Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 49 из 72

Прекрасно зная мою нелюбовь к нависающему над головой каменному своду, отец встал с кресла и направился собственноручно зажигать расставленные по углам кабинета свечи — помимо тех, что уже в достатке горели вокруг его рабочего стола.

— Адар, — негромко окликнула я его, — сейчас не стоит…

Он остановился, не донеся до очередного фитилька свечи язычок огня. На миг замешкался и обернулся:

— Тогда что же я должен делать?

— Поговори со мной, ада… Ты же для этого сюда позвал…

— Эль…

Он оставил свои обычные попытки тянуть время любого приглашённого в кабинет гостя, отбросил куда-то в сторону огниво и в волнении опустился за стол в кресло напротив меня.

— Эль… Я не знаю… Не знаю, что должен тебе сейчас сказать…

— Ты ведь уже сказал, что желаешь беседы наедине, — напомнила я. — Что искал меня…

— Два последних дня! — перехватил он нить разговора. — Где ты была?

— Прости, отец. Я уснула…

— По тому виду, в каком ты явилась к владыке, это было понятно и без лишних пояснений!

— Все объяснения я дала… Но вот ты…

— Что я?..

— Ты ничего не желаешь мне пояснить?

— О чём идёт речь, Эль? Что пояснить? — он устало потёр лоб.

И я сделала последнюю попытку вывести беседу в мирное русло:

— Ничего? Нет объяснений? Ни внезапному появлению кауна Фернрода? Ни тому адану, что занял внимание Совета на несколько дней? Ничего? Всё спокойно в Эрин Гален? Мы по-прежнему празднуем Ласбелин, устраиваем охоты и украшаем праздничные поляны? Приглашаем гостей с отдалённых окраин? И чем больше — тем лучше?

Отец пытался скрыть взгляд ещё в начале беседы, а потом и вовсе отвернулся, зацепенело молча.

— Да, Эль… Да… Всё как обычно… — наконец выдавил он из себя.

После его ответа оставалось и мне лишь устало прикрыть ладонью глаза:

— Я понимаю, отец… Но чего же ты ждёшь от меня?

— Держись подальше от подобных гуляний…

Я сдавленно хмыкнула на его пожелание, но отец продолжил:

— И подальше от требований гостей…

— Гостей — это значит «незнакомых эльдар, не живущих в окрестностях крепости». Правильно?



Отец окинул меня усталым взглядом, но всё же кивнул:

— Именно так, Эль.

— Хорошо, адар, — улыбнулась я.

На мгновение отец нахмурился, но тотчас же поднялся с кресла, приблизился и коснулся губами моего лба:

— Умница, девочка моя…

— Сколько себя помню, адар, я пыталась соответствовать твоим требованиям…

— Дело не в требованиях, Эль…

— А в понимании, ада…

Он промолчал.

Я допила предложенный мне в начале беседы бокал вина и вышла из кабинета, ощущая тревожащийся, взволнованный, но не желающий полной откровенности взгляд отца.

Совсем как в детстве, когда самой желанной темой беседы были лилии у тонкой линии безымянного ручья, стекающего с отрогов Хитаэглир к долине Имладриса…

Комментарий к Глава 13. Противостояние

*Хэнаэг — (синд.) «дерзкое дитя»

** Ferarod Hethuilion, avo maetha! — (синд.) Ферарод сын Хэтуиля, не сражайся!

***An pethedh, bra

****An petheg, adar… — (синд.) По твоему слову, отец… (Повинуюсь…)

ада/адар — (синд.) папа/отец

========== Глава 14. Одиночество ==========

Внезапно начавшись, осень так же внезапно закончилась. Просто однажды утром на земле вместо золотисто-багряной россыпи листьев засверкал в лучах восходящего солнца нетронутый белоснежный покров, а старые буки над рекой выступили из предрассветного тумана не искривлёнными чёрными силуэтами, а замысловатыми переплетениями нитей белоснежных кружев. И их опушенные инеем, отяжелевшие ветви совсем не спешили откликаться на дуновение ветерка, вздымающего в холодный воздух целые пригоршни сверкающих крупных снежинок, которые, покрасовавшись искристыми переливами в утреннем свете, снова неспешно возвращались к земле.

По всем приметам, наступающая зима обещала быть суровой и долгой. Но сейчас это никого не тревожило — минувшее лето взрастило щедрый урожай, кладовые подземной крепости были полны припасов, а охотники не могли нарадоваться дичи, отъевшейся на лесных дарах.

Радовались ранней зиме и стражи — с приходом холодов ядовитые твари сделались вялыми и сонными, не все из них успели отступить к более тёплым землям, и за несколько дней после первого снегопада сторожевым отрядам удалось уничтожить несколько крупных гнездовий. Алордин докладывал об успешных набегах на лес, владыка Трандуиль светлел лицом, выслушивая такие донесения, а с отцовской карты одна за другой исчезали паутинки-отметины, радуя глаз. Когда стало ясно, что вдоль русла Зачарованной не осталось и следов морнфарон, Алордин стал с больши́ми предосторожностями направлять отряды за порубежные посты. А вскоре среди мастеров стали ходить разговоры о том, что совсем нелишним было бы наведаться к старым копям Эмин Дуир — конечно, если удастся до наступления весны выжечь гнездовья ядовитых тварей хотя бы на северных склонах гор, куда от крепости тянулась давно нехоженая, всё сильнее зарастающая подлеском тропка.

Вереница побед и успехов стражи, равно как и возвращающаяся в охраняемые земли безопасность, дали бурный рост семенам надежды в сердцах таварвайт. В общих залах опять зазвучали весёлые песни, беззаботность и уверенность появились на лицах и в речах за трапезными столами, из мастерских доносились всплески шуток и смеха. А однажды удалось даже подметить тень улыбки на лице Алордина — небывалое событие, которое не случалось ещё ни разу на моей памяти после возвращения домой.

Воцарившиеся с наступлением зимы настроения не могли не радовать. Но вместе с тем я ощущала, что не способна до конца разделить с народом ни воодушевление, ни упование на благополучие, ни светлую радость возрождающихся надежд, ни хотя бы покой. Они не видели и десятой доли того, что я повидала за время скитаний, они не ведали жизни за границей очерченного сторожевыми постами поселения, они не знали, как теперь называют Эрин Гален… Я же знала. И отчётливо понимала, что если поселившаяся на западных окраинах леса сила пожелает уничтожить даже следы нашего пребывания в этих землях, то без особой причины не станет отступать. Отступали мы… Не раз и не два. Эпохи… тысячелетия… И, как безоговорочно дал понять отец, ничего не изменится и сейчас. Мне было приказано молчать об услышанном от Фернрода — оставалось лишь подчиняться. Подавить собственные тревоги, предчувствия и сомнения, довериться другим… Это было непросто — слишком часто за время скитаний приходилось рассчитывать лишь на себя, но, кажется, я неплохо справлялась. Во всяком случае, мне вполне удавалось и поддерживать пустые беседы за бокалом вина у горящих каминов, и танцевать под напевы менестрелей в общей зале, и одаривать искренними похвалами мастеров, время от времени являющих на всеобщее обозрение плоды своих трудов.

Иногда, когда прилипшая к лицу улыбка начинала ощущаться изношенной и растрескавшейся маской, готовой вот-вот осыпаться и открыть все мысли и тревоги, поглощавшие меня, я уходила. Подальше от посторонних: в темноту лабиринта каменных переходов, в одинокое убежище на растерявшем листву дереве или в подгорный сад. Мне было неведомо, замечал ли отец эти отлучки, но мать видела. Видела, понимала и не мешала — лишь вздыхала тихонько, глядя вослед. А ещё иногда приносила в мои покои знакомый с детства украшенный самоцветами гребень и предлагала помочь с причёской — мне оставалось лишь согласиться, чтобы ощутить её ласковые успокаивающие поглаживания по волосам. Становилось легче, хоть и на время. Но потом я снова уходила — куда угодно, лишь бы подальше от веселья и радости: на охоту в ближайшие лесные угодья, в мастерскую, к рыбакам в нижнее поселение… Или, если знала, что никого не встречу на укрытых под скальным куполом тропинках, опять-таки в дворцовый сад.

Странная притягательность этого места открылась мне совершенно неожиданно. Просто всё чаще и чаще, бредя не разбирая дороги в тревогах и раздумьях по коридорам крепости, я оказывалась здесь. Останавливалась перед входом, замирала, напряжённо вслушивалась… И боялась потревожить тишину… Мне казалось, что если пробудить эхо среди каменных стен, можно различить отголоски мелодии — той самой, которую пел каун Имладриса, которая навевала горько-сладкие воспоминания и волновала до глубины души. И пронзительные ощущения, испытанные тогда, ничуть не тускнели за минувшие недели, и никаким прочим песням менестрелей не удавалось перепеть ту мелодию, что поселилась во мне.