To Stop

Астрид поджала нижнюю губу и попыталась спрятать глаза под чёлкой, но не вышло: Беззубик толкнул в спину крылом, призывая продолжить шаг по деревянной веранде.

— Они полукровки? Как подобное произошло? Это же, получается… эксперименты над людьми?

Иккинг совсем скис под градом вопросов, ощущая их вес на себе и своём моральном состоянии. Он понимал, насколько девушка, всего лишь человек, хотела отвлечься от происходящего, переключиться на Хедер, на смысл поступков и полукровность. Вот только это было так же тяжело.

Вопрос повис в воздухе без ответа.

До появления Остолопов оставалось не больше трёх часов.

========== Остановите это ==========

— Это пройдет, — сказал Дамблдор. Он не шелохнулся и не сделал ни малейшей попытки удержать Гарри от разгромления кабинета. Лицо у него было спокойное, чуть ли не отрешенное. — Да и сейчас тебе не все равно — настолько не все равно, что ты готов умереть, лишь бы перестать мучиться…

— НЕПРАВДА! — завопил Гарри так громко, что чуть не сорвал горло. Секунду-другую он боролся с собой: ему хотелось кинуться на Дамблдора и разбить его тоже, лишь бы не видеть больше этого спокойного старого лица, — встряхнуть его, сделать ему больно, чтобы он ощутил хотя бы малую толику того ужаса, который переполнял все его существо…

— Нет, правда.

(с) Гарри Поттер и Орден Феникса, глава 35

— Ну и что теперь ты будешь делать? — Плевака провёл лезвие топора по точильному камню, высекая искры и раскручивая педалью круг ещё больше, создавая невообразимый для ушей звук. Для кузнеца подобное было песней.

Стоик посмотрел на друга, который не верил в мирные переговоры. Который подготовил несколько сотен мечей, топоров, булав, копий, щитов и прочего оружия. Вождь хотел бы думать, что это лишь из-за ностальгии, а не из-за уверенности в бое. Мало ли чего хотелось.

— Мы проведём переговоры, — уверенно сказал Стоик Обширный, поднимаясь с маленького деревянного стула, который предназначался в этой мастерской для его сына. — Их провизии нет, половина людей полегли в шторме, у нас их принцесса и шпион. В их же интересах переговоры, — добавил мужчина менее твёрдо, поглаживая свою бороду на манер западных шаманов.

Плевака лишь хмыкнул. Стоик никогда не умел придавать себе умный вид. Грозный — да, уверенный — да, непоколебимый, внушающий страх — да, да; но не умный.

— Мы все поляжем за нашего вождя.

Стоик смотрел на лучшего друга, своего советника, который отводил взгляд вновь к оружию, делая лезвие топора практически идеальным.

В этих словах было так много невыносимого смысла, что они не могли стерпеть подобное. Оба.

— Надеюсь, до этого не дойдёт, — просто сказал ярл, выходя из кузни.

Дошло до остановки превращения. Дошло до смерти детей. Умерли дети, о Тор, дети. При этом Стоик серьёзно позволял себе мысль, что не будет побоища. Он делал ставку на то, что люди не такие умные, у них нет драконьих инстинктов и интуиции, основанных на столетних выживаниях, и есть предрассудки и страхи. Много предрассудков и страхов в сторону драконов.

Даже Локи посмеялся бы над его мыслями.

Плевака устроил нотации своему собственному вождю, о том, насколько были безответственными действия уже такого взрослого мужика. У Плеваки никогда не было и не будет детей, поэтому к Иккингу, пусть тот и выпорхнул из-под его опеки года три назад, относился как к родному если не сыну, то племяннику. Кузнец бы так и дребезжал, пока Стоик не заткнул его рыком. И так было тошно.

Но самое страшное было в другом… Он всерьёз задумался, был ли смысл в том, что он делал до этого. Надо ли его самого сжечь в общем пламени племени за то, что он сотворил с собственным сыном? Или действительно никто не виноват? Почему он не выхватил из-под опеки немного повёрнутого Йоргенсена Сморкалу? Он мог бы сделать это, учитывая, что они родственники, пусть не самые близкие, но он видел, как пагубно влиял на него кузен. Как много его вины в происходящем?

Впрочем, думать об этом слишком много — пагубно. Стоик поднял голову, всматриваясь в линию горизонта. Осталось всего ничего. И единственные виновники всего плохого, происходящего у него дома, по ту сторону баррикад.

Стоик вдохнул, выдохнул, посмотрел наверх, пробормотав: “Береги его”, и пошёл к причалу. Наверняка Валка стала одной из новых Валькирий, видит Один, она этого была достойна.

Вождь встретил своего сына под руку с невестой у самого причала. Они оба всматривались вдаль и оба волновались; не юность была виной или неопытность, а страх за шкуру друг друга. Стоику был знаком этот страх, и он знал — если они его испытывали, то всё с ними будет хорошо. Ну, настолько, насколько это возможно. Он старался не смотреть в то место, которое раньше представляло из себя кровавое месиво.

Иккинг услышал приближение папы, но попытался никак не отреагировать — он не знал, насколько долго способен разговаривать с глухой стеной неприятия и непонимания. Он также до сих пор не понимал, как можно так легко распоряжаться жизнями людей (возможно, это было одной из привилегий вождя, но он не хотел подобного) и тем более делать такое лицо, будто это в порядке вещей. Хотя, может быть, все эмоции скрыли под рыжей бородой, которая почему-то всегда прекрасно показывала, когда папа был недоволен.

Ему пора быть чуть более взрослым — решил Иккинг, прищуриваясь и силясь рассмотреть приближающиеся корабли. Особенно когда его товарищи умирали, а он даже не мог похоронить их как следует. Нельзя полагаться на якобы взрослых в этот момент. К сожалению, они давно уже не дети.

Рыбьеног с Сарделькой взяли на себя сложную миссию — известить, что Лохматые хулиганы готовы к переговорам. Брат с сестрой отлично справились и сейчас жевали все запасы самых вкусных камней, которые можно было найти для награды в столь сложные минуты. К ним плыл один корабль с вождём, его женой (зачем она здесь?) и остальными представителями, важными шишками племени Остолопов.

Это будут переговоры.

Или засада.

Они все напряжённо ждали того момента, когда наконец будет разрешён этот конфликт. Когда можно не метаться по постели в ожидании, что тебе воткнут нож в спину. Это не была самая серьёзная война, в которую встревало их племя, но то сражение было таким молниеносным и скоротечным, что даже сами Беззубик с Иккингом не успели погрязнуть в страхе или ожидании. Это было просто.

Политика сложнее, — признавался сам себе Иккинг, пытаясь высвободить руку, — но интереснее, гораздо. Он напомнил себе, что через минут пятнадцать должен твёрдо стоять на своих двух ногах, а не хромать или опираться на Астрид.

Скорее всего, Александра была там, на том корабле, чтобы напомнить Астрид, где её дом. Это могло подействовать. Сам Иккинг не знал особо силу материнской любви, однако образ Валки был кристально чист в его голове, несмотря на все те сплетни, которые ходили по деревне. Или даже факты. Из двойной фамилии Астрид сделала себе обычную, оставив часть (честь) матери. Пусть презирала поступки отца, но это было только сейчас.

Иккинг морщился, когда ловил себя на мысли, что не верит в саму Астрид.

Любить её было безопасно, достаточно, чтобы опереться сейчас на её плечо и делать это даже тогда, когда на них взглянет Мордоворот Остолоп. Но он не мог себе этого позволить, потому что так покажет слабость, которой нет. А в политике это недопустимо.

С Жуткой жутью было отправлено письмо Мале, предупреждающее о таких… ужасных гостях. Пусть, скорее всего, они не успеют вовремя в случае засады, но они хотя бы будут предупреждены об охотниках на драконов. Это лучше, чем ничего.

Беззубик сзади грустно подтолкнул мордой, подбадривая и вплетая свои эмоции в эмоции своего наездника. С такой мордой, на самом деле, подбадривание было не очень, но лучше, чем ничего. Ночная фурия пыталась внушить уверенность в будущем, но нельзя заставлять уверовать в то, в чём сам не уверен.

— Никогда не видела… подобного, — прошептал девушка, сжимая пальцы на чужом локте сильнее. Иккинг посмотрел туда, куда упирался её взгляд, и заметил торчащую ногу Громмеля в подобии брони.