Уорхол

Среди остального преподавательского состава, пожалуй, самым влиятельным для всех честолюбивых молодых художников стал Балкомб Грин, ибо он практически воплощал собой идеальный образец живописца. Высокий, с густыми седыми усами и низким голосом, Грин был похож на Джона Кэррадайна и стал предметом обожания студенток. То, что он был абстракционистом и рисовал ночью – голышом, – только усиливало миф о нем. Отягчающие обстоятельства в виде жены, смуглой скульпторши-конструктивистки, практически полной противоположности своему блистательному мужу, проводившей все зимы напролет в своей студии в Нью-Йорке, делало его более легкой мишенью для безумно влюбленных девчонок.

Серьезный подход к творчеству Сэма Розенберга, Леппера, Балкомба Грина, Ховарда Уорнера, Ферри Дэвиса и Роджера Анлайкера, их глубокий интерес к его работе и их личный пример подтолкнули Энди к восприятию самого себя как художника, а искусства – как потенциальной сферы деятельности. Конечно, пребывание в Техе многое ему дало: культурные занятия в группе Пёрлстайна, слайд-шоу по истории искусства Балкомба Грина и откровенные беседы Перри Дэвиса с Джорджем Клаубером.

Весной 1948 года, имея еще год обучения впереди, Энди, в ту пору девятнадцатилетний, начал свою карьеру в искусстве. Его взяли в оформительский отдел крупнейшего в Питтсбурге универмага Джозефа Хорна разрисовывать витрины. Для него магазин был раем небесным. Вновь Энди оказался в утонченном мире, где его чудаковатая личность и странное поведение принимались за эксцентричные. Он ежедневно красил ногти в разные цвета, перекрашивал один из ботинков или топил галстук в банке с краской. И вновь он смог очаровать всех, пока они и опомниться не успели. Ларри Воллмер, его начальник и единственный питтсбуржец, которого Энди публично признавал своим вдохновителем, был обходительным дельцом и оформительским директором, проработавшим в Нью-Йорке с некоторыми из лучших художников в мире.

Одно лето была у меня в универмаге работа просматривать Vogue, Harper’s Bazaar и всякие европейские модные журналы для одного замечательного человека по имени мистер Воллмер. Получал что-то вроде пятидесяти центов в час, а задача была поиск «идей». Не помню, чтобы нашел или придумал хоть одну. Мистер Воллмер был для меня кумиром, потому что приехал из Нью-Йорка, а это так возбуждало. Впрочем, я и не думал когда-либо сам туда отправиться.

Воллмер рассказал Энди, что однажды они с Сальвадором Дали выставили меховую ванну в витрине Bonwit Teller. Между Дали и Боллмером разгорелся спор, и, когда Дали попытался убрать свое творение, оно оказалось на 5-й авеню, разбив стекло. В последовавшей суматохе Дали угодил за решетку, и из-за полученной огласки его выставка прошла с аншлагом. Этот мастер-класс в отношениях с общественностью Энди запомнил надолго, и от него не ускользнул тот факт, что даже такой недосягаемый автор, как Дали, может снизойти до коммерческой инсталляции в витрине универмага.

Воллмер был от Энди в таком же восторге, как и Энди от него. Рекламные работы Энди были эклектичными и разнообразными. Его единственным недостатком была медлительность. Самое важное, что он понял у Хорна, – чтобы преуспеть в рекламе, работать придется намного быстрее.

В магазине он также попал под впечатление от бесед с пестрой компанией гомосексуалов.

Перри Дэвис:

Когда он работал в универмаге Джозефа Хорна в оформительском отделе, туда приходило много гей-королев, и он очень ими интересовался и всегда был заинтригован их разговорами. Болтали о своих костюмных вечеринках. Порой это были весьма талантливые люди, но Энди бросались в глаза их чудовищные наряды, маньеризм, подобного рода вещи… Студенты всегда воспринимали Энди таким невинным и наивным, а мне казалось, что это не совсем так. Он еще просто не дал себе волю. А потом, думаю, он до сих пор был так предан матери, что обязан был ночевать дома. Ему и хотелось что-нибудь вытворить, но шел домой из чувства долга или уважения, да и любви, наверное.

Тогда Энди впервые заработал достойные упоминания деньги. Купил себе элегантный бежевый вельветовый костюм, который среди его друзей был известен как костюм мечты. Пусть особой практичностью он не отличался, зато давал представление о его зарождающемся имидже художника и денди.

Первые примеры того, как Энди тратил деньги, показывают, в каких он с ними будет отношениях и впредь. С одной стороны, он будет транжирить их на всякую бесполезную роскошь. С другой стороны, станет инвестировать их обратно в творчество. Остаток заработанного он потратил на свою первую поездку в Нью-Йорк для поисков предложений о работе и для знакомства с современным искусством.

В начале сентября 1948 года Энди сложил свое драгоценное портфолио в коричневый бумажный пакет и поехал на автобусе Greyhound в Нью-Йорк в компании с Филипом Пёрлстайном и Артом Элиасом в разведывательную операцию по осмотру территории, которую они вскоре планировали захватить.

Энди безбоязненно посетил оба мира, владевших его помыслами. В редакции журнала Glamour он получил благосклонный прием у Тины Фредерикс, которой с тех пор приписывают его открытие. Она осталась под впечатлением от портфолио Энди и сказала, что даст ему внештатную работу, когда он выпустится. В Музее современного искусства он впервые увидел оригиналы Пикассо, Клее, Бена Шана и Матисса.

Энди с друзьями паясничал перед камерой около музея и болтался по городу. Джоан Крамер, еще одна студентка Теха, пригласила их остановиться у себя в Гринвич-Виллидже, а Джордж Клаубер, закончивший Тех годом ранее и уже работавший помощником главного художника журнала Fortune, позвал их пообедать в дом его родителей в Бруклине. Джордж целый вечер рассказывал о своих успехах, о том, как интересен мир журналов и сколько может добиться коммерческий художник в Нью-Йорке. Предложил помочь с контактами, надумай кто из друзей переехать в город. Энди казалось, что Джордж был знаком со всеми.

Перед самым отъездом из Нью-Йорка он зашел в редакцию журнала Theater Arts, где моментально влюбился в крупный план откровенной фотографии с задней обложки первой книги Трумена Капоте, «Другие голоса, другие комнаты», которую только выпустили из печати. Должно быть, Энди подключил все свое обаяние, раз вышел оттуда с фотографией Капоте.

Двадцатиоднолетнего Энди изображение двадцатитрехлетнего Трумена сразу же околдовало. В нем было все, чем хотел обладать Энди. Жил в Нью-Йорке, устраивал обеды для Греты Гарбо и Сесила Битона в квартире своего любовника. Был молод, привлекателен, талантлив, пленителен, богат и знаменит. Энди жил в Питтсбурге, был беден, неизвестен, не уверен в себе и без любовника. Тем не менее чувствовал, что автопортрет тринадцатилетнего Трумена в начале «Других голосов, других комнат» годился и для тринадцатилетнего Энди.

Теперь Трумен Капоте превратился в кумира и ролевую модель Энди, обойдя Ширли Темпл и мистера Боллмера. Энди мечтал сбежать и присоединиться к своему герою в сияющем городе. Едва вернувшись в Питтсбург, он начал писать Капоте фанатские письма, но тот не отвечал. Энди также затеял целую серию трогательных трафаретных акварельных иллюстраций к роману Капоте.

Энди выползал из кокона застенчивости, в который он завернулся семнадцатилетним первокурсником, и в выпускной год увлеченно примерял на себя множество масок в стремлении стать знаменитым. К тому моменту он был героем многих студентов на кафедре искусств, потому что воплощал чувствительного, эмоционального художника.

В кампусе была просторная студенческая столовая, расположенная в бывшем самолетном ангаре, известная как Beanery. В центре этого здания находилось обособленное кафе с пуфиками и музыкальным автоматом. Энди часто можно было обнаружить там, принимающим за столом студентов, совсем так же, как он будет сидеть в клубах и ресторанах Нью-Йорка в окружении своих почитателей годы спустя.

Он превратил манеру «славяшки» в собственный стиль. В своих мешковатых джинсах, в рубахе с расстегнутым воротом или футболке и в громоздких рабочих ботинках Энди являлся примером пролетарского героя, который вскоре воплотили в жизнь Джеймс Дин, Аллен Гинзберг и Джек Керуак. Ребята пересказывали друг другу истории Энди, копировали его голос, гадая, что бы он подумал или сделал в той или иной ситуации. Он стал неформальным культурным лидером и даже обзавелся своим первым полноценным фанатом в лице студента младших курсов Артура Риза.