Страница 78 из 80
– Если я откажусь от меча сейчас, все жизни, которые я отнял, будут отняты впустую, – сказал Кеншин сухим и скрипучим от долгого неупотребления голосом. – Томоэ научила меня быть счастливым так, как простые люди. До тех пор, пока маленькое счастье каждого не будет защищено, я буду вынимать свой меч. Но когда придет новая эпоха… тогда…
– Ты оставишь свой меч? – медленно кивнул Кидо.
– Я не знаю. Но я больше никогда не буду убивать. Никогда… снова, – тихо поклялся Кеншин, и его слова шли из самой глубины души, звуча, как клятва на крови.
От этого в животе Кидо вдруг все скрутило от чувства вины, и он вспомнил, что его друг сказал ему в тот памятный вечер в Хаги. Такасуги утверждал, что он собирается уничтожить жизнь Кеншина, если заберет его в Киото. И, черт побери, он оказался прав. Доказательства были прямо перед глазами. Он должен был понять, что легендарный меч Хитен Мицуруги должен был не рушить старое, а защищать новое.
– Я буду ждать тебя в Киото, – тихо сказал Кидо. – Не торопись, приведи дела в порядок.
Он ушел, не оглядываясь.
В конце концов, ему так много нужно было сделать, а сожаления не помогут никому. Это просто еще одна ошибка в длинном списке неудач, записанных на его имя. Их будет намного больше, когда все это закончится. Ишин Шиши требуется Кеншин. И для такого человека, как он, нет места бесполезной сентиментальности.
Так что Кидо вздернул подбородок и пошел вперед с гордо поднятой головой.
Кеншин чувствовал, как исчезает присутствие Кацуры-сана. Он не знал, что и думать, как себя чувствовать – всего этого было слишком много, а он так устал и опустошен.
Чтобы быть абсолютно правдивым, ему действительно нужно подумать, что делать с предложением Кацуры-сана.
Будет трудно стать тем, чем им нужно. Ему придется убивать больше и больше людей, и не только специально выбранные цели, а всех, от кого нужно будет защитить людей Ишин Шиши. Учитывая то, что Киото сейчас под жестким контролем Бакуфу, это Шинсенгуми, Мимаваригуми и любые другие отряды, представляющие угрозу, квалифицированные и опытные бойцы, передвигающиеся группами.
И все же… в некотором смысле это было облегчением.
Убийства всегда бывают трудными. Дело не в мастерстве, нет – атака из засады всегда предполагается короткая по времени. Однако заметить группу людей, решить, являются ли они целью, а затем вырезать их всех без колебаний, вот что съедало его сердце.
Каждый раз.
Ну… если он правильно понял, Кацура-сан просто нуждался в нем как в бойце. Будет гораздо больше противников, но если он оказался достаточно сильным, может, он сможет сделать это так же, как Мастер много раз? Прогнать их одной угрозой боя, дать им шанс спастись, сдаться и сбежать?
Возможно, эта новая роль станет шагом к философии Хитен Мицуруги?
Кеншин всегда знал, что вернется к Ишин Шиши. Даже Томоэ знала это и приняла. Он по-прежнему хотел привести новую эру. Он до сих пор верил Кацуре-сану… и Томоэ – в своем последнем письме она написала, что он должен выжить, чтобы осуществить эту мечту.
Если он не пойдет, если он сейчас оставит свой меч, то все жизни, что он уже отнял, будут отняты впустую.
Он стоял на распутье, которое изменит его жизнь.
Но услышав о предательстве Иидзуки… Кеншин был зол, достаточно зол, чтобы не хотеть иметь ничего общего с Бакуфу или Ишин Шиши. И нисколько не помогало то, что он знал, что, не присоединяясь к восстанию, может сделать свою часть дела, просто помогая людям. Томоэ научила его этому. Однако он пообещал свой меч Кацуре-сану, и Томоэ приняла этот факт, понимая, почему он был готов отдать свою душу и тело за общее дело.
И если она считала, что за лучший мир, за новую эпоху стоит бороться, он будет бороться. И неважно, как это больно.
Кеншин не мог сказать, как долго он стоял, глядя в окно. Холодный воздух продолжал дуть сквозь щели окна, а слабого тепла от очага было недостаточно, чтобы прогреть дом. Он знал, что нужно закрыть окно, подбросить дров в огонь, прежде чем он погаснет, и привести дела в порядок, как выразился Кацура-сан.
Он вздохнул. Эти эмоции утомили его. Он чувствовал себя выжатым досуха. Душу и тело терзала ноющая боль. Но он был нужен в Киото.
Сегодня идти уже поздно. Солнце уже садилось, а до столицы день пути. Целый день, учитывая то, как трудно и утомительно ему будет идти со всеми своими травмами.
Так что сегодня лучше всего отдохнуть… пройтись по дому, найти то, что нужно взять с собой, приготовить поесть. Кеншин бесстрастно отметил, как заворчал его живот. Большую часть прошлой недели, что он провел в доме Мидори-сан и Кичиро, ему пришлось есть самую отвратительную бурду из известных человеку – бульон из гороха, крови и печени, чтобы вылечить его от кровопотери. У него не было ничего из перечисленного, потому что дом остался таким же, каким оставили его Томоэ и он в тот роковой день.
Нет! Не думай об этом сейчас! Кеншин нахмурился и сделал глубокий вздох, погладил дневник, спрятанный в складках кимоно напротив сердца. А потом начал готовить ужин.
Это был странный опыт. Хотя он умел готовить и знал, где лежали продукты, он ни разу не готовил в этом доме. Это всегда делала Томоэ, это была ее обязанность и ее гордость. Даже сейчас он видел ее руку везде – в аккуратно разложенных ингредиентах, приборах, посуде, мисках, в логике их размещения – все ему напоминало о ней. Но так или иначе, ему удалось сварить немного риса, добавить немного сушеной рыбы и овощей со своего огорода прямо в кипящую воду, чтобы смягчить их. Не совсем приличная еда, но это было то, что он мог легко приготовить.
Есть мягкую кашицу было… неправильно. В этом доме каждый прием пищи был наслаждением.
Маленькая деталь, но она добавляла неправильности происходящему и заставляла его замечать это. Как все казалось немного неправильным, причем не только в доме, но и везде, где Томоэ бывала рядом с ним.
Если бы только он мог плакать, отпустить свою боль…
Кеншин вздохнул и тихо потер глаза. Он понимал, что теперь, когда в доме достаточно тепло, чтобы раздеться, ему нужно проверить раны. Неохотно он выскользнул из рукавов и размотал бинты с торса. Более глубокие раны в плече не открылись, пока он шел домой, и стежки держались вполне неплохо. Он поморщился, увидев, как тонкая кожа начала нарастать возле ниток. Хороший признак, можно удалять их. Однако, похоже, ему вряд ли удастся сделать это в одиночку, по крайней мере, с длинными порезами на спине…
Мне нужно будет найти другого врача в Киото, не так ли?
Было отвратительно обматывать грязные бинты вокруг ран, но у него не было других. К тому же, если он до сих пор не умер от инфекции, лихорадки и битвы с беспамятством, насколько вероятно, что умрет теперь? Раны подождут.
Так что на данный момент ему нужны теплая одежда, немного продуктов, одеяло на всякий случай, если понадобится присесть в пути… толстые носки и рукавицы, отметил он криво – если его мокнущие пальцы ног и рук снова замерзнут, он может лишиться их.
Рытье в ящиках и сундуках в поисках необходимого тоже ощущалось ужасно неправильным, и неважно, что это было необходимо. Снаружи уже стемнело, когда все было собрано. Однако его багаж уже становился слишком большим и тяжелым, так что ему нужно решать, что еще из вещей он возьмет.
Прах Томоэ, ее шаль, ее дневник, определенно – это те вещи, которые он не оставил бы ни за что на свете. В конце концов, ее нужно похоронить в хорошем буддийском храме в Киото. Она заслужила хорошее место поминовения.
Но остальное? На это решиться было сложнее. Одежда Томоэ, ее набор для вышивания, зеркало, что он ей купил, щетка, которой она расчесывала свои волосы…
Кеншин прикусил губу и провел пальцами по щетке. По неведомой прихоти он сунул ее в походную сумку. Ей нравились его волосы. Может, он научится ухаживать за ними, содержать их в порядке, ради нее.
Но дело в том, что было очень много вещей, которые она любила, которыми она пользовалась, чтобы сделать их маленький домик уютным. Все, абсолютно все здесь напоминало ему о ней, и он не мог взять все это с собой. Даже если он наймет тележку, просто непрактично брать все это. Киото стал беспокойным городом, а под командованием Кацуры-сана ему придется срываться с места по первому зову и налегке.