Страница 68 из 72
При её словах меня снова бросило в жар, совсем как там, у конюшен, при прощании с мужем. Я не знала ответа, чтобы так же откровенно, как сейчас мать, говорить о сердечном влечении или любви. И не находила слов, чтобы описать всю ту бурю эмоций, что рождались в наших с Фернродом перепалках. Или в сражениях. Или в том, как он приподнимал бровь, бросая долгий оценивающий взгляд… И не хотела откровенничать о желаниях, рождающихся при звуках его голоса, или о песне, которая до сих пор жгла…
— И волей, и сердцем, нана, — слова с трудом покидали губы, но ведь мать настаивала на важности ответа. Вдруг и мне приоткроется хотя бы часть той неизведанной истины, которой светится её взгляд?
— Твоей воле мало кто способен противостоять, дорогая. Но и в силе твоего супруга сомневаться не приходится. Воля на волю — и твоя жизнь с супругом последует по той же тропе, что и жизнь в доме отца.
Она поднялась, отряхнула платье и окинула взглядом высаженные вдоль реки цветы.
— А если сердце?..
— А если сердце, Эль, — она обернулась ко мне, — то на свет появляются дети-мечты.
— И дети-загадки?
Мать рассмеялась:
— Безусловно, родная моя!
Я поднялась с земли и прижалась к плечу матери.
— Нана, но ведь его никогда не бывает рядом… Он где угодно — но не со мной. О каких сердечных желаниях можно тут говорить?
Она погладила меня по спине:
— Не рядом — не значит, что не с тобой. Но если твой выбор супруга идёт от сердца, то подчини этому выбору волю.
— О чём ты говоришь, нана?
— Lûth-en-elleth*, — засмеялась мать. Она дождалась, пока я чуть отстранилась, и взяла в ладони моё лицо: — Послушай меня, дорогая, моё единственное и желанное дитя. Чтобы что-то обрести, нужно чем-то поступиться. Гордостью, убеждениями, любовью, свободой, сомнениями — не важно чем, но выбора без потерь не бывает. Расставшись с прошлым и поступившись сомнениями, я обрела твоего отца и тебя. С чем готова расстаться ты? И ради чего? Это заботит твоего отца больше всех прочих опасностей, навстречу которым он выезжает так часто. И…
— И это корень враждебности, в которую переросли его отношения с Фернродом? — наконец-таки догадалась я.
— Я бы не стала называть их отношения враждебными, — осторожно произнесла мать, не оспаривая, тем не менее, моих предположений.
— Хорошо, не враждебность. Соперничество?
Мать пожала плечами и наклонилась, поднимая почти опустевшую корзинку.
— Это значит, что тебе не известны причины изменения их отношений? Но они ведь знакомы далеко не одно столетье… — я никак не могла позволить себе сейчас отступиться и оставить любые попытки добиться ясности.
— Эль, — мать выпрямилась, отвечая не менее твёрдо, чем я вопрошала, — мне не слишком многое известно о тех временах, когда судьба впервые свела твоего отца и супруга. Знаю только, что отец Фернрода был близким другом твоего отца. Давно. В очень давние времена.
— Это я тоже слышала…
— О прочем твой отец не любит говорить. Но если вдруг и роняет несколько фраз, то я не стану пересказывать его тайн. Никому. Даже тебе…
— Я не прошу посвящать меня в тайны, нана. Всего лишь пытаюсь понять…
Мать смягчилась:
— Я тоже, Эль, тоже пытаюсь понять его мысли. Но даже после всех прожитых вместе веков не стала бы утверждать, что до конца преуспела в этом.
Признания матери были столь неожиданы, что я онемела. А она обняла меня свободной рукой, прижалась виском к моему виску и прошептала:
— Вместо того, чтобы изводить себя тревогами, родная моя, покажи супругу собственные желания. И помни, что во власти любой эллет много больше тайных чар, чем у самых высокопоставленных правителей или искусных колдунов. Ты понимаешь меня?
Задумавшись над услышанным, я рассеянно закивала. Мать рассмеялась, поцеловала меня и ушла ниже по течению за валуны заканчивать посадки. Я поспешила продолжить поливать цветы, но мысли, будто вешний ручей на проталине, свернули в иное русло.
Когда корзинка полностью опустела, всё было решено. Оставалось лишь дождаться возвращения дозоров, чтобы воплотить задуманное в жизнь…
___________________________________
* Lûth-en-elleth — (синд.) женские чары
*
Дозоры возвратились к вечеру второго дня после состоявшегося у нас с матерью разговора. И к тому времени мои планы и цели успели десятки раз измениться, а решимость действовать то достигала невиданных вершин, то истаивала без следа. Сигнал, прозвучавший при их приезде, не нёс тревожных вестей, и я не стала спешить к конюшням, оставшись в отведённых мне покоях. Несмотря на все наставления и советы матери, внутренний голос твердил, что при прощании с супругом сказано было достаточно, чтобы предоставить ему свободу выбора и не поступиться собственной гордостью. Остальное было не в моей власти, и даже высшие силы вряд ли уже могли на что-либо повлиять…
Незапертая дверь моих покоев бесшумно приоткрылась незадолго до полуночи. Я отложила книгу и поднялась навстречу стоящему в дверном проёме Фернроду. Приблизилась и задвинула засов на захлопнувшейся за его спиной двери.
Он оглянулся на лязг запора, потом снова повернулся ко мне — чуть растерянный и безмерно уставший, в наброшенной на плечи дорожной куртке поверх простой бледно-голубой туники, но с серебрящимся браслетом на запястье, виднеющимся из-под свободного рукава. Вскинув руку, я коснулась его груди:
— Ты не ранен?
Он отрицательно покачал головой и его губы дрогнули:
— Всё в порядке, Эль, никто не пострадал.
— Знаю, я слышала сигналы.
— Я… Нам надо поговорить…
— Говори… — я приподняла вторую руку, положила ему на плечо, ощущая в его груди толчки сильнее забившегося сердца. Но он молчал, и снова заговорила я: — Ты пришёл по велению сердца или довершить оборвавшийся при отъезде разговор?
Слабая усмешка промелькнула на его губах.
— Разве это не одно и то же?
— Не знаю, Фер, решения твоего сердца не в моей власти, а на беседе с самого порога этой комнаты настаиваешь только ты.
Он попытался что-то ответить, но я приподнялась на цыпочки, опираясь на его плечо и приблизила губы к его губам:
— Ну что ж, с нетерпением жду твоих слов, дорогой мой супруг, начинай свой рассказ…
Не успела я договорить, как оказалась тесно прижата к его груди — одна его рука кольцом обвивала талию, вторая скользила по моей спине, поглаживая.
— Эль… — выдохнул он мне в шею, — вовсе не к беседам обращаются мои мысли при твоей близости.
— Неужели? — при попытке совладать с прокатившейся по телу дрожью, голос прозвучал сипло, и это не укрылось от супруга.
Он хмыкнул и прижался губами к моей шее, враз пресекая все безуспешные усилия возвратить спокойствие.
— Тебе рассказать об этом подробнее, — между поцелуями пробормотал он, — или догадаешься без лишних пояснений и слов?
Пояснений не требовалось, полыхавший в нём жар не только обжигал мне шею жгучими поцелуями, но и, кажется, согревал всю комнату не хуже горящего очага. Я потянулась, едва переводя дыхание от нахлынувшего удовольствия и восторга в кольце его рук, обняла за плечи:
— Хватит слов, — с плеч Фернрода свалилась куртка, звякнув железными застёжками о пол, но никто, конечно, не стал её поднимать, — их и без того было слишком много за минувшую тысячу лет…
Ответив тихим смешком, Фернрод сделал следом за мной несколько шагов вглубь комнаты, не размыкая объятий. Я потянулась к его губам:
— Целовать тебя намного приятнее, чем выслушивать бахвальства или колкости.
— А вот ты, дорогая моя, даже сейчас не умеешь совладать со своим острым язычком.
— Кто бы говорил…
Незаконченную фразу поглотил вырвавшийся вздох, колени дрогнули и подогнулись, и едва удалось сохранить равновесие под напором стремительно нарастающего удовольствия от поцелуя.
— Ты что-то хотела сказать, дорогая? — переводя дыхание, выпрямился Фернрод.