Страница 74 из 80
Девочка наконец повернулась и ушла, мягко ступая по деревянному полу. Дверь распахнулась, впуская свежий зимний воздух. Они остались одни.
– Итак, ты наконец проснулся, – многозначительно сказала Мидори-сан.
Кеншин тихо вздохнул, но повернулся, чтобы встретиться взглядом с Мидори-сан. Ее глаза были суровыми, взволнованными… но, возможно, она что-то рассмотрела, потому что всего через секунду ее взгляд смягчился, и она понимающе кивнула.
Она посмотрела на дверь, в которую только что вышла маленькая девочка.
– Знаешь, дети спасли тебе жизнь. Они пошли к тебе домой в тот день, как вы заранее договорились, но вместо вас нашли пустой дом. Они просто отправились обратно домой, но Ичиро увидел, что мальчик, который тогда ударил его, брат Томоэ, как ты сказал, собрался куда-то идти, и мои дети решили проследить за ним.
Ее скрипучий голос был раздражающим, и Кеншин снова отвернулся, надеясь, что она поймет намек. Он не хотел ни компании, ни объяснений, он просто хотел, чтобы его оставили в покое. Мидори усмехнулась и коснулась его лба тыльной стороной ладони. Прохладное прикосновение, и ничего больше.
– Слава богам, лихорадка ушла.
Но вместо того, чтобы уйти, как он того хотел, она устроилась рядом, шурша одеждой.
– Дети следовали за этим мальчиком прямо до границы проклятого леса. Это плохое место, и я запретила им ходить туда, и они чертовски хорошо об этом знали. Аими-чан нашла карту, лежащую в снегу, когда они обсуждали, должны ли они пойти наперекор моим предупреждениям. – Ее голос посуровел. – Я спустила бы с них шкуры, если бы они ослушались. Слава богу, не пришлось этого делать, громкий взрыв напугал их, и они побежали домой, поджав хвосты. К счастью для тебя, я умею читать. Большинство крестьян не умеют. Я, пожалуй, единственный человек в этой местности, способный понять эту карту… И все же, если бы я и Кичиро прибыли позже, ты был бы мертв. Ты был на волосок от смерти.
Кеншин зажмурился, отвернувшись. Если бы горло не болело так, он бы обязательно сказал ей, что лучше бы они оставили его умирать.
Смерть была бы лучше, чем это.
– Мальчик, нет ничего славного в смерти, – сказала Мидори, читая его лицо, как открытую книгу. – Если не для себя, так живи для нее. Неужели ты думаешь, что она хотела, чтобы ты умер? Ты что, дурак?
Слова глубоко полоснули его, разрывая туман мыслей.
И внезапно он не смог не вспомнить, как Томоэ встала между ним и тем последним мерзавцем. Она видела, что он наносит удар, и все же бросилась навстречу опасности… чтобы защитить его. Желать смерти сейчас было бы худшим, что сейчас он мог бы сделать.
Чувство вины перевернуло все в животе, вкус желчи снова осел на языке.
Томоэ отдала свою жизнь, чтобы дать ему возможность жить. И теперь, независимо от того, как больно это будет, от того, насколько он недостоин этой жертвы, он должен идти вперед – ради нее.
Так что когда Мидори-сан принесла миску бульона и подняла его голову, чтобы накормить густой темной жидкостью, он не протестовал. Вкус был совершенно отвратительным, но он пытался пить его, как только мог.
– На вкус ужасно, – пробормотала Мидори ему на ухо. – Я понимаю, что никто не стал бы есть это, если бы у него был выбор, но ты должен есть. Ты потерял много крови, и твой организм нуждается в этом.
Сказать по правде, Кеншин не знал, хочет ли он поправляться… но ради Томоэ он будет бороться.
Комментарий к Глава 28. Лес преград
Арты: https://vk.com/photo-128853700_456239029, https://vk.com/photo-128853700_456239030
========== Глава 29. От ненависти к прощению и выживанию ==========
В последующие дни Кеншин приходил в себя чаще и оставался в сознании дольше. Его выздоровление шло медленно, даже с учетом осторожных прогнозов Мидори-сан… но ради Томоэ он старался.
Дети переживали за него и очень хотели, чтобы он побыстрее поправился, но их энтузиазм был утомительным. Откровенно говоря, у Кеншина не было сил даже на то, чтобы говорить с ними. Мидори-сан, кажется, замечала это и держала детей подальше от его угла. Однако это не означало, что ему было позволено лежать в тишине – если не Мидори-сан сидела у его постели, то ее муж составлял ему компанию, рассказывая анекдоты и смешные истории из повседневной жизни.
Кеншин не хотел слушать об их счастливой жизни или смотреть, как они наслаждаются ужином в кругу семьи. Он не хотел замечать восходы и заходы солнца… и то, что несмотря на его рухнувший мир, весь остальной свет продолжал жить.
Было бы намного проще закрыть глаза и заснуть вечным сном…
И все же Томоэ отдала свою жизнь, чтобы спасти его… и неважно, как заманчиво было бы последовать за ней, он не мог отвергнуть ее жертву. Так что Кеншин ел, пил и отдыхал.
В моменты просветления он не мог не признаться – хоть и самому себе – что был благодарен соседям за помощь. Они нашли его на грани смерти, отнесли его обратно, привели сельского врача, и даже сейчас были полны пугающей решимости ухаживать за ним до тех пор, пока он не поправится. Что еще более важно, они сделали все, что было необходимо, для Томоэ. Пока он был болен, они принесли ее тело, подготовили к погребальному обряду и сожгли, как положено.
Несмотря на то, что Кеншин не смог попрощаться с ней, он знал, что за ней ухаживали так, как сделал бы он сам. И за это он всегда будет им благодарен.
Мидори-сан даже сохранила шаль Томоэ, чтобы он мог вспоминать ее. Он смог по достоинству оценить ее задумку, даже если от этого сосало под ложечкой и сердце болело от страшной тоски. Но шаль была ощутимым напоминанием о том, зачем ему выживать, зачем бороться со своей болью… в одиночку.
В одиночку, как неестественный уродец, которым он был всегда.
С тех пор, как он очнулся, Кента начал проявлять беспокойство на своей стороне стены. Он с тревогой пытался успокоить его, предлагал любую помощь, какую только мог. Кеншин продолжал отталкивать его. Он не хотел ни утешения, ни помощи. За свою неспособность защитить Томоэ, за убийство самого дорогого для него человека в мире, он заслуживает каждую крупицу своей боли.
Несколько дней спустя сельский врач пришел проверить его раны. Почему-то старик был удивлен, что Кеншин не только пришел в себя, но и в здравом рассудке. На его вопрос врач объяснил, что Кеншин был без сознания в течение нескольких дней, и у них были обоснованные сомнения, проснется ли он по-настоящему и сохранит ли умственные способности.
По правде говоря, Кеншин не знал, что думать на этот счет. Смерть не страшила его, но потеря рассудка… Сама мысль о таком пробрала до мурашек.
Однако врач заверил, что теперь об этом не стоит беспокоиться. В конце концов, он проснулся и не заметил никаких странностей, не так ли? Затем врач удалил некоторые стежки из ран на спине и руках. Большие раны от железных когтей на спине оставили в покое, поскольку швы – единственное, что удерживало тонкие полоски кожи и подживающие повреждения вместе. Врач тщательно промыл раны, потыкал вокруг них, пытаясь найти признаки нагноения. К счастью, лихорадка выжгла возможную инфекцию.
Когда дело дошло до более мелких травм, в частности, до обморожения пальцев рук и ног… кожи отмерло совсем немного, но вместе с таким трудом заработанными мозолями. Однако под бинтами пальцы выглядели неплохо. Мерзко красные и мокнущие, но полностью сохранившие функции. Если он будет содержать их в чистоте и порядке, со временем все восстановится.
Это был четырнадцатый день после нового года, полные две недели со дня смерти Томоэ, когда Кеншин наконец смог самостоятельно сесть и съесть свой завтрак. Пища была простой – мисо и рис, но это уже большой шаг от той отвратительной баланды, которой кормила его Мидори-сан, чтобы ослабить анемию. Хотя по некоторым причинам он ощущал себя не вправе есть такие хорошие блюда. Их вкус слишком напоминал то, что готовила Томоэ, а он больше не заслуживал такого удовольствия.
Он просто… хотел добраться до дома, зализать там свои раны и понять, почему так случилось. Почему Томоэ в первую очередь пошла в этот проклятый лес? Когда Кеншин лежал, в сознании, но не в состоянии двигаться, глядя на потолок, он снова и снова прокручивал в голове свои туманные воспоминания, и чем больше думал, пытался выяснить ее мотивы, ее причины, тем меньше понимал.