Страница 11 из 60
Было жарко. Муспелльхейм настоящий.
И превращение было неправильным. Юноша ощущал дым в лёгких, ожоги внутри горла — магия начинала перестраивать органы под огненное дыхание. Что должно случаться только после года начала оборота. Конечно, подзадержался он знатно, слух с зрением и обонянием появились ещё в детстве. Но как-то гордости от такой особенности шатен особо не испытывал. Вот уже действительно, позор рода. Весь из себя умный, не накаченный, с самым большим периодом обращения.
В принципе, он ещё мог превращаться в Скрилла или что-то же настолько тёмного окраса. Но это было на уровне глубже, чем подсознание подсознания — он просто знал, кем являлся. Поэтому не обратился к Готти за болеутоляющими, как делали сейчас все его обыкновенные ровесники (а говорят, первые полулюди во время своих превращений умирали от боли довольно часто).
Когда Иккинг падает с обрыва в тайное место, то ушибает голову, плечи, спину, однако всё равно вздыхает с большим спокойствием. У этого места была аура безопасности, таинства детства, загадочности. Здесь было хорошо. Здесь были лучшие воспоминания: знакомство и игры с Беззубиком, черчение протеза, рисование, первый старт полёта, веселье-веселье-веселье. Небо изумрудно-зелёное, земля красно-коричневая, цветы сладкие и озеро белое.
Хэддок думал, как они теперь будут летать, раз у него появятся собственные крылья — на самом деле всегда мечтал о паре кожаных, тугих символов свободы за спиной, — ведь хотел, предавался грёзам о том, что в своё время выберет вторую форму получеловека для того, чтобы почувствовать свободу в любой миг, когда захочешь. Но они зависимы друг от друга. Беззубик никогда не захочет летать один. Это — его самый глубокий страх, прочно засевший в большом сердце. И отец потребует сместить брата и встать во главе всего племени сразу. Именно полулюди, выбравшие вторую форму воплощения и не имевшие особой привязанности к наезднику или дракону, становились некими посредниками между волшебной и более человеческой частями племени, некими предводителями драконов, как более разумные и беспристрастные. Поэтому — да, точно, отец потребует этого. И, как всегда, не будет слушать ответ. Всё-таки в человеческой форме лучше…
Иккинг потерял сознание от боли тогда, когда пошёл дождь с градом в полную силу. Однако влага, только касаясь кожи юноши, испарялась в тот же момент — магия сделала его кровь кипятком, не давая начинать испаряться внутри сосудов и вен.
Полулюди возвращались с соревновательного набега на Бой-баб, неся в руках всё самое блестящее, самое ценное на вид, что удавалось утащить у самых воинственных женщин архипелага. Особо безрассудные и довольные жизнью несли в руках золотые нагрудники или украшения. Астрид, на удивление самой себе, находила блестящую чешую в каплях дождя очень красивой, похожей на перелив качественной стали, только гораздо лучше.
Большой и сопящий гад преградил выход из половины комнаты, так что девушка была зажата в маленьком уголке помещения. Зато было рядом окно. Так бы Астрид давно убежала туда, откуда её недавно увели. Она видела, как этот неполноценный гад пошёл туда, что находила крайне нечестным.
Беззубик твёрдо пытался сдерживать своё выражение морды, чтобы не высказать, насколько его смущала нынешняя ситуация — так уж получилось, что в итоге он лишь притворяется спящим. Сейчас был идеальный момент для воспитательного разговора, который надо провести обязательно, вот только превращаться в человека совершенно не хотелось, а разговаривать рыками с ней бесполезно. Вот врываться в мысли… Для этого и повод нужен. Беззубик жалостливо уркнул и накрыл морду лапами.
— Где этот чертёжник?! Никто не видел моего сына? — Астрид услышала сильный рёв с улицы, от которого дрожали стёкла и который был явно знаком. Нынешний ярл. Отлично. Может быть, если она сделает первую услугу этому бородатому мужчине, то тот начнёт относится к ней хоть как-нибудь. Глядишь, и поможет чем.
Как только Хофферсон встала и сделала полшага, ей молниеносно преградила путь чёрная тень, зарычав очень тихо, но угрожающе. Волна звука прошлась от ступней до самой макушки девушки, отдаваясь пульсацией в глазах и эхом в ушах. Немного, совсем немного викинг затряслась от ужаса.
— Не смей. Не смей говорить вождю, где Иккинг, — в голове раздалось шипение и складывалось в знакомый язык. И даже яркие зелёные глаза рептилии с вытянутыми зрачками, даже дым на лице не заставили её замолчать:
— Почему? Почему нельзя говорить его отцу, где он? — Ночная фурия молчал, но рычать так же сильно не стал, поэтому викинг продолжила: — Я видела чертежи каких-то балок на столе, они не закончены. Это Иккинг их не закончил? — воин не пыталась потянуться к такой нужной и успокаивающей секире, так как знала, что это вызовет только ярость.
— Нельзя. Слышишь, никогда не говори его отцу, где Иккинг, особенно, если тот сам ушёл по направлению к Готти. Мы же смиренно молчим, что ты установила связь с Громгильдой. Поэтому сделай для нас такую услугу, — дракон окончательно успокоился и даже позволил себе почесать так сильно зудевший слуховой отросток лапой, совершенно не обратив внимание на ошалелое лицо девушки. — Ты многого не знаешь. Ты не понимаешь многое о здешнем окружении. И в своей ситуации только ты сама будешь виновата в своих проблемах, только сама себе навредишь. Мы были с братом в разведке. Ты умная, ты наверняка уже догадалась, что участвуешь в большом плане. Только это план по уничтожению нас, понимаешь?
Астрид, на самом деле, не понимала. Ей нужно было думать над всем этим, чтобы информацию осознать и принять, разложить всё в каждый ящичек. Но Ночная фурия не останавливался. Он говорил, говорил, продолжал говорить одной и той же интонацией с иногда проскальзывающими рычащими нотками.
— По уничтожению всего племени. Это всё, что мы выяснили. Потом мы снова отправимся на разведку во время вашего какого-то побоища, брат хочет взять тебя с собой. Но перед этим придётся лететь на остров целителей, чтобы выменять травы у Йохана на поездку и кое-какие материалы. Туда, ты точно с нами полетишь. Лучше думай, поедешь ли ты обратно к Остолопам, как скроешь сначала своё лицо и захочешь ли остаться со своими родителями, когда узнаешь истину.
Астрид села на скрипучую и жёсткую кровать, шаркнув ногами. Попыталась встать, но упала. Снова попыталась, и снова упала.
Викинг пришла тогда к получеловеку ночью, ожидая увидеть грозного и злого Змеевика. Но увидела красивую, молодую девушку лет двадцати пяти. Она была уставшая, с осунувшимся лицом и уставшими, но горевшими глазами. Особенно в глаза бросались волосы — голубые, синие, с редкими золотыми прядями, достающие до самых лопаток. Напоминающие то ли острые и красивые шипы, то ли раскаты грома с молниями среди ясного неба.
— Громгильда, — ясным, доверчивым, волнующимся, но предвкушающим и уверенным голосом. Громгильда с улыбкой подняла жёлтые глаза на Астрид, слушая звучание своего собственного грома.
Старая старушка учтиво спряталась в другой комнате, не мешая становлению пары дракон-всадник. О Тор, какие же перемены их ждут!..
— Похоже, наш первый р-р-разговор-р-р пр-р-рошёл не луч-ч-чшим обр-р-разом, поэтому, — девушка перекатывала мячик из листьев и зелёных веток травы, — Сейчас я в форме человека, — она похлопала ладонью с длинными когтями по кровати, тем самым приглашая присаживаться рядом с ней.
Теперь Астрид было стыдно настолько, что щёки горели пламенем. Вот так взяла, ворвалась к больному, который таковым стал по её вине, просто так называет безымянного человека. Но она не могла терпеть, и имя, слово, ощущение росло в ней с каждой секундой того, как викинг думала об этом драконе. Тугой узел внутри, когда хочешь что-то отчаянно вспомнить, но оно ускользает, сейчас развязался, а всё то восхищение, испытываемое по отношению к Змеевику, превратилось в одно слово, настолько много значащее имя. Ощущение неправильности или чего-то плохого не было, но вдруг означало для самой Астрид нечто плохое? В конце концов, она тут только вторую ночь, а уже умудрилась дать “ездовому” дракону имя. Как там Иккинг говорил? Дракон получает имя лишь от своего всадника…