Страница 10 из 72
— Она не слишком любит лесной сумрак… — с пониманием кивнула я, вспоминая те времена, когда Антара рассказывала моей матери, что оставшаяся без родни девочка из восточного поселения плохо спит по ночам.
— И сырые заросли, — тут же подхватил Леголас, — и ночные туманы… И я никогда не видел, чтобы она так танцевала — как сейчас вы, бренниль Элириэль, или как моя нанэт. Когда нана танцевала, мне всегда казалось, что по следам её шагов расцветает земля, — мечтательно произнёс он, и его взгляд затуманила влажная пелена.
— Ну-у-у… — неожиданное упоминание о Сэльтуиль на мгновение заставило меня замолчать. Как многого ты не знаешь, юный эрниль, о привычках и занятиях, которым посвящала себя твоя мать! Я даже открыла было рот, чтобы развеять его уверенность в её непогрешимости, но вовремя сдержалась, вспомнив предостережения Трандуиля. Ну уж нет! Пусть лучше твою осведомлённость восполняет кто-то другой, а не я. Не в этот раз. И я, запинаясь, договорила совсем не то, что поначалу хотела сказать: — Что ж тут поделать, эрниль… у каждого есть свои тайные желания… или любимые занятия… и дорогие сердцу места… Не стоит корить Хаэтиль за слабости. А некоторые детские страхи остаются с нами очень надолго. Если не навсегда…
Он бросил на меня внимательный взгляд, живо напомнив своего отца, и мне оставалось лишь пожать плечами, как можно увереннее улыбнуться и попытаться сменить тему беседы:
— А почему ты не ушёл в лес за отцом, Леголас?
— Отец никогда не берёт меня с собою. Говорит, что не пришёл ещё нужный час.
В его голосе было неприкрытое разочарование, и я поспешила утешить:
— Что ж, бывает и так. Твой отец — один из Мудрых, ему виднее…
— Что виднее?..
— Виднее, пришёл или нет твой час говорить с лесом, и готов ли лес слышать твои повеления, вести́, оберегать… — Весь вид юного эрниля всколыхнул во мне немало давних воспоминаний о собственных детских обидах, и немалых усилий сейчас стоило спокойно рассуждать о приказах владыки по отношению к сыну. Но уже давно миновали те времена, когда я по незнанию стала бы вмешиваться в дела Мудрых или в дела, неподвластные моим знаниям и навыкам до конца. — Лес не терпит неумелого вмешательства и не станет исполнять неразумные приказы. Пока твой отец не сочтёт, что ты справишься, просто доверяй — отцу, лесу, всем тем, кто окружает тебя…
— Ах, бренниль, — нетерпеливо воскликнул мальчик и, словно в неимоверной усталости, закатил глаза. Я прыснула со смеха, угадав влияние Хаэтиль, — но такие манеры совсем не к лицу юному эллону, будь он хоть трижды капризным сыном правителя. А Леголас спохватился: — Что смешного я сказал?
— Ничего. Но прошу, не делай больше так!
Он несколько мгновений смотрел непонимающе, потом отвернулся:
— Хорошо, бренниль, я больше не стану.
— И прошу, не веди себя столь серьёзно! Тебя задевает любое замечание. Нельзя же быть настолько чувствительным к случайно сорвавшимся словам!
— Отец говорит, что я должен взвешивать и обдумывать свои мысли, прежде чем что-то сказать.
— Не могу оспорить мудрость слов твоего отца, Леголас! Только не лучше ли свои мысли обдумывать на досуге, а не в разговорах со мною? И прошу, когда мы беседуем, не нужно церемоний и титулов, зови меня просто по имени — Элириэль, или же Эль — так зовут меня родные, близкие и друзья.
— Хорошо, брен… Элириэль… — неуверенно выговорил он и смущённо замолчал.
А я не стала ни на чём настаивать, рассудив, что время и более близкое знакомство расставят всё по местам.
— Значит, не берёт с собою… — вполголоса пробормотала я, наклоняясь за своими туфлями и подбирая с земли почти полную чашу вина.
— Да, не берёт, — тут же откликнулся Леголас, словно тоже только и ждал возможности переменить разговор. — И никогда не брал.
Я усмехнулась своим мыслям — твой отец, дорогой эрниль, никогда не стремился разделить с кем-либо свою безоговорочную власть. Но скоро ты повзрослеешь и узнаешь какова за это расплата и цена… Принять корону — это не украсить наряд подходящим венком, особенно если её преподносит народ… Мой взгляд зацепился за светло-золотистые волосы мальчика, свободно рассыпавшиеся по плечам.
— А где твой венок, Леголас?
— У меня его нет, — пожал он плечами.
— Как же так?
— Зачем он мне нужен?
— Затем, что сегодня особая ночь…
— Пусть эллет украшают себя цветами, — пренебрежительно фыркнул он.
— Но ведь даже твой отец сегодня…
— То он, а то — я! Его цветы — это не украшение, а корона. И я не хочу бродить по лесу по его следам!
— Как пожелаешь, — я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла не слишком искренней — в голосе мальчика явственно слышалось эхо давних обид.
И тут же новая волна жалости накрыла меня. Одинокий и потерянный, тянущийся за отцом, но получающий за отказом отказ. Хаэтиль могла хотя бы попытаться развлечь его нынешней ночью, как бы ни страшили её саму призраки детских страхов, но вместо этого я опять встречаю сына владыки в одиночестве на окраинных пригорках, вдали и от сверстников, и от веселящихся эльдар.
— Брен… Элириэль, — окликнул меня юный эллон, — что-то не так?
— Нет! Не так! — Он явно удивился решительности в моём голосе, а я продолжила: — Так нельзя! Ты таварвайт?
— Д… да, — неуверенно произнёс он.
— Так «да» или есть сомнения в этом?
— Да, бренниль.
— Сомневаешься?
— Нет, не сомневаюсь! Я таварвайт! — Он попытался было снова изобразить усталость моей непонятливостью и даже поднял к небу глаза, но вовремя спохватился, вспомнив о недавних обещаниях, и упрямо закусил губу. — Я, как и вы, как отец и как мать, — таварвайт.
— Тогда пойдём, — позвала я его, в глубине души обрадованная его ответом. Владыка Орофер, услышь такое решительное заявление от внука, тоже был бы рад…
— Куда? — он удивился, но его любопытство уже взыграло. — Куда, брен… Элириэль?
— Сегодня особая ночь. Мы будем танцевать, как и все таварвайт! Но для этого тебе нужен венок.
Он недовольно насупился, но всё же сделал шаг и собрался было церемонно поклониться, приглашая танцевать — уж этому Хаэтиль его точно успела научить. Я приподняла руки, показывая прихваченные у дерева туфли и вино:
— Думаешь, у нас получится так? Лучше держи это, — я тряхнула головой, скидывая в его подставленные ладони свой венок, и, обуваясь, попутно отпила вина, — его нужно всего лишь чуть-чуть переделать. Ну же, давай, наверняка Хаэтиль учила тебя этому.
— Нанэт учила, — негромко обронил он, ловко переплетая заново стебельки ещё не успевших завянуть первоцветов под себя.
А я сделала глубокий глоток вина, стремясь заглушить острую вспышку горькой неприязни при новом упоминании Сэльтуиль и заодно согреться — промокшее платье и влажные туфли ничуть не добавляли сейчас тепла.
Внезапно занятый цветами Леголас запел:
Я взойду тропой цветущей на весенний склон,
Загляну за ярко-синий чистый небосвод,
Где земля уходит в небо, там горит звезда…
За туманными морями встречу я тебя…
Я едва не поперхнулась от неожиданности и тут же снова глотнула вина, пытаясь укрыться за чашей от пытливого взгляда ярко-голубых, чистых глаз.
— Это мама так пела…
— Несложно догадаться… Помнится, твоя мать ещё и великолепно играла на лютне, — выдавила я из себя.
— А… вы хорошо знали друг друга?
Разговор принимал не слишком приятный оборот, но иногда остановиться вовремя я попросту не могла.
— Да… Да, Леголас, я хорошо знала твою мать.
— Я бы с радостью послушал об этом рассказ, — учтиво и вежливо попросил он.
— Я не мастер рассказывать о прошлом, Леголас, — попытка отказаться от нежелательных разговоров вышла не слишком убедительной. К тому же в его глазах была такая мольба — а ещё ожидание, жадное любопытство и едва ли не укор, — что слова невольно полились сами по себе: — В детские годы мы дружили с твоей матерью, вместе росли и взрослели. Дом её деда стоял на полпути к северным пастбищам, и иногда нас отпускали сопроводить её туда — в те времена нам не дозволено было так свободно бродить по окрестностям, как вам сейчас. Мы многое делили — игры и забавы, шалости, праздники и секреты. Делили друзей и привязанности, а потом…