Раскадровка

— Извините.

Съемка для американского «GQ»* проходила, вероятно, в самый знойный день лета, а на Тома напялили костюм-тройку из плотного коричневого твида и туго подвязали накрахмаленный воротник шерстяным галстуком. Он жадно покосился на Люка. Тот развалился на раскладном стуле, сквозь бликующие очки хмурился в экран планшета и потягивал из гремящего льдом стакана колу. У Хиддлстона весьма редко возникало желание отлынивать от работы, но этот изнуряюще жаркий полдень был из тех исключений, когда интервью и фотосъемке Том безо всяких угрызений предпочел бы свой кондиционируемый номер в гостинице с двумя аппетитными чизбургерами и полулитровой холодной колой на обед.

— Ну что, всё готово! — хлопнув в ладоши и оглянувшись на разбредшуюся по залу команду, громко объявила редактор. — Начинаем?

На тканевом белом фоне, подвешенном на высоких штангах креплений и развернутым на пол, стоял высокий металлический табурет. Тома пригласили сесть на него, пока не обращать внимания на нацелившийся в него выпуклый глаз объектива и отвечать на вопросы короткого ознакомительного квиза. Редактор — молодая девушка с пышной копной кучерявых светлых волос и повисшей на горловине футболки парой солнцезащитных очков — заглянула в сложенный вдвое листок в своей руке.

— Начнем с простого, — сказала она. — Чай или кофе?

— Кофе.

— Футболка или рубашка?

Фотоаппарат оживал затяжной серией щелчков, яркой вспышкой загоралось отраженное зеркальными экранами освещение, Том безотчетно потянулся к узлу галстука и, почти обхватив его пальцами, чтобы ослабить, одернул себя и опустил руку.

— Зависит от ситуации, — ответил он и облизнул губы. — Скорее всего, рубашка.

— Кошки или собаки?

— И те, и другие. Люблю всех животных одинаково. Когда я рос, у нас было много кошек. Но сейчас живу с собакой — спаниель по кличке Бобби, замечательный малый.

— Силовые тренировки или пробежки?

— Пробежки.

— «Звездные войны» или «Стартрек»?

— Ну… — Том задумался. Он не мог отнести себя к настоящим фанатам ни одной из легендарных серий, но эпизоды каждой из них в детстве захватывали его воображение, а во взрослой жизни пробуждали лишь около профессиональный интерес. У него не было очевидного фаворита, а потому, протерев подбородок, он повторил безразличным эхо: — «Звездные войны».

— Джаз, рок или диско?

— Выбор зависит от настроения, обстановки и компании.

— Блондинки или брюнетки?

Хиддлстон коротко смущенно хохотнул и покосился на публициста. Люк отвлекся от планшета и поверх очков встретил этот взгляд. Ещё зимой они провели несколько долгих часов в гостиной Тома за проведением непреодолимых границ между доступным для посягательств прессы и общественности и закрытым, разрешенным только для вовлеченных родных, друзей и близких. Тогда — и ещё довольно долгое время после — Норин Джойс находилась в черте сугубо личного. На все вопросы о делах любовных Том систематически отвечал, что, если в этой сфере его жизни произойдут какие-то перемены в сторону продолжительного и чего-то потенциально серьёзного, он сам будет первым, кто об этом заявит. Джойс в своих интервью ему вторила: она одинока, никакого постоянного спутника, полное затишье. Но порой за ужином в ресторане или на парковке кинотеатра или на вечерней набережной Темзы они позволяли себе объятия и поцелуи, и у этих неосторожных и недвусмысленных проявлений были свидетели. А так, в прессе и Интернете с умеренной интенсивностью циркулировали слухи. В разного калибра таблоидах периодически возникали статьи вроде «Женщины, с которыми встречался Том Хиддлстон», «На кого оскароносная Норин Джойс променяла итальянского банкира?» или «Друзья с привилегиями». В начале месяца британский «Сан» раздобыл сделанные кем-то на обычный телефон, а потому довольно размытые и некачественные фотографии, на которых, впрочем, не узнать Тома было невозможно.

Ранним утром одного из нескольких выпавших им вдвоем в Англии дней Норин и Хиддлстон вышли на совместную пробежку, которую весьма по-лондонски прервал внезапный ливень. Наперегонки с безжалостными потоками воды, не вовремя мигающими красным светофорами и потоками торопящихся на работу и выстреливающих открывающимися зонтами прохожих они добрались до станции метро Клэпхем-Норт. И там, на узкой платформе, втиснутой в сквозняк между двумя колеями, обнявшись, чтобы согреть друг друга в промокшей одежде, они ждали поезда, сворачивающего на синюю ветку до Пимлико. Джойс натянула на голову капюшон своей тонкой ветровки и, обвив Тома руками, сперто дышала ему в шею. Хиддлстон прильнул губами к её горячему влажному лбу и неотрывно следил за сменяющимися на табло маршрутами прибывающих поездов. Именно тогда кто-то из пассажиров и сделал серию из взявшихся рябью из-за сильного приближения снимков, на которых — впрочем, достаточно четко для узнавания самого Тома — они стояли у желтой ограничительной линии в самом конце перрона, обнявшись. Хиддлстон в любимой спортивной футболке, когда-то подаренной ему в качестве банального сувенира студией «Леджендари», шортах и самых удобных для бега черных «Найки»; и Джойс в темных леггинсах, в ярких «Адидас» на мягкой белой подошве и широкой серой ветровке, повисшей на ней брезентовым куполом и надежно спрятавшей в глубоком капюшоне её лицо. Миниатюру фотографии поместили на обложку журнала уже спустя два дня после дождливого утра и сопроводили её заголовком: «От публичности с Тейлор Свифт до таинственной спортсменки. Кого скрывает Том Хиддлстон?»

Вечером того же дня на кухне за чашкой позднего черного кофе Том, Норин и Люк по громкой телефонной связи с находящейся в штатах Бетти обсуждали свою дальнейшую тактику.

— Рано или поздно это всё всплывет, — заявила публицист Джойс, и Люк, подтолкнув на переносице очки, кивнул и согласился:

— Теперь уже скорее рано. В низкий сезон затишья и скучных однотипных фоторепортажей с дорогих курортов они повесят вам на хвост полтора десятка голодных папарацци.

— Мне жаль разрушать вашу уединенную идиллию, — грустно вздохнув, продолжила Бетти. — Но пришло время выходить из тени. Эн, Том! Вам самим придется вынести это наружу.

— Это как нельзя лучше подходит к выходу «Шантарама», — подсказал Люк. — На премьерную ковровую дорожку вы можете выйти в качестве пары.

— Слишком долго, — прервала его Бетти. — Всё раскроется ещё до октября.

Тот разговор продлился недолго, но привел к единогласно принятому публицистами решению объявить о романе, а Джойс и Хиддлстон, почти всё время хранившие задумчивое молчание и вопросительно переглядывающиеся, дали своё вынужденное согласие. И вот теперь Том, различив едва заметный кивок публициста, перевел взгляд обратно на редактора, кокетливо наматывающую на палец золотистый кучерявый локон, и сказал:

— Моя любимая женщина — шатенка.

На лице молодой журналистки коротко отразилось замешательство.

— Вы сейчас с кем-то встречаетесь? — осторожно, словно не доверяя услышанному до конца, поинтересовалась редактор. Сейчас она уже не сверялась с заготовленным на сложенном листке перечнем вопросов, а жадно всматривалась в лицо Тома. Он улыбнулся и опустил взгляд на носки слишком тесных для него туфлей. Сзади на шее проступил пот, Хиддлстон ощущал, что под пиджаком и плотной жилеткой у него взмокла спина, а в голове от жары и джетлага всё казалось затянутым едким туманом.

— Да, — ответил он, затем поднял взгляд и с вызовом упёр его в настороженное лицо редактора. — Встречаюсь. Довольно давно — почти год. И это… серьёзно. Увлекательно, волнительно, уютно, захватывающе. Я влюблен.

— Назовете её имя?

Том облизнул губы и невнятно хохотнул, а затем покачал головой и негромко добавил:

— Нет.

Застрекотала вспышками камера. Редактор растерянно покосилась в свою шпаргалку и взволнованно — неожиданно для неё ей достался эксклюзив — произнесла:

— Ладно. Тогда последнее из квиза… Назовите пять Ваших главных правил в жизни.

— Быть добрым, — Хиддлстон поднял руку и заглянул в ладонь, словно там могла быть подсказка, а затем стал поочередно загибать пальцы в такт своим словам: — Не опаздывать. Относиться к работе ответственно и серьёзно. Не воспринимать себя слишком серьёзно. Танцевать.