Страница 11 из 13
Рассказывал Лёня громко, выразительно, эмоционально. Он умел увлечь класс. Валентина Петровна, как правило, оставляла его «под занавес», когда дети уже немного уставали. Знала – выйдет Лёня, и наступит тишина. Особенно ему удавались смешные произведения Носова, Драгунского, Успенского… Пересказывая их, сын сам смеялся так, что из глаз текли слезы, а его голос тонул в общем хохоте. Ребята держались за животы, падали со стульев, и уже непонятно было, над чем они смеются – над содержанием или над тем, как заразительно Лёня изображал мимикой каждое действующее лицо.
Также на уроках внеклассного чтения звучало много стихов не из школьной программы. Часто проводились конкурсы на лучшего чтеца. На одном из конкурсов я видела, как Лёня читал стихотворение Бориса Заходера «Скрипач». Он прекрасно смог передать авторское настроение: возмущение по поводу гамм и «дребедени», которую герой вынужден был слушать каждый день за стенкой; удивление, что увидел скрипача на сцене Колонного зала; испуг, что сейчас тот начнет «пилить» гаммы.
Слушала я сына, и у меня было такое ощущение, что читает он о себе. Такая гордость звучала в кульминации стихотворения, будто на сцене играл не тот мальчик-скрипач, а он сам, только не на скрипке, а на пианино. И это ему аплодируют зрители!..
Стихи Лёня заучивал быстро не только благодаря хорошей памяти, ему помогала музыка. Он ставил книгу на пюпитр фортепиано, импровизировал мелодию, созвучную, как ему казалось, словам стихотворения, и учил.
В младших классах сын познакомился с поэзией Сергея Есенина. А в старших упивался ритмами и лирической интонацией его стихов, превращая их в песни. До сих пор остались на кассете записанные им произведения «Поет зима, аукает…» и «Край ты мой заброшенный…». Потом то же самое произошло с сонетами Шекспира. Они надолго заняли место на пюпитре.
В десятом классе Лёню попросили провести урок по литературе, посвященный творчеству Шекспира (у нас практиковали такой вид обучения). Сын тщательно готовился к роли учителя. Обложился книгами, много прочитал об этом великом поэте и драматурге. А потом говорит мне:
– Что, если я сочиню музыку к его сонетам и спою их на уроке?
– Конечно! – поддержала его я. – Это будет здорово и необычно.
Мелодии пошли сразу – вот что значит настрой человека и состояние души. Шесть сонетов были положены на музыку, и в результате получились прекрасные романсы.
В тот день сын пришел в школу с гитарой. Увидев ее, ребята решили, что у Лёни репетиция.
Урок по литературе был последним. Никто в классе не знал, что Лёня должен его проводить: это держалось в секрете. В начале урока учитель, как всегда, опрашивал учеников по пройденному материалу. Лёнька нервничал – время шло, а разговор по новой теме даже не начинался. И он не выдержал – поднял руку… Вышел, сел на стул, взял гитару и сказал только одно слово:
– Послушайте! – И запел: – «Ее глаза на звезды не похожи…»
В классе воцарилась тишина. Когда Лёня допел, прозвенел звонок. Но никто не встал с места. Мой сын продолжал петь и рассказывать о Шекспире…
Может сложиться впечатление, что Лёня только и делал, что учился. Однако это не так. Учеба вовсе не была для него единственной радостью в жизни. Если бы сына в семь-восемь лет спросили, что ему больше всего нравится, он, вероятно, ответил бы: игрушки. Ведь ребенок всегда остается ребенком, даже если он уже учится в школе.
Больше всего Лёня почему-то любил играть в индейцев, которых как-то привез ему папа из очередных зарубежных гастролей. Еще с соседом Виталиком, сыном того самого дяди Бори, они гоняли по квартире машинки. Для этого они заворачивали половину ковра в трубочку – получался трамплин, по которому они пускали вперед свои «Жигули» и «Москвичи». Машинки должны были преодолеть это препятствие и опуститься точно на колеса. Тот, у кого так получалось, – выиграл, а тот, у кого машина переворачивалась, соответственно, проиграл. Соревновались азартно. А еще нравилось пускать кораблики по воде. Сначала их из бумаги делала я, потом научила его, и у него хорошо получалось. Плавали они везде: и в ручейках, и в лужах, и в фонтанах.
И даже зимой, когда на улице все замерзало, Лёня с Виталькой наливали полную ванну воды, и уж там у них собиралась целая армада разных кораблей. Тут было все: пальба из пушек и взрывы, победные крики и стоны тонущих экипажей. Оканчивалось это морское сражение обычно с появлением взрослых, поскольку поднимался такой «шторм», что вода выплескивалась в комнату.
Как-то Лёньке на Новый год подарили игру «За рулем». И тогда все игрушки на некоторое время отошли на второй план. В любую свободную минуту (а их у него было не так много) он хватался за руль. Да что он? Вся семья играла! Эта игра так захватывала – не оторваться.
Позже игрушки заняли треть небольшой Лёниной комнаты. В основном среди них были мягкие, подаренные почитателями на концертах, что говорит об их добром и нежном отношении к своему кумиру. Иногда такие игрушки сын получал от друзей в тот самый день, который бывает «только раз в году». Лёнька и сейчас обожает «общество» мягкого зверья.
Особые дружеские отношения у него сложились со старым оранжевым львом с пейсами и мудрым выражением лица, за что его сын прозвал Соломоном.
У Соломона в комнате имелось свое постоянное почетное место на огромном удобном кресле. Даже когда собирались гости и места не хватало, это кресло оставалось за ним. Соломон в широкополой черной шляпе (подарок Володи Преснякова) чинно восседал на своем троне и становился полноправным членом компании. Иногда утром за чашечкой дымящегося кофе Лёня беседовал с Соломоном, делясь своими мыслями, и тот по-дружески давал ему толковые советы, к которым нельзя было не прислушаться. Игра как в детстве?! И да, и нет.
– Человек в основе своей двуличен, – как-то сказал мне сын, – в нем всегда борются и уживаются два противоположных начала – как и во всей природе. Это истина, которая не мною открыта… Так вот, я отсылаю свое второе «я» к Соломону и беседую с ним, как с оппонентом, а в сущности – с самим собой. Временами это бывает плодотворней, чем разговор с другим человеком, который, возможно, тебя едва слышит и понимает.
И снова, как это нередко бывало, я мысленно переношусь в прошлое.
В пятом классе Лёня написал сочинение на свободную тему под названием «Скамейка» (как жаль, что оно не сохранилось, и я передаю его содержание приблизительно, по памяти):
«Каждый день по дороге в школу и обратно я прохожу мимо старой ничем не примечательной скамейки. Если она, как чаще всего и бывает, не занята, я присаживаюсь на ее край, и мы разговариваем о моих школьных и музыкальных делах, об отношениях с близкими людьми, а также о «скамейкиных проблемах»: о дожде, который шел ночью и изрядно намочил ее, о людях, которые присаживаются сюда отдохнуть…»
Значит, разговоры с «Соломоном» возникли значительно позже «Скамейки» и являются чертой характера моего сына, занимающей среди прочих его особенностей больше места, чем у других людей. (Теперь у Соломона другие собеседники – крестник Шурик, его полугодовалая сестричка Маруся и все семейство Федосеевых, папа Алик – клавишник «Эсперанто» и мама Аня – бэк-вокалистка…)
А тогда сын рос, и игрушки постепенно уходили. Их место незаметно заменил спорт.
Как-то на вопрос журналиста: «Если бы ты не занимался музыкой, что бы ты тогда делал?» – Лёня ответил:
– Вероятно, играл бы в футбол. Это мой любимый вид спорта.
Футбол сын действительно любил всегда и не без успеха играл в школьной, затем в институтской и в армейской командах.
Еще совсем недавно у него был футбольный мяч, который он брал с собой на гастроли, особенно летом, и в минуты отдыха с музыкантами разминал мышцы. А иногда «играл» прямо в гримерной – снимал напряжение после концерта.