Булочка

Я все время ждала. Первый раз подобная мысль пробежала в конце октября. Я лежала ночью в слезах на кухне, было жутко холодно, и я решила, что пора кончать этот бред. Я стала продумывать, как сообщу о своем решении Л, тут всплыли мысли о том, что я так и не получу сувенир с Хорватии, в которую он собирался уезжать. Одна за одной всплывали и другие обещанные вещички, жадность начинала грызть. Тут же присоединилась и другая подавляющая сила — чувство, которое требует миллионы приключений и воспоминаний, чтобы в старости я могла написать книгу о своей невероятной жизни. Чувство считало эту историю любопытной и не желало заканчивать так резко, ведь иначе я испортила бы 1 ноября, не узнала бы, что он сделает на мой день рождения, как поздравит на новый год, какие будут встречи и повороты на нашем пути, и многое другое. Чувство требовало, чтобы я не глупила и получала бесценный опыт.

Конфликты, конфликты, конфликты — вот с чем я жила внутри. Чувства боролись даже не с головой, а с другими чувствами. Голова еще в сентябре смирилась с тем, что ее влияние пока что не на пике, и лишь была на подхвате, когда требовался «гениальный план», нужно было держать в узде эмоции или разрешать их серьезные споры.

Голова рациональна. Она поддержала выгоду. И все вспыхивающие «восстания» под лозунгом «защищаться и избавлять» подавлялись с ее помощью.

Так было десятки раз в ноябре, затем в декабре, когда мои ожидания все никак не оправдывались материально. Мне забывали привести то, что я очень желала. Мне постоянно рассказывали, описывали, но не давали. Мне не нужно было больше, чем то, что он уже приобрел и что ждало меня в коробке под кроватью в его комнате. Я просто хотела, чтобы Л мне что-нибудь подарил.

Это вторая правда. По мимо привязанности и чувств, что я испытывала к Л, я желала получать то материальное, что у него было для меня. Дополнительным бонусом от второй правды было то, что когда игрались тобой, можно было ответить, что ты игралась в ответ. Ведь когда уже не оставалось ласковых чувств и злость текла по венам, успокаивала только меркантильность, о которой, к слову, я ни капли потом не жалела.

После Нового года я очень остыла. Мне уже было как-то своеобразно все равно. Отвечает — хорошо, не отвечает — ладно. Я даже при других ввела правило…

«О бывших, как о покойниках, плохого не говорят».

Так как чувства уходили, возвращалась голова. О-о, как я по ней скучала все же, какое дикое веселье начиналось вокруг. Познакомилась с подругой Л, Машей. Звездой брестского перископа. Благодаря ей и в моей компании началась эра прямых трансляций.

В январе Л постоянно надолго исчезал. Я не сильно парилась, привыкла. Как-то еще в первой половине месяца он объявился, и мы полдня разговаривали. Причем разговор был и предельно ясным, и запутывающим одновременно. Позитивный контекст, негативный смысл. Если откидывать все нюансы, все ответвления, то получалось, что мы оба признавали, что друг другу дороги, но чувств почти нет. Он сказал, что я ему больше не была интересна, была скучна, но потом часов пять играл совсем другую песню. В те минуты я исключительно думала головой. Мне было абсолютно по барабану, что у него там перегорело, а что нет, обвиняли меня в холоде или нет, мне нужна была встреча. Л мог в любой момент повернуть ситуацию в другую сторону, достаточно было что-либо сделать (хоть что-нибудь!) и внести какое-то разнообразие.

Вот, к примеру, мои друзья и я купили билеты на тот самый концерт, который я так ждала. Л был в числе тех, кто должен был пойти по этим билетам. Мне пришлось заложить свои деньги (немаленькую сумму), надеясь только на очередное обещание Л приехать и все мне вернуть. Концерт должен был состояться 28 февраля.

Мне снова приходилось ждать. Уже с другим настроением. Теперь Л снова пытался вести диалог на приятных нотах, и мне не приходилось усердствовать над собой. Или вообще пропадал, а потом объявлялся, потому что был пьян, а я не злилась, потому что тоже была пьяна. Да и уставала я злиться, быстро все сгорало. Ну или почти.

Выдержка из электронного дневника за 27 января:

«Что я хочу сказать? Я хочу сказать, что наши с Л отношения резко катятся вниз, хоть мы и цепляемся за спасительные, нет, не круги, а палочки, отломившиеся от ствола внушительного древа. Впрочем, выходит не особо успешно. Или наоборот. Я не знаю.

Он поражён, насколько я хорошо понимаю все. Мы говорили о наших взаимоотношениях, я высказалась, как понимаю его отношение ко мне. Возможны лишь 3 варианта. 1 — любит, но дурит; 2 — ему совсем на меня чихать, поэтому не сдерживает ни одного обещания; 3 — нечто совместное: сильная привязанность в основании перевёрнутой пирамиды, 2/4 безразличия и разочарования, ¼ чего-то совместного. Это грубое примерное воспроизведение, на самом деле в каждом варианте намного больше пунктов, осложняемых его психологией и прочим. На что он мне ответил:

— За тобой интересно наблюдать.

— Почему? — я была бы не я, если бы не спросила.

— За твоими мыслями. Я удивлён. Ты все прекрасно понимаешь и видишь, но при этом — рядом! Почему?..

Боги, да потому что на самом деле я не вижу всего. Я вижу лишь малую часть, но самое основное — я это не принимаю. Наверно, я просто в это не верю или ещё что. Или мне просто все равно уже. Хм, или совместно. Фу, надоело это слово.

Я сильно его вчера разочаровала (продать за деньги). Я вообще не это имела в виду. Ляпнула не подумав. Это ужасно. Как я могла вообще такое сказать? И как бы я потом не старалась исправить ситуацию, кажется, это теперь вообще невозможно.

Но все же. Пусть и близок конец этого „мы“, это не финальные главы романа. В течение 13 лет они будут пополняться, продолжаться. Он исполнит мою сказку (только мою и только для меня, а иначе, я как ведьма говорю, проблем он не оберется; для других пусть другие сказки думает, придурок). Он сам сказал, что когда мы расстанемся уже в этом году, то временами он все же не сможет сдержать себя, будет пытаться узнать что-нибудь про меня через Аню, пытаться узнать, как я. Временами он будет дико скучать, осознавая, что ему действительно нужна именно я. Та самая.

Сейчас мы отталкиваем друг друга. Он — специально, я — случайно. Я уже не чувствую к нему чего-то бурного. Я даже не злюсь на него сильно. Наконец, его усердные попытки задушить меня дают свои плоды. Я начинаю охладевать вконец. Его проверки на прочность не смогли сломать меня. Но его равнодушие, даже напускное, делает своё дело.

Это один из шипов этого букета чувств.

Со мной легко было совладать, легко быть счастливым. Я девушка ведь, черт дери, все понимаю! И я знаю, что могу создать идеальный неидеально-интересный мир. Прекрасный. И не быть „борщом“ („борщ“ по жаргону Л — идеальная скучная девушка; для меня было оскорблением). Просто он был ещё ребёнком, чтобы это понять. А для другого я так открываться не собиралась.

Ты ведь уже задушил меня, да? Я не знаю пока».

Как-то раз я встретила его в перископе Маши, той самой его подруги. Это было внезапно и волнующе, потому что это был период, когда он «исчез» на неделю.

— Она пришла! Пришла! — заверещала Маша, глядя в камеру и видя мой никнейм.

— Кто? — скучающе поинтересовался Л. Они шли с пробного экзамена.

— Подруга твоя!

— Какая подруга? — тут же нахмурился и подошел ближе к экрану.

— У тебя что, подруг много? Твоя единственная! По жизни.

Маша довольно улыбалась в камеру. Мое лицо в этот момент вытянулось, как баклажан. У Л тут же включился режим «придурок». Он стал куда-то убегать, кого-то догонять, строить из себя крутого пацана, а при этом крутиться как бы случайно в районе камеры и красоваться маленькой игрушкой из Kinder, что я ему подарила на Новый год. Курит падла. Я выключила перископ, а спустя час он мне написал, чтобы быть проигноренным до следующего дня.

С начала января я писала ему письма. На бумаге. Не столько ради него, сколько ради себя. Выписывалась. Освобождала свои чувства через бумагу. Он же пропадал, а мысли мои копились и требовали излияния. К концу января у меня была уже весомая стопочка исписанной всеми видами моего почерка бумаги. Я собиралась ему их подарить при встрече, потому что в них я вкладывала часть себя. Он знал о них, ему было любопытно… А мне выгодно. Ведь куда проще было требовать встречу под предлогом, что я хочу ему отдать письма, а не получить подарок, который, правда, он должен был мне взамен.