, но как только Норин представилась, он заметно оживился. Брэндон оказался заместителем начальника службы охраны, а потому Джойс пропустили по одному его звонку на пост у шлагбаума. Один из дежурных провел её от припаркованной машины к нужному трейлеру; хоть тот стоял массивным автобусом с темными окнами, сначала вежливо постучался и только затем, убедившись, что «не потревожит мистера Хиддлстона», запасным ключом открыл дверь.

Джойс поблагодарила его и вошла. Остановившись на пороге во мраке, несмело нарушаемом проникающим сквозь жалюзи светом фонарей, она глубоко вдохнула. Норин смогла бы узнать, что здесь жил Том без постороннего подтверждения. Во-первых, здесь стоял такой густой, почти удушающе сладкий запах сандалового дерева и пряной мяты, который влажным облаком повисал в ванной комнате его дома сразу после того, как Хиддлстон принимал душ и брился. Во-вторых, здесь царил характерный Тому своеобразный порядок. На спинке стула висела пара аккуратно сложенных по стрелке брюк, на углу обедненного стола лежала пара очков для чтения и высилась стопка из полдесятка книг. В углу между диваном и развернутым в салон водительским креслом стояла гитара. Джойс привычным движением поискала слева от двери включатель и, щелкнув кнопкой, зажгла уютное точечное освещение. Она разулась, столкнув свои кеды в угол, отыскала на полке кухонного островка почти законченную упаковку чайных пакетиков, набрала в небольшой электрический чайник воды, включила его и, ожидая, пока тот закипит, прошлась к кровати. Та была большой, двуспальной, аккуратно застеленной. Сторону ближе к стенке занимали лэптоп, от которого к розетке тянулся белый извилистый провод зарядки, одинокий банан, и несколько потрепанных, собранных массивной скрепкой страниц сценария. На открытой дверце шкафа сохло полотенце, на полу в узком проходе к туалету лежала пара шерстяных вязаных носков. Норин улыбнулась им и упала на край постели.

Она устала после пятичасового перелета и хотела спать. По здешнему времени едва перевалило за десять часов вечера, а в калифорнийском часовом поясе, на который Джойс была настроена последний месяц и в котором напряженно работала с раннего утра и до полуночи, было всего семь, но её сморила дорога, и она почти задремала, неловко раскинувшись на углу кровати. Норин не знала точно, сколько так провалялась наполовину в беспамятстве, но не заметила, когда закипел и выключился чайник, и встрепенулась только при прозвучавшем где-то рядом голосе Тома.

— Да, да, конечно. Если так будет удобнее, то без проблем, — сказал он снаружи трейлера, открыл дверь, шагнул внутрь и насторожено замер. Высокий, в клетчатой рубашке с подвернутыми рукавами и расслабленно расстегнутыми верхними пуговицами, в темных джинсах, с примятыми, хранящими след парика волосами и остатками бледного грима на лице. Хиддлстон свирепо поджал губы, заметив парующий чайник и стоящую рядом с ним чашку, и обвел цепким взглядом трейлер. В его в замешательстве выпяченной челюсти проглядывался Локи, и Норин, не сдержавшись, хохотнула этой возникшей в её голове аналогии. Том резко повернулся на звук, какое-то непродолжительное время хмурился в полумрак спальни, а затем негромко с невнятной вопросительной интонацией произнёс:

— Пожалуйста, Джойс, скажи, что я не сошёл с ума, и ты мне не мерещишься.

— Ты совершенно точно сошёл с ума, — весело ответила она, поднимаясь с кровати. — Но я тебе не привиделась.

Он смерил её странным затуманенным взглядом, в котором перемешались усталость, недоверчивость и голод, толкнул дверь — та громко захлопнулась и весь трейлер по инерции вздрогнул — и шагнув к Норин, смял в тесном объятии и поцеловал. На его губах была маслянистая горечь профессионального средства для снятия грима, на его языке ощущалась вязкая сладость фруктового леденца. Том утянул Норин за собой в тесный душ, где они торопливо ополоснулись в прохладной воде, а затем на кровать, где занялись сексом.

В окутавшем Джойс тепле бесследно растаяла острая льдинка, которая всю дорогу колола её изнутри несформулированными опасениями. Норин блаженно расслабилась. Они лежали поперек друг друга. Том вытянулся во всю свою длину, не умещаясь на кровати полностью и свесив стопы, и, едва слышно бормоча себе под нос, заучивал сценарий. Норин умостила голову на его мерно вздымающемся и опадающем в такт дыханию животе, подогнув под себя ноги и перекатывая под ладонью затерявшийся в постели банан. Так ей было комфортно — в уютном обнаженном молчании с мужчиной, который был ей лучшим другом, страстным любовником, верным слушателем и добрым советчиком. От Хиддлстона она получала такую поддержку, которую прежде безуспешно пыталась найти в других: родители не разделяли её выбора профессии, а вместе с ним и всего образа жизни — ментально они были самыми далекими от Джойс; Венди не знала тонкостей актёрской жизни и в виду своей юности смотрела на многие житейские вещи под совершенно иным углом; Джошуа О`Риордан, напротив, был значительно старше, воспитанный в другой культуре другого времени, и был мужчиной — очень многим Норин не могла с ним поделиться; Марко Манкузо и вовсе был отстраненным, больше заботившимся о форме, нежели о содержании их общения.

— Том? — тихо позвала Норин, и он, не отрывая взгляда от сценария, отозвался хриплым:

— Угу?

— Пообещай мне, что никогда мне не соврешь и не предашь, — она услышала, как зашелестели отложенные страницы, и почувствовала, как под её затылком напряглись мышцы пресса. — Пообещай, что скажешь мне правду, какой бы грязной, болезненной, подлой она ни была. Я очень многое смогу тебе простить, Том, непозволительно многое. Но никогда не прощу лжи.

Хиддлстон резко сел, и голова Норин по инерции скатилась ему на ноги.

— Джойс, посмотри на меня очень внимательно и послушай, — твердо отчеканивая каждое слово, произнёс он. Она послушно заглянула в его нависшее над ней лицо. Высокий лоб с напряженно взбугрившейся у виска веной, нахмуренные низкие брови, запавшие на переносице глубокие складки, плотно поджатые губы, отчего зловеще заострились скулы и щеки располосовали продолговатые тени. Глаза смотрели остро, в них штормили зелено-синие грозные воды, в уголках веером запали морщины, превращающие взгляд в пристальный прищур. — Послушай и запомни, потому что я не стану повторять это часто, но это не будет означать, что что-то изменилось. Я тебя люблю. И эта любовь к тебе — самое важное, самое ценное в моей жизни. Во имя её, во благо её взаимности я сделаю всё даже невозможное. Единственное, что имеет значение, это счастье. И моё счастье неотделимо от твоего, понимаешь?

========== Глава 14. ==========

Воскресенье, 27 августа 2017 года

Нью-Йорк

Помещение было просторным, светлым, с высокими окнами и голыми стенами, заполненным монотонным гулом вентиляторов и очень жарким. Том рефлекторно протер пальцами висок, подхватывая пот, норовящий просочиться сквозь волосы, и сразу у его лба возникла бумажная салфетка, а следом за ней запыленная пудрой кисть. Хиддлстон опустил взгляд на подступившую к нему визажистку и коротко бросил: