Страница 32 из 72
В те суматошные дни, сразу после переселения, каждый из нас считал своим долгом привнести и свои умения к тому нескончаемому труду, что являли мастера-каменщики, обустраивающие туннели под холмом для жилья. Проходы обрамлялись арками, мраморные мозаики ширились по полам, мостикам, балюстрадам, купальням и водоотводам подземной реки, к потолкам залов взмывали увитые каменными лозами колонны, а на когда-то наспех обтёсанных стенах проступала изысканная резьба, — дворец разрастался и хорошел на глазах. Но тем больше требовалось трудов и от других мастеров: нужна была мебель, гобелены, ковры, светильники, посуда и прочее, что привносило уют в холодное убранство подземного жилища, превращая надёжность каменной клетки в великолепие дворца. «Фонтаны и ткани, печной камень и свечи…» — перечислял советник Торонион, зачитывая перед мастерами собственноручно составленные длинные свитки и с каждым новым наполненным заботами днём всё увереннее выходя из того угнетённого состояния, в которое его повергла гибель внука и уход за море единственного сына. Нескончаемая череда забот, круговерть многочисленных задач, любая из которых казалась первоочередной, стали полезны многим из таварвайт, кто, подобно советнику Торониону, пережил потери и нелёгкие времена. При виде того, как каждодневные дела возвращают сияние радости лицам и покой сердцам, я не уставала мысленно возносить похвалы мудрости владыки Трандуиля и всем тем, кто настоял на уходе от Эмин Дуир: Аэглену, Антаре, матери… А ещё отцовской уверенности, настойчивости и умению убеждать…
Новая жизнь захватила всех без остатка — новые заботы подарили вдохновение мастерам, а первые праздники на новом месте после всех пережитых бед крепко-накрепко сплотили тех, кто поселился не только в глубинах подземной крепости, но и по берегам Лесной реки, и в лесах среди подрастающих юных буков, и на склонах холма. К последним относилась и я: наше с матерью убежище на дереве перешло в моё полное распоряжение — как только были закончены комнаты и коридоры верхних ярусов крепости, мать перебралась в подземные покои поближе к отцу и к тем наполненным светом и воздухом залам, где решено было попытаться вырастить сад. Я не слишком разделяла её стремления, да и жизнь под сводом листвы, а не камня, меня вполне устраивала, потому предназначенные мне покои рядом с отцовскими по большей части пустовали, а визиты во дворец были не слишком часты — один-два раза в неделю по собственной воле или же чуточку чаще, если звали дела.
Так тянулось со дня Исхода до минувшего лета, когда, наконец, довелось сделать выбор и мне — покои рядом с родительскими получили не гостью, а хозяйку, хотя я всё же надеялась, что не навсегда. Этот нелёгкий для меня выбор был вынужденной мерой, данью всепоглощающей идее — такой же, как те, что заставляли вдохновенно творить многих мастеров, украшавших стены и комнаты крепости-дворца резьбой, мебелью или гобеленами, и настигшей теперь и меня. Наш с матерью гобелен тоже висел в общей зале, но едва только он занял отведённое ему место, тотчас же нашлось применение и моему излюбленному искусству — тому, которому я самозабвенно училась не только у наших немногочисленных мастеров, но и в чужих землях, познавая даже те секреты, что считались потерянными безвозвратно в давние времена.
Словно бросая вызов — умениям, знаниям, памяти и душевному равновесию, — передо мною встало Большое Дело, как полушутя вскоре прозвал отец мои метания. И на сей раз это были не кубки, которые Аэглен ставил на стол во время моего пребывания во дворце, и не светильники, сменившие факелы на стенах у зачарованной двери. На сей раз нужно было придать последний штрих работе другого мастера и довести совершенство, вызывающее безусловное восхищение, до конца…
Это Дело появилось на исходе весны, когда почти полностью была завершена отделка тронного зала и перед ступенями, ведущими на предназначенное для владыки возвышение, появились две укутанные в покрывала статуи, вдвое превышающие обычный рост.
Впервые взглянуть на результаты труда Ристира — мастера молодого, но не лишённого как честолюбия, так и безмерного таланта, и способного, казалось бы, в самых обыденных предметах разглядеть удивительные образы, извлечь их и явить в мир, — пришли очень многие. Перед ступенями трона полукругом собрались эдиль, среди которых были и владыка с сыном, и я с матерью. Сам же Ристир, взволнованный и озабоченный, с нетерпением ждал на возвышении, комкая края покровов статуй и с затаённой гордостью поглядывая то на собравшихся, то на владыку.
— Ну же, мой друг, давай, — с усмешкой подбодрил Трандуиль.
Молодой мастер решительно сдёрнул ткань, не позволявшую посторонним несколько лет, пока шла работа, даже краешком глаза заметить результаты кропотливого труда, и по зале пронёсся восторженный вздох.
Никогда прежде, даже в Имладрисе, чьи камнеделы и скульпторы уступали, пожалуй, только наугрим, не доводилось мне видеть такого мастерства — изящество работы, точность передачи образов, изобилие мелких деталей и поразительное сходство с действительностью. Мраморные хир Трандуиль и хириль Сэльтуиль возвышались перед ступенями трона, вскинув руки в благословляющем жесте, а живой владыка остолбенело разглядывал их летящие каменные одежды и переливы золотистых прожилок на мраморе волос.
— Ну, давай же, Ристир, давай! Можно это сделаю я? Да? — громкий шёпот вернул к действительности не только владыку Трандуиля, но и меня.
Рядом с сияющим от удовольствия скульптором на ступенях появилась его супруга и, смущаясь под многочисленными взглядами, привстала на цыпочки у статуи владыки. Мастер подхватил её за талию и приподнял, помогая дотянуться вверх, и на голову мраморного владыки опустилась корона из живых цветов и листьев — точь-в-точь такая же, как была преподнесена Трандуилю в праздник весны.
— Так каков будет ответ, аран Трандуиль? Достоин ли и наш дар украсить этот зал? — уже не скрывая ликования в голосе, поинтересовался Ристир, крепко стискивая ладошку стоящей рядом жены.
— Без сомнения, друг мой! — воскликнул владыка, поднимаясь к ним по ступеням. — Результат твоих усилий и трудов вызывает восторг и изумление! Без сомнения, это так!
Он остановился, поравнявшись ростом с уровнем лица мраморной хириль, и снова надолго замолчал, разглядывая её. Когда владыка заговорил, в его голосе мне померещилась затаённая ирония, совершенно не вяжущаяся с торжественностью момента и смыслом произносимых слов:
— Ну что ж, дорогая моя хириль, отныне ты всегда будешь и со мной, и со своим народом, во исполнение всех обязательств и всех наших клятв. — Он протянул к её щеке руку, но так и не коснулся гладкого поблескивающего камня. — Совсем как живая… Совершенство… Совсем как раньше…
— Не совсем так, адар, — поднявшись по ступеням, за спиной Трандуиля встал Леголас.
Владыка обернулся к сыну, вопросительно изогнув бровь, и эрнилю пришлось продолжать:
— Есть одна-единственная недостающая деталь… — взмахом руки он указал на голову статуи матери, в воздухе очертив контур спадающих по плечам волос, и покосился на статую отца.
— А я говорила… говорила тебе, что нужна и вторая корона… — громко зашептала супруга Ристира, настойчиво дёргая его за рукав.
— Это всё ни к чему, не стоит тревог, — успокаивающе улыбнулся Трандуиль побледневшему мастеру. — Она не любила носить ничего иного, кроме своего венца.
— Сапфирового, что унесла с собой? — дрогнувшим голосом переспросил мастер.
Владыка кивнул и снова улыбнулся — и в лице его мне почудилась грусть, — но Ристира, очевидно, с головой захлестнуло взыгравшее стремление к совершенству.
— Я попробую сделать корону, аран! — воскликнул он, делая к владыке шаг. — Пусть я не слишком хорошо разбираюсь в таких деталях, но приложу все усилия!
— Но…
Но любые доводы уже были бессмысленны.
— Я хочу, повелитель, сберечь о хириль память. — Он приложил руку к груди и поклонился, переводя взгляд с Трандуиля на Леголаса. — Чтобы радовать ваши сердца.