Страница 5 из 9
- Можете не сомневаться, - неожиданно уверенным голосом отозвался Перс. – Поверьте мне, господин – мадемуазель Моор непременно жива. Если, конечно, не попыталась сорвать маску, - последнюю фразу Дарога произнес так тихо, что сам ее не услышал. – К тому же, мы ведь не знаем наверняка, имеет ли Эрик отношение к пропаже вашей дочери? Так или иначе, я спущусь в подземелье, и в скором времени мы узнаем правду, какой бы она ни была. Вы останетесь здесь, - Перс предупредил решительный жест директора, - помните, ваша дочь может вернуться. А вот вы из логова Эрика едва ли сможете прийти назад… - и эта последняя фраза была произнесена еле слышно.
Собеседнику ничего не оставалось, кроме как кивнуть, выражая тем самым свое вынужденное согласие. Перс остался этим довольным, хотя настороженность из его взгляда не исчезла – и он действительно боялся за директора. Только бы тот не решился действовать в одиночку… для этого Дарога и рассказал ему в подробностях обо всех «изобретениях» Эрика, включая Сирену, люки, звуковые иллюзии и, конечно же, камеру пыток. Но страх не всегда останавливает людей – Перс это прекрасно понимал, и потому подозрение в его взгляде читалось очень ясно. Но вслух он ничего не сказал, лишь молча удалился, неслышно прикрыв за собой дверь.
Странно, но после этого разговора Роберту стало легче – он сам с изумлением отметил эту перемену. А так как дела оперы ждать не могли, он решил приступить к ним, хоть и с тяжелым сердцем. Осторожный стук секретаря напомнил мужчине, что забывать о насущных проблемах нельзя.
- Мсье, - судя по голосу Реми, вести он принес не слишком хорошие, - прима оперы, синьора Карлотта во время сегодняшней репетиции отказалась петь. Она сказала, что и рта не раскроет, пока к ней относятся с таким неуважением и невниманием.
Директор закрыл глаза и досчитал до трех – только скандала ему сейчас не хватало для полного довершения картины. Он мог бы послать эту… приму выступать в итальянский театр (если не дальше), но почему-то возникло непреодолимое желание выйти из своего кабинета и немного отвлечься, ведь когда внимание переключается, мозг сам находит решение проблемы, которая нас так беспокоит. А сейчас… сейчас Моор все равно был бессилен. Поэтому он кивнул своему секретарю, который обрадовано рассказал мужчине подробный путь до сцены, где сейчас проходила генеральная репетиция.
Директор попытался появиться максимально незаметно, но не получилось: вся труппа на мгновение затихла, а потом раздались восторженные восклицания. Серые глаза быстро нашли среди толпы приму, та смотрела на мужчину с каким-то непонятным для последнего выражением. Моор учтиво кивнул и направился в ее сторону с желанием либо вернуть диву на сцену, либо задушить ее прямо на глазах у всех. «А что – в Персии приняты показательные казни», - совершенно не к месту подумал мсье, и в ужасе отогнал эту мысль.
- Синьора, - директор повторил свой жест и элегантно поцеловал протянутую руку, не прерывая при этом зрительного контакта. – Я от всей души надеюсь, что вы передумали лишать скромную публику вашего чудесного голоса.
- Вы считаете мой голос чудесным, но при этом его еще ни разу не слышали, - капризно заметила Карлотта, внимательно наблюдая за своим собеседником.
- Ну что вы, - улыбнулся тот, - мне довелось слышать ваше пение задолго до того, как я стал директором.
«И вы, мадам, в те времена пели не на этой сцене, а по кабакам, где ваше пение никого не интересовало; я многое о вас знаю, ла Карлотта – то, что вы сейчас наверняка уже не помните».
Моор вполне мог бы сказать эти слова – но решил повременить. Скорее всего, он однажды вызовет ее к себе в кабинет и с глазу на глаз перебросится парой-тройкой фраз… чтобы положить конец этим сценам. Роберт не терпел от женщин таких выходок. Но сейчас продолжил любезно улыбаться, предложив итальянке свою руку для сопровождения на сцену. Та с гордостью взялась за нее, незаметно (для себя) взглянув на танцовщиц, которые ответили ей таким же «любезным» взглядом.
Дирижер взмахнул своей палочкой, полилась музыка, и Карлотта начала петь. Директор оперы действительно пытался немного забыться и дать сознанию унестись куда-нибудь подальше от той проблемы, которая занимала его разум. Однако сосредоточиться не получалось.
Мысли упрямо возвращались к одному и тому же – Перс наверняка сейчас рискует собой, пытаясь выяснить, где его дочь, а он пребывает в стороне, сидит и слушает механическое пение итальянки, голос которой не способствовал тому, чтобы мужчина хоть немного отвлекся от своих мрачных догадок. Карлотта же, напротив, была счастлива, хотя и не показывала этого – ведь у нее не было друзей в Опере, за исключением разве что Убальдо, а потому кто мог разделить ее мысли, ее счастье, ее успех, все маленькие победы и поражения? Никто.
Итальянка искренне считала, что все вокруг завидуют ей, и отчасти это было правдой - какая девушка не мечтает петь на сцене всемирно известной Оперы, получать такие дорогие подарки и иметь самых влиятельных друзей? Ее дружба сводилась к взаимной выгоде, а простого человеческого счастья в жизни примы не было – оно ей не казалось чем-то важным. До определенного момента.
Ну а Перс действительно направлялся в подземелья – он уже миновал множество ловушек, но радоваться этому пока не спешил. Знал, что самое интересное ждет его совсем рядом с жилищем Эрика… Страх, что он может не успеть, подгонял мужчину, хотя разум настойчиво напоминал обо всех опасностях, которые таят нижние уровни подземелий.
«Не пытайтесь узнать, что под маской; если только хотите жить, не пытайтесь узнать…» - эта мысль преследовала Ленор, как только та проснулась, хотя правильнее будет сказать, что эта мысль преследовала ее еще во сне. Белая маска растворялась, а под ней оказывались гладкие кости… белая маска таяла, и под ней Моор видела трупную кожу, изъеденную червяками, ошметками висящую на истлевшей кости; сны перетекали из одного в другой, но каждый словно повторял предыдущий – девушка постоянно видела кошмары, и все связанные с этой проклятой маской.
Она проснулась от осознания, что рядом кто-то есть; дурная игра воображения. Но, чтобы окончательно успокоиться, Ленор встала, посмотрела на часы – почти половина седьмого утра. И в этот момент ей вспомнился свой сон, и мысль, подсказанная не иначе как дьяволом, прокралась в ее голову… мысль, что Эрик сейчас наверняка спит, и спит, по всей вероятности, без маски.
Девушка попыталась стряхнуть ее с себя, но вскоре поняла – пока она этого не сделает, покоя ей не видать. И с тяжелым сердцем Моор приоткрыла свою дверь, совсем как накануне, прислушиваясь, нет ли посторонних звуков. И снова ей ответила тишина; приняв это как хороший знак, Ленор неслышно подошла к комнате Призрака, которая совершенно неожиданно оказалась приоткрыта.
Там было светло – даже слишком светло… девушка осторожно заглянула внутрь, и почти тут же цепкая рука схватила ее, втащив полностью.
- Смотрите! – и Ленор подняла взгляд, подчиняясь этому голосу; смотрела, не в силах отвести взгляд и не в состоянии издать ни одного звука. Воздух исчез из легких, что, пожалуй, и к лучшему – много ли изменил бы этот крик?
Глаза хотели закрыться и не смотреть, однако разум им этого не позволял – очевидно, понимал, что такое действие будет истолковано как крайняя степень отвращения.
«Не все ли равно?! – панически кричал внутренний голос. – Ты сама виновата, что сейчас видишь его без маски, а потому смотри!»
Теперь она понимала, почему всю правую половину лица мужчины закрывала маска… но, как с радостью отметила девушка, ни один ее кошмар не был вещим. Да, кожа была словно сожжена, в том числе и веко, из-за чего правый глаз казался несколько больше; и еще кое-что – кожа на голове, тоже только справа, была почти такой же, как и на лице…
Но его взгляд оставался прежним; да, среди шрамов, исполосовавших лицо до неузнаваемости (многие из них – думала Моор и ужаснулась своей мысли - дело рук не природы, а людей) на нее смотрели все те же зеленые глаза в золотыми вкраплениями, и в них было такое выражение… какого девушка не видела еще ни у кого – это не просто тоска и не просто грусть. Такое выражение безысходности встретишь очень редко; дай бог каждому его не встретить, потому что такой взгляд в прямом смысле переворачивает душу.