Уорхол

Энди предъявил заполненный социально-реалистическими зарисовками блокнот на кафедре искусств и был восстановлен в Техе. Мало того, первое, что увидели его однокурсники, вернувшись на осенний семестр в 1946 году, была развешанная подборка рисунков Энди «с колес» в компании с его необычным автопортретом. Эта экспозиция была, по сути, первой выставкой Энди и сделала его знаменитостью на кафедре и в кампусе, когда в школьной газете «Tartan» объявили, что ее наградили престижным призом Leisser за лучшую летнюю работу второкурсника. Сорок долларов премии были первыми деньгами, заработанными Энди на рисовании. Эта награда и наличные, полученные от председателя Редио в присутствии всего студенческого состава кафедры «Рисунка и дизайна», привлекли к Энди внимание, которое, как заметил Фитцпатрик, тот умел получать, будто бы избегая.

«Думаю, Энди был по природе своей разрушителем основ, – вспоминает одна из немногих черных студенток кафедры, Бетти Эш. – Конкретно в те времена существовал какой-то противоречивый взгляд на то, насколько стоит хотеть выделиться среди других, а насколько – быть в числе прочих и отдавать им должное. Как с Курбе, который пришел от сохи и воспарил с помощью искусства, Энди нес свое плебейское наследие, как почетное знамя. Использование им просторечного жаргона работяг было частью этого процесса».

Самые талантливые студенты кафедры сформировали группу во главе с двадцатичетырехлетним евреем-интеллектуалом из среднего класса, только вернувшимся с войны. Филип Пёрлстайн тоже в детстве учился у Фитцпатрика и вызвал много шума, когда две его картины напечатали в журнале Life, когда ему было еще пятнадцать. Он станет самым близким другом Энди в Техе. Остальными участниками группы были Леонард Кесслер, Артур Элиас, Джек Риган, Джордж Клаубер, девушка Пёрлстайна Дороти Кантор, девушка Ригана Грэйс Хирт, Элли Саймон и Гретхен Шмертц. Каждый из них являлся необычной, интересной личностью в той или иной области, и у них был творческий контакт. Они были шумной, острой на язык, любящей поспорить, одухотворенной бандой. Их серьезность в отношении собственных занятий, сформированная военными годами, была беспрецедентной даже по жестким меркам Теха. Энди они приметили вскоре после вручения ему приза Leisser.

Леонард Кесслер:

Рисует себе ангелоподобный паренек свои прекрасные изящные картинки с ангелочками, ну мы и разговорились. Он никогда не спорил, никогда никого не перебивал. Был мягким и очень добрым человеком, с улыбкой не от мира сего и по-детски наивный, в любой момент готовый выдать что-нибудь чудное. Как-то сидели на травке, а он взглянул на небо и сказал: «Что, если во вселенной живут великаны, а мы тут словно муравьи на земле».

Новым друзьям нравились его рисунки. «Рисовал парень как бог, – сказала Гретхен Шмертц. – У него была своя особенная линия, замечательная колючая рваная линия». По словам другой студентки, Лейлы Дэвис, «его работы выделялись, потому что у него, казалось, всегда был свой подход. Его разработка проекта всегда была чуть более своеобразной, чем у остальных». Джек Уилсон, еще один студент, вспоминал, что «Энди был дьявольским коктейлем из шестилетки и зрелого мастера. Беспрепятственно совмещал в себе обоих».

Филип Пёрл стайн:

Всем студентам было совершенно очевидно, что Энди невероятно талантлив. Для преподавательского состава это очевидно не было. Но было это замечательное качество. Энди был совсем еще молодым. Любил посмеяться. Он был очень наивным и, в общем-то, открытым. Словно ангел в небесах в первое время в колледже. Но только тогда. Колледж от такого лечит.

«Он был очень наивным и открытым, – соглашался Джек Уилсон, – но не помню, чтобы Энди когда-либо смеялся. У него всегда было лицо грустноватое. Он был славный, но никогда не смеялся».

Энди их общество очень пошло на пользу. Мог выпустить наружу своего внутреннего плохиша, очаровательного в попытках шокировать этих многое повидавших ветеранов рисунками мастурбирующих и писающих мальчиков. Они, в свою очередь, были очарованы его наивностью и талантом. Вся женская часть группы нянчилась с ним. Вскоре его уже воспринимали как любимчика. То есть он, даже не будучи лидером кружка, каким станет в лучшие годы, всегда был в центре, оберегаемый или лелеемый.

Многие преподаватели Энди на кафедре искусств были рекламными и промышленными дизайнерами. Школа Баухауса, зародившегося в Германии движения во главе с Вальтером Гропиусом и Ласло Мохой-Надем, в основе которого лежало сочетание искусства и технологии, была особенно на слуху. На кафедре живописи и дизайна верили, что изящные искусства и коммерческое искусство являются частью одного целого, в их общих интересах разрушение барьеров между собой, а студентам говорили, что главное – научиться создавать качественный дизайн. Vision and Design

Мохой-Надя и «Педагогические эскизы» Пауля Клее были двумя основополагающими работами. Баухаус представлял собой образец искусства как бизнеса, многолюдной организации, это запало Энди в душу. Принципы его собственной работы в нью-йоркской студии, на «Фабрике», основывались на подобном подходе.

В период с 1945 по 1949 год, между окончанием Второй мировой и возникновением антикоммунистической истерии, в кампусах американских колледжей наступило время активного интеллектуального познания. Различные социальные и этнические группы пересекались между собой как никогда прежде. Тогда же в почву бросили первые семена движений за эмансипацию женщин и сексуальных меньшинств.

Писатель Альберт Голдман, выросший в Питтсбурге и учившийся на театральной кафедре в Карнеги Техе одновременно с Энди, вспоминал царившую там атмосферу:

Мы презирали популярную культуру. Мы были творцами. Мысль о том, что что-либо популярное может иметь художественную ценность, если речь не шла о духе народном или рабочем классе, и в голову не могла прийти. Искусство это искусство, а всякое барахло – это для Голливуда. Помню, как сходил на A Song to Remember про Шопена, Корнел Уайлд там такое выделывал, а Мерл Оберон прохаживалась в этих своих обтягивающих брюках с завышенной талией – ладно, это еще культура, но самой идеи популярной музыки не существовало. Стояла величайшая эра в истории джаза, но ни аккорда джазового не слышно было. Понятно, когда идешь учиться, отказываешься от всего этого ребячества вроде джаза, джиттербага, голливудских фильмов. Можно смотреть экспериментальное кино: как голая девица ползет по столу, берет ключ, кладет его в рот и вся такая странная, это нормально, что бы то ни значило, а вот в обычное кино ходить нельзя, приходилось отказываться. Заходя в Карнеги Тех, перекрываешь за собой все выходы – пошли вы, банальные обыватели, – и воспаряешь на другой уровень бытия. И преподаватели это поощряли. Совсем как немецкие офицеры. Эти люди абсолютно исключительные, это творцы, и принадлежат они совсем другому миру. Потому тот дурацкий фильм, A Song to Remember, и был так важен, что это была вульгарная версия мифа о превосходстве творца над обычными людьми. Мы всерьез верили, что были избранными душами, этими замечательными личностями, а народ вокруг нас такие болваны, что и тратить время не стоит, думая о них. Героями эпохи были Пикассо, Микеланджело и Матисс. Оглядываясь назад, я понимаю, что мы были абсолютно оторваны от реальности. Не имели ни малейшего представления о том, что в действительности происходило в искусстве или на сцене. Разве кто слышал о Джексоне Поллоке? Искусство было тем, что творится в студиях. Это было очень важное слово – богемный идеал – студия. И вечно эти водолазки, куда без них…

Ко второму курсу Энди таки освоился в своем окружении и избавился от своей застенчивости первокурсника, хотя ему все еще требовалось много помощи с письменными работами. Он вступил в школьный киноклуб Outlines, где показывались фильмы из нью-йоркского Музея современного искусства (МоМА). В клубе также выступали приглашенные лекторы, и Энди послушал авангардную кинематографистку Майю Дерен и композитора Джона Кейджа. В Питтсбурге был хороший симфонический оркестр, и на его концерты он тоже ходил. А еще Энди увлекся балетом и современным танцем. Хосе Лимон был культурным героем, и Энди с Филипом смотрели каждое его выступление. Приезжала Марта Грэм и произвела на всю группу большое впечатление. Энди очень тронуло ее выступление в Appalachian Spring. Даже фотографировались, изображая что-то в ее стиле.