Судный день

– Но все же почему картины Малевича, и в частности «Черный квадрат», так высоко ценятся на Западе? Он действительно гениальный художник? – спросил Нуарб и удивился собственному тону.

Угрюмова едва не обомлела, ее щеки покрыла опасная бледность, губы сжались в тонкие жгутики и пальцы начали мелко дрожать. Но, собравшись с духом, она попыталась ответить:

– Понимаете, молодой человек, вкусы западной публики… нет, я не так сказала… не публики, а пройдох от искусства… настолько извращены, что они могут кучу навоза представить шедевром и продать её за миллион долларов… Таково, увы, наше время – всё шиворот-навыворот… Что касается самого Малевича… Я бы его убила… «Полночь искусства пробила, Супрематизм сжимает всю живопись в черный квадрат на белом холсте». Это его слова… Он возомнил себя гением, и даже утверждал, что его «Черный квадрат» – это символ победы над Солнцем. Дескать, последняя точка в бытии. Он намеревался присвоить полномочия Бога, а это истинным Богом не прощается… Вы заметили – в последние годы Солнце стало светить ярче, жара стоит такая, что люди от нее мрут, словно мухи? В одной Франции за лето погибло тридцать тысяч человек… Такого никогда не было… Вот, говорят, парниковый эффект… Ерунда! Это Эффект Малевича, который своим бесовским «квадратом» затмил Вселенную! – Угрюмова хрустнула пальцами.

Нуарб уже не смотрел на женщину. У него появилось ощущение, что он в палате для умалишенных. Но и уходить без необходимой информации было бы глупо. И он, напялив на лицо выражение крайней заинтересованности, продолжал слушать… А Угрюмова говорила:

– Так Творец пожелал: любое слово человека, сказанное в определенный момент, может превратиться в действие. Поэтому пока существует в мире этот «Квадрат», Солнце будет продолжать разрушаться, вернее, – истощаться. Как это будет происходить, адресуйте этот вопрос физикам, я же, как человек верующий, знаю – грядет страшная беда…

– Так чего же проще – взять и сжечь эту… – Нуарб хотел употребить ненормативное прилагательное, но воздержался, – …этот дурацкий «Квадрат»… И почему вы сами этого не сделали?

– Хотела, уже нашла художника, который исполнил бы копию, чтобы его подменить. Но, когда решилась, «Квадрат» вдруг пропал, словно растворился… – Женщина отвела взгляд, словно смутившись. – Его явно кто-то бережет. Понимаете? А зачем? Зачем хранить в лучшем музее страны вещь, которая несет гибель всему? Значит, что бы вы, атеисты, ни говорили, а в мире существует какой-то Противобог… Или Сатана, Черт, Нехристь – не знаю кто еще, но такая сущность, которой все под силу…

– Вы думаете и Малевич из их числа?

Угрюмова задумалась. Цвет ее лица приходил в норму.

– Не думаю… Казимир Позументов не причислял Малевича к нечистой силе… Разве что отражатель… и то не он сам, а его творение, о котором мы сейчас ведем речь… Или как передающая антенна… Извините, молодой человек, я не так современна, чтобы разбираться в технических тонкостях… Впрочем, такой же отражатель и Михаил Афанасьевич Булгаков. Ведь это ему мы обязаны появлением в Москве Сатаны!

И Нуарб, чтобы, наконец, получить то, за чем сюда шел, напрямую спросил:

– А где хранится… вернее, хранился до пропажи тот «Черный квадрат»? В здании в Лаврушенском переулке или же на Крымском Валу?

В глазах Угрюмовой появился свет надежды, они воссияли улыбкой.

– Я сразу поняла, что вы неспроста пришли ко мне, раз задаете такие вопросы… Я вам все расскажу: где он хранился, в каком боксе, на каком стеллаже, только, пожалуйста, найдите его и… Попадись он мне на глаза, я бы его умыкнула и… – на лице женщины мелькнуло что-то похожее на злорадство.

Нуарб вытащил из кармана золотой червонец и положил на стол, возле руки Угрюмовой.

– Это вам на проживание…

И лучше бы он этого не делал, ибо лицо женщины сморщилось, плечи вздрогнули, и она разразилась плачем.

– Какой чудовищно продажный мир, – запричитала она, – может, и в самом деле он не достоин существования… Мне платят за то, что я хотела как лучше… Я знаю, что это за деньги… Их когда-то у Казимира Позументова было много, но они не принесли нам счастья… Мы расстались… – Она черенком чайной ложки отодвинула червонец. – Заберите эту заразу и не думайте, что все инфицированы золотой лихорадкой…

Нуарб взял монету, зажал ее в кулаке и поднялся с места.

– Извините за беспокойство, у меня и в мыслях не было вас обидеть… – и пошел к двери. Угрюмова, торопясь, произнесла:

– Молодой человек, вам может помочь Владимир Антонович Портупеев… Он работает электриком в Галерее современного искусства на Крымском Валу и раз в месяц, в целях профилактики электрической системы, имеет доступ во все боксы хранилища…

Вот так зигзаг удачи! Ждал, когда ему назовут адрес. Но дали только номер телефона, который он запомнил и повторял всю дорогу, пока шел на автобусную остановку. Она была в конце Сивцева Вражка, как раз на углу Староконюшенного переулка…

Глава восьмая

Температура воздуха в прибрежной зоне Байкала била все рекорды. Плюс 41,3 градуса по Цельсию! Правда, в 1933 году она на одну десятую градуса была выше, и тогда это объясняли чрезмерной активностью Солнца. Однако, несмотря на зной, вода в озере была достаточно холодной, и Штольнев, поплавав минут десять, почувствовал, как начинают неметь пальцы и икры ног, и повернул к берегу. Выйдя из воды, он прошел к скальному выступу, взобрался на него, намереваясь позагорать. Однако камень был настолько раскален, что очень скоро выносить его жар стало нестерпимо. Он спустился и спрятался в тени кустарника. Здесь дышалось легко, воздух был сухой, чистый.

Сквозь ветви жимолости ему хорошо была видна гостиница, пихта, росшая за нею. Вдруг он увидел коляску, в которой сидела все та же молодая женщина с книжкой в руках. Она подъехала к самому краю озера, и не успел Штольнев подумать об опасной ее близости к обрыву, как коляска наклонилась и стала сползать в сторону воды. Не раздумывая, он поспешил на помощь, однако не успел – коляска перевернулась и женщина оказалась под ней. На землю упала и книжка в глянцевой обложке. «Вечные мысли о главном» – успел прочитать он. Поставив коляску на колеса, помог незнакомке подняться, что оказалось делом нелегким. Ноги ее были беспомощны, поэтому стоило больших усилий усадить ее в коляску. На ее загорелом лице появилось смешанное чувство растерянности и досады, оттого что ее застали в столь неприглядной ситуации… Возможно, потому она довольно неприветливо произнесла:

– Спасибо вам и, пожалуйста, оставьте меня в покое…

– У вас большая ссадина на лице и, кажется, вы сильно ударились локтем. Побудьте пока здесь, а я схожу за йодом…

– Не надо, само заживет…

– Вам виднее, но я бы не рисковал… – Подобранную книгу он положил женщине на колени.

Она покатила в сторону жилых домиков, а он смотрел ей вслед и думал, о парадоксальной несправедливости сочетания увечья с красотой. Затем из-под ладони, окинул взглядом небо, на котором – ни облачка, ни птицы, одно неимоверно своенравное, но так необходимое и так нещадно палящее Солнце.

Когда после обеда Штольнев в своей комнате делал в блокноте записи утренних впечатлений, завибрировал лежавший на столе телефон. Он уже готов был произнести имя своей жены, когда услышал несколько глуховатый голос академика Чагина. Оказывается, тот только что прилетел в Иркутск из Москвы и теперь ждет машину, выехавшую за ним из Долины.

Встреча состоялась уже поздним вечером. Они прогуливались вдоль берега, под шорохи ночной живности и стрекот цикад.

– Как вам Байкал? – спросил Чагин.

– Пожалуй, нет в русском словаре слова, чтобы выразить… Сказочная планета, хочется от восторга реветь…

Штольнев хотел, было, закурить, но передумал – настолько ароматен был ночной ветерок-тепляк, ласкавший его лицо.

– Насколько мне известно, ваш телескоп находится глубоко в воде и не очень близко от берега, поэтому потрогать его руками вряд ли удастся?..