Страница 67 из 72
— Ты узнаешь об этом одной из первых, супруга моя.
— С нетерпением буду следить за сигналами стражи…
— А ждать меня? — притворно возмутился он.
— И ждать тебя, — я не стала тратить время на вымышленные препирательства. — Мой отец уже входит в конюшни.
— Мой конь уже давно дожидается меня, — самодовольно ухмыльнулся он.
Оставалось только покачать головой на его бахвальство и отступить в тень.
Он и вправду оказался верхом одним из первых — гарцевал вдоль дороги с невозмутимым видом, поджидая стражей и моего отца. И, уже уезжая, обернулся в мою сторону, ловя провожающий его взгляд. Потом медленно поднёс к лицу стиснутую в кулак руку без перчатки и коснулся губами обручального кольца.
В тот же миг меня охватило жаром. Пальцы дрогнули, сжимаясь в кулак, а обручальное кольцо запульсировало теплом в такт ударам сердца. Уходя к подъездному мосту, я ощущала на коже ладоней прикосновение горячих губ — даже там, где их никогда не было.
*
— Девочка моя, не желаешь ли прогуляться вдоль реки? — мать окликнула меня сразу после отъезда дозора на полдороге до моста.
Гулять по весеннему лесу, да ещё и с матерью, всегда было в радость. Но сейчас не без оснований можно было опасаться, что она легко раскроет все мои смятенные мысли и царящий в душе разлад, — а делиться потаённым я не была готова. Но и возвращаться в холодный полумрак крепости совсем не хотелось.
Я замедлила шаги, раздумывая, и мать нагнала меня:
— Ты занята или пройдёмся до нижнего поселения вместе?
Она была одета в рабочее платье, на руке висела плетёная корзинка, в которой виднелись корешки, корневища и цветочные луковицы и торчала рукоятка садовой лопатки. Видимо, далеко не всё ещё было завершено из её задумок по обустройству садов, как подземных, так и внешних, разбитых вдоль течения реки и на склонах холма. Даже проводив только что в дорогу отца, мать улыбалась — тепло и открыто. Уверенно. Мудро… И прогулка с ней виделась более желанной, чем возвращение к бесконечным часам затворничества или блужданиям в одиночестве по садам.
— Прогуляемся, нана. — И мы направились к реке.
— Что тревожит тебя, дорогая? — вопрос матери прозвучал между делом, когда она приминала землю вокруг только что высаженных луковиц, а я поливала их пригоршнями воды из реки.
— Ах, нана… — сгибом локтя я смахнула в сторону растрепавшуюся на ветру прядь волос и направилась к реке за новой порцией воды.
Но от расспросов матери так же просто отмахнуться было нельзя.
Присев на камень, она терпеливо дождалась моего возвращения и указала пальцем на ямку, только что проделанную ею в земле:
— Сюда плесни, будь добра, — и тотчас же, без малейших предисловий: — Отец? Супруг? Или оба?
При последних словах она вскинула голову, глядя на меня снизу вверх, и с пониманием усмехнулась, заметив, как пролилась из моих ладоней вода.
— Значит, оба…
— Что происходит, нана, ты знаешь?
— Знаю, милая, надвигается тьма…
— Я не о том… — присев на корточки рядом с матерью, я напрочь позабыла о наших посадках и едва не опрокинула корзинку.
Мать проворно отодвинула её подальше в сторону и положила мне руки на плечи, вглядываясь в лицо.
— А о чём же, родная?
— Почему отец ненавидит Фернрода?
— Это не так, — она пригладила мне волосы, успокаивая, словно я всё ещё была крохой, которой рассказывают сказки у горящего камина в кабинете отца.
— Это так, и не стоит меня переубеждать, — я опустила голову ей на колени, пряча лицо, — раньше всё было иначе. И мне хорошо это известно, нана. Всё. Было. Иначе…
— Когда прожитое становится прошлым, оно всегда кажется другим, как и притаившаяся у подножия гор долина постепенно меняется, если спускаешься с высоты…
— Некоторые долины не меняются, нана.
Она поняла правильно:
— Даже Имладрис, Эль, даже Лотлориэн…
— Ты всегда говорила, что изменения — это правильно.
— Это правильно, но не всегда это то, чего мы хотим.
— Не хочу наблюдать, как враждуют супруг и отец, — я подняла голову, глядя на мать.
Она была спокойна, и снова в основе её спокойствия мне померещилось тайное знание — как в каминном зале, когда Фернрод объявил о помолвке. Моя Мудрая мать что-то знала — что-то, к чему мне никогда не стать напрямую причастной, — но осознание этого больше не трогало. И не печалило, как в глубоком детстве. Просто прожитые годы неотвратимо и твёрдо выявили мой собственный путь, предречённый в детстве родителями…
— Расскажи мне, что знаешь об этом, нана. А потом расскажу я…
Мать была немногословной:
— Мы с отцом тебя любим, Звёздочка. Но извечная недоверчивость твоего отца не позволяет ему увидеть иную любовь. И он сомневается…
— Есть ли она в моей жизни… — закончила я за неё. — Для него это важно?
— Ты всегда утверждала, что любовь важна для тебя. Что-нибудь изменилось?
— Изменилась я, нана. Ты сама только что подтвердила — изменяется даже то, что покрыто тайными чарами. Что уж говорить про меня?
— Ты сама по себе тайна, Звёздочка, — засмеялась мать, порывисто обнимая меня. — Дитя-мечта, дитя-загадка…
— Почему загадка?
— Потому что никто не знает, какие пути привели твоего отца ко мне и почему знатный лорд выбрал в жёны эллет, совершенно чуждую всему, чем он жил тогда. — Она ласково погладила меня по щеке: — Я желала твоего рождения, дорогая моя девочка. Желала с той самой минуты, как встретила твоего отца. Я полюбила…
Замерев от неожиданной откровенности, я боялась даже глубоко вздохнуть, чтобы не прервать речи матери. Вздохнула она — и заговорила:
— …полюбила одного из пришлых лордов, как только они явились в наши леса, — ведь все, кто пришёл с Орофером были другими… Но он не замечал меня, да и не только меня — никто из эллет его не интересовал. Так было долго — бессчётные годы, — пока однажды в ночь Мэрэт-эн-Этуйль я не попыталась сплести чары, пробуждая к жизни усыхающее дерево неподалёку от родительского дома. Он увидел меня тогда и, как утверждает, с той ночи я навсегда поселилась в его мыслях и сердце. Он пришёл ко мне вскоре, прося научить, но это оказалось невозможным — силы твоего отца иные, совсем отличные от того, чем владеют Мудрые…
— Да, я видела однажды… — пробормотала я, вспоминая почерневшую от гари поляну, усеянную пеплом дотлевающих орков, и неугасимый огонь, поддерживаемый напевом отца. — Но чему-то он всё же у тебя научился, разве не так?
— Возможно, но гораздо более глубокие знания были открыты ему и без моих наставлений. А вскоре я стала его женой — и во всём Эрин Гален не было никого счастливее.
Я улыбнулась, рисуя в воображении свадьбу матери. Но сквозь пропасть времени очень сложно было видеть в отце влюблённого и очарованного жениха — даже то, каким он жил в воспоминаниях моего детства, размывалось бездною лет и слишком разительно отличалось от нынешних Советника, Воина, Посланника и прочих ролей, в которых он представал.
— Потом родилась ты, — продолжала вспоминать мать. — Уже в безопасности поселений Эмин Дуир, в годы, когда все мы верили, что мир и покой никогда не покинут наши леса. Но твой отец знал, что никогда не бывает вечного мира…
— И что ничто не бывает неизменным, — подхватила я.
Мать тихонько рассмеялась и снова меня обняла.
— Девочка моя, твою беспокойную судьбу я прозрела ещё при твоём рождении.
— Потому-то сейчас так уверена?
— Я ни в чём не уверена, родная, но я знаю, что твои решения отменить или оспорить способна только ты сама. Это знаю не только я, но и твой отец. И принимая известия о твоём замужестве, он до последнего дня беспокоился о твёрдости твоего выбора.
Я непонимающе смотрела на мать, а она снова ласково улыбнулась:
— Ты выбрала супруга сердцем?
Не дождавшись ответа, она снова переспросила:
— Сердцем или волей, Эль? Подумай, ведь это очень важно…