To Stop

— Ты выжил, хотя это было практически нереально, учитывая все условия оборота, и на нас надвигается целый флот. Ты должен знать о плане отца, — Беззубик вздохнул и скривился, — потому что он планирует использовать Астрид, — Ночная фурия тут же сильнее надавил собственным лицом на ноги своего брата, призывая того к спокойствию. — Стоик полагает, что Астрид для них нечто вроде символа, ради которого они пошли войной на нас. Он также вытряс некоторую информацию из Хедер, которая сказала, что письмо можно легко назвать ненастоящим, потому что Остолоп не писал его сам. Они обвинят нас в том, что ты выкрал их принцессу и обесчестил, — Беззубик ехидно ухмыльнулся, обнажая клыки и вгоняя в краску своего лучшего друга, — а мы скажем, что она нарушила один из непреложных заветов, остановив твоё превращение, что карается смертельной казнью, а также сможем отправить саму Астрид на осмотр к целителю, чтобы подтвердить её непорочность. Это будет нечто вроде договора, когда мы не обезглавливаем их принцессу, а они оставляют нас в покое.

Иккинг на секунду задумался, а потом выдал:

— И что, Астрид правда согласилась на нечто столь унизительное?

— Ну, она надеется, что её отец не дойдёт до этого, но да, согласилась.

— Дура, — жених буквально выплюнул это. — Всё ей в глаза скажу, когда увижу, по этому поводу. Она серьёзно не думает, что с ней сделают после подобного?

— Она может за себя постоять, — Беззубик скорчил забавную мину, которая должна была выражать недовольство, но, видимо, его человеческие лицевые мышцы не были слишком приспособлены к выражению целой гаммы чувств одновременно. — Да и сейчас она была готова согласиться на всё. А благо всех выше единичного блага. Она это понимает.

Иккинг как-то истерично фыркнул; магия в нём была истощённой и пополнялась всплесками, от которых нельзя было ожидать ничего хорошего.

— В этом и проблема, братишка.

Повторяя выражение лица своего всадника, Беззубик скривил точно такую же гримасу, а затем перевоплотился обратно, что заняло лишь несколько секунд — обратный процесс не был таким долгим, потому что возвращал в привычную форму.

— Ты же не думал, что я позволю тебе слишком долго пялиться на моё человеческое лицо? — прорычал он, довольно скалясь. Иккинг покачал головой, соглашаясь, что своего дракона нельзя было исправить уже никак, а затем вымученно улыбнулся.

Парень шутливо ударил Ночную фурию по морде кулаком, тут же уклоняясь от шершавого и слюнявого языка, обратно плюхаясь на кровать.

— А как Сморкала?

— Потерян, расстроен, чуть ли не плачет, но будет в порядке. Я оставил с ним Кривоклыка в приказном порядке, — Беззубик закатил глаза, вспоминая эти сопли и кривясь от всего происходящего. — Просто поговори с ним позже, он будет в норме. Мне ещё и этого большого горящего ящера пришлось уговаривать в невиновности. Куда катится мир?

Хэддок фыркнул, представив себе человеческое лицо Ужасного чудовища в слезах, пускающего сопли и не могущего намотать их на кулак. Это действительно было абсурдно, до безобразия и нервного смеха.

— Он не должен винить себя, они не должны это делать. Никто не виноват, — Иккинг терпеливо потрепал по морде братишку.

А потом сел и свесил ноги с кровати. Прощупал почву — эфемерная пятка всё ещё чесалась, и он не знал, что с этим делать, — постучал железякой по деревянному полу, боковым зрением улавливая, как Готти за ним следила. Ухватился за большую голову Беззубика и встал, пошатываясь. Первые шаги были похожи на скачки на одной ноге — больно, непривычно, даже немного тошно, — но выходя на веранду, осталась лишь хромота (хотя уверенности в том, что он не упадёт без поддержки дракона в тот же момент, не было).

— Надеюсь, ты не собираешься благодарить его за подобное? — недовольно рыкнул Беззубик, аккуратно выпутывая свою голову из крепкого захвата, но всегда готовый, чтобы поддержать из-за спины.

— По крайней мере, я жив.

Иккинг тут же споткнулся о торчащую доску, готовый уже покатиться кубарем с лестницы — и после такой большой потери крови не факт, что пережил бы, — но Ночная фурия тут же подставил свой хвост в помощь, при этом укрывая ещё крылом. Беззуб неразборчиво обеспокоенно загоготал, и Иккинг почувствовал себя то ли цыпленком, то ли только вылупившимся дракончиком.

— Ещё рано, давай ты вернёшься в кровать и поешь.

Иккинг недовольно нахмурился, дёргая себя за маленькую косичку, а потом:

“Я уже способен на мысленную связь, не будь Стоиком, Беззуб, тебе не идёт”, — Иккинг довольно улыбнулся и начал снова пытаться идти самостоятельно.

Отлично, ещё ему драконьей жалости не хватало.

Он уже поел, а его магия быстро восстанавливалась от эмоций. Конечно, жизненная энергия полностью не может восполниться так быстро, но сказать мысленно фразу, чтобы Беззубик отстал, Иккинг мог. Магия питалась от эмоций и крови, а первого у всадника теперь в достатке.

— Не пытайся казаться лучше, чем ты есть, — пробормотал Беззубик вслух, садясь на задницу и упираясь сзади хвостом, расставил лапы, чтобы поймать своего сильного всадника в объятья. — Позволь позаботиться о тебе.

Беззуб крайне не любил разговаривать со своим наездником вслух — ментальная связь придавала их общению большую глубину, большую открытость и большую толику понимания, когда как гортанные звуки не передавали, по мнению обоих, ту глубину, которую они хотели показать. Дракон давно и прочно поселился прямо в голове Иккинга, что не оставляло личное пространство; то же самое было в обратную сторону. Раз сейчас Ночная фурия говорил вслух, значит, просёк небольшую слабость.

Хэддок упрямо поджал губы, зажмурился, почесал затылок, оттягивая волосы, но встал прямо, не шатаясь и не держа равновесия.

Беззубик недовольно рычал.

— Не думай, что научишься ходить с протезом за пару минут, дурак.

— Бука, — беззлобно отбился Иккинг, поднимая ногу, чтобы сделать очередной шаг.

Все живут с подобным. У Плеваки не было не только руки, но и ноги, к примеру. Ничего, лучший кузнец и зубной на весь архипелаг. В конце концов, не распрощаться с жизнью после прерванного обращения — уже довольно здорово, настолько, что можно радоваться каждому увиденному лучу солнца, каждому порыву ветра. А в протез можно встроить нож, ещё какие полезные прибамбасы в полость положить, с помощью механизма менять конец протеза: для полёта, для бега и ходьбы, для лазанья по скалам.

Если сейчас отвлекаться на подобную мелочь, то можно и вовсе не жить.

Просуществовать в самобичевании, бессилии и в жалости других — далеко не выход.

На морде дракона читалось определённое “упрямый идиот”, когда Иккинг снова потерял равновесие, споткнулся и упал в крепкие объятья.

Беззубик впитался в мысли Иккинга, его образы, его желания, всегда был там и знал всё про него лучше, чем сам наездник. Он ощущал это как своё собственное, остро, в штыки, скрытно и до боли желанно. Но они всё ещё могли летать дальше островов и составлять собственную карту мира, по которой будут ориентироваться их потомки. Или спрятаться в трюме Йохана, под покровом темноты вылетев в неизвестном направлении лишь ради ощущения свободы и полёта, где они никому ничего никогда не должны.

Иккинг желал взлететь на своих крыльях.

Это желание теперь такое же глупое и нелепое, как желание оживить мать или близнецов.

Поэтому Иккинг вставал, ловил равновесие, пытался не хромать и делал очередной шаг вперёд.

Ради самого себя.

По дуновению ветра и шестым чувством парень уловил приближение всадника, но не придал этому особого значения — вряд ли Астрид будет насмехаться над его попытками нормально ходить без помощи других.

Астрид действительно не насмехалась — она уважала Иккинга. Это уважение исходило глубоко из сердца, которое воспринимало все поступки через призму эмоций и мироощущения. Это было то уважение, которые вызывают войны со смертельными шрамами на груди, которые снова бросались в бой впереди всех, или старшие сыновья, которые, после смерти родителей, в тот же день начинали отстраивать свои дома после пожаров ради младших братьев и сестёр.