Страница 19 из 25
Небосклон прочертил падающий метеорит, и это не осталось без внимания журналиста.
– Зато завтра сможете увидеть то, ради чего он создавался… – ответил Чагин. – Нет-нет, само нейтрино увидеть невозможно, только его след…
Они шли по грунтовой дорожке. Штольнев, затаив дыхание, вслушивался в рассказ академика. Вот оно, оказывается, как бывает…
Нейтрино, самая таинственная частица, открытая, как и планета Нептун, на кончике пера. Вычислил ее в начале 30-х годов ХХ века Паули, за что был удостоен Нобелевской премии. Но потребовалось целых 25 лет, чтобы эту эмансипированную гостью Космоса «ухватить за хвост», и сделал это другой Нобелевский лауреат – Фредерик Райнес.
Образуются частицы в результате реакций синтеза на Солнце и на других звездах при превращении водорода в гелий. Невидимая, не имеющая веса, но настолько всесильная, что в состоянии пронизать миллионнокилометровые толщи… Всепроникающая пуля Вселенной… Мирозданье живет воспоминанием прошлого. После Большого Взрыва Вселенная «от и до» заполнена квантами света, то есть фотонами, которых в каждом кубическом сантиметре Вселенной в миллиарды раз больше, чем протонов… Воистину – вечно блистательный мир…
Имя частице дал Энрико Ферми – нейтрино, то есть нейтрончик. Но пуля, проникающая сквозь материю, ее разрушает, во всяком случае, оставляет после себя явственные следы. Нейтрино же, пронзает Вселенную, Землю с ее водами и горными хребтами – и никаких следов. Эта загадочная частица вроде бы есть, и вроде бы ее нет…
В тот вечер Штольнев узнал от Чагина о том, какие бывают нейтрино – реликтовые, лунные, атмосферные, солнечные… И что очень много еще в их космической биографии темного и неизведанного. Они – и посланцы прошлого, и предвестники будущего. Изучение их может привести к пониманию механизма возникновения Вселенной, к созданию новых видов энергии и, возможно, когда-нибудь поможет ответить на вопрос – существует ли «зеркальный мир», о существовании которого так настойчиво намекает квантовая физика. Сейчас в это трудно поверить, но ведь вероятность никогда не сводится к нулю.
Наука научилась, или почти научилась, ставить ловушки для нейтрино, и одной из них стал Байкальский нейтринный телескоп. Но есть еще НЕСТОР, созданный учеными Греции, России и Италии, французский АНТАРЕС и американский ICECUBE – гигантский нейтринный детектор в Антарктиде и там же нейтринный ледяной телескоп AMANDA. Не вода, а лед является вместилищем ловушек нейтрино и этот проект сулит серьезные результаты.
– И вся эта мощь ради одной неуловимой частицы? – задал вопрос Штольнев, пытаясь придать голосу шутливую интонацию.
– Да, средства воистину гигантские, – тут же отреагировал Чагин, – что, впрочем, соразмерно с затратами по изучению космоса. Но это только начало, впереди нас ждут еще более мощные сооружения, почти во всех частях света.
– А какова их отдача? Я имею в виду прикладной эффект. Ведь всему должно быть разумное финансовое обоснование.
– А каков прикладной эффект от того, насколько далеко человек плюнет или сколько в течение минуты может съесть земляных червей или скорпионов? – резко отреагировал Чагин. – Если он делает это быстро или в больших количествах, то ему выпадает честь попасть в Книгу рекордов Гиннеса. Человек от природы любознателен. Наука тоже любознательна, но она оперирует совершенно точными, экспериментально подтвержденными данными. Да, вопрос о пользе или отдаче того или иного научного проекта всегда возникает… Но это смотря на какой его фазе… Скажите, например, когда запустили первый спутник, какая от него была практическая польза? А ведь была, и называлась она Познание! Человек разумный без освоения пространства существовать не может. Что бы под этим ни подразумевалось – малое пространство или космическое. В Познании человек ненасытен, и его интересы неисчерпаемы – от физиологии дождевого червя до галактических скоплений или невидимых частиц высоких энергий.
Стрекот цикад, звездное небо… Смоляные запахи, смешивались с ароматами байкальских цветов…
– Вы сказали, что бывают солнечные нейтрино… Это моему разумению ближе. Во всяком случае, понятнее – ведь речь идет о главной сущности жизни…
После некоторой паузы ученый ответил:
– Если науку интересуют так называемые реликтовые частицы, то само собой, ей также чрезвычайно интересны процессы, происходящие на ближайшей к нам звезде. Вообще это настолько специфическая область знания, что без специальной подготовки обсуждать ее почти невозможно.
Чагин явно уклонялся от обсуждения этой темы. И Штольнев отчаянно, уже не страшась показаться неучтивым, выпалил:
– Вы полагаете, что я не в состоянии понять, какие проблемы ставит Солнце перед наукой вообще и перед вашими исследованиями, в частности?
– Вы, извините меня, Виктор, но этого сделать пока не может никто… – Чагин взглянул на часы со светящимся циферблатом. – да и время уже позднее и я не посмею отнимать у гостя время для сна… Завтра еду в Иркутск, вам ничего не надо привезти?
– Да вроде бы нет, – Штольнев глубоко вздохнул. – Ночь прекрасна. Жаль, если все это когда-нибудь кончится, – он сделал рукой дугообразное движение, отчего из его сигареты посыпались мелкие искры, этакий миниатюрный звездопад…
– Не будем пессимистами, за наш с вами век ничего не убудет и ничего не прирастет. – Чагин остановился и спросил: – Если бы вы улетали в космическое путешествие, что бы вы взяли с собой?
– Да хотя бы этот стрекот цикад… голоса ночных птиц… Не знаю, может, шелест берез… ещё – смех ребенка… Не знаю… Без всего земного не представляю свою жизнь… Всё относительно… Сегодня я видел девушку в инвалидной коляске, читающую книгу о вечной мудрости…
– Это Элга Гулбе, дочь начальника лаборатории Арвида Гулбе, – в голосе Чагина исчезли нотки напряженности, как будто смена разговора принесла ему облегчение. Он продолжал: – Когда-то ее дед… латыш… тогда еще двадцатипятилетний парень был осужден по 58-й статье и первые десять лет отбывал в Тайшетской колонии ГУЛАГа. Потом был отправлен в ссылку в эти края. После реабилитации в 1956 году, в Латвию не стал возвращаться, женился на сибирячке… Так многие делали… Сибирь укореняет… Его сын Арвид окончил физико-математический факультет МГУ, затем работал в Сибирском отделении Академии наук… Очень талантливый исследователь… Его конек – частицы высоких энергий… Элга тоже училась в Новосибирском университете, на физмате…
– А что с ней случилось?
– Достаточно абсурдная история – съехала с лыжни и упала в каньон… Как могли, собрали, но позвоночник есть позвоночник…
– Очень симпатичная девушка…
– Но несчастная… И в личной жизни драма… Был тут у нас на практике один московский пижон, закрутил ей голову и… Впрочем, банальная история, но Элгу искренне жаль.
Штольнев не стал рассказывать Чагину о дневном происшествии с коляской, тем более что его мысли были уже далеки и от девушки, и от прошедшего дня.
Вернувшись в гостиницу, не зажигая света, он встал у открытого окна и долго вглядывался в бесконечную ширь звездного неба, иногда опуская взгляд на темную прибрежную полосу, как бы пытаясь найти спрятанную во мраке линию горизонта, отделяющую все земное от небесного. Он понимал, что командировка превращается в банальную туристическую поездку. Чагин увиливает, а кто еще кроме него может дать исчерпывающую информацию? Гулбе? Другого варианта, кажется, нет, хотя… Штольнев поймал себя на нехорошо зудящей мысли, что он вдруг перестал понимать, что же, в конце концов, хочет узнать в Долине, какой материал нужен ему, его журналу и редактору. То есть, как и чем можно удивить или просто проинформировать читателя? Он спрашивал у себя: «Ты хочешь узнать, когда Солнце превратится в нейтронную звезду? Ты ведь только об этом и думаешь. И тебе, естественно, страшно… Ладно, а если узнаешь, что это, допустим, произойдет через год… через два, пять лет, или в пределах твоей жизни, что тогда будешь делать? Жить на всю катушку? А как это должно выглядеть? И что ты об этом напишешь? А если напишешь, кто поверит? И о журналистском долге ни слова, потому что при таком апокалипсическом раскладе всяческие долги и нормы утрачивают силу. Может лучше не знать, оставаться в неведении? Как будет, так и будет. Нет, тогда все лишается смысла, буквально все и само мое пребывание в мире… А я этого не хочу…»