Страница 9 из 14
До 15 лет я жил в красивейших уголках Москвы. Это очень красивый ландшафт с возвышающимся над ним монастырем Андрея Рублева. Когда я делал уроки, окно, возле которого стоял письменный стол, выходило прямо на Андроньевский монастырь. И этот образ навсегда запечатлен в моей памяти. Я вижу его и днем, и ночью.
2.
Я был дитя Курского вокзала. Он был старым, обветшалым. Курский вокзал – это южное направление. Именно с него уезжают на отдых, это мечта: прийти на Курский вокзал и уехать к морю, к теплу. А в моей юности все было сурово, лаконично, строго. Родители влачили жалкое существование, они думали только об одном – как прокормить семью. И этим занималась вся Москва. А Москва был такой город, куда съезжались все иногородние в поисках еды. Так и называлось – «колбасная электричка». Они приезжали в Москву, вычищали все магазины, потому что в столице было сносно с продуктами. Об этом заботились, Москва была более-менее обеспечена, в отличие от других городов. И поэтому, если в 10 часов утра прийти в магазин, то уже нельзя было ничего купить.
Я помню, что лет с 7 я уже мог самостоятельно передвигаться к бабушке в деревню. Она была изумительной женщиной. Я тащил на себе огромные тюки продуктов в деревню, где тоже ничего не было. Там были помидоры, огурцы, колбасы, белый хлеб, сахар, продукты первой необходимости. А когда мы приезжали с отдыха – был поход в Детский мир. Нужно было пройти все этажи грандиозного супермаркета. В центре цокольного этажа стояло грандиозное сооружение с персонажами сказок. Это был мир сказки, куда можно было прийти. Вокруг меня сказки не было. Реальность была суровой.
3.
А моя школа и тогда была лицеем. Педагоги были из какой-то древней породы, они обращались к ученикам на «вы».
Окна моей комнаты выходили на крышу завода «Манометр». На эту крышу 1 мая, 9 мая, 7 ноября вывешивали лампочки. Уже за 2 дня до праздника начинался праздник. Лампочки светили круглые сутки, потом их снимали, меняли цифры, и опять все зажигалось. 3 раза в году 15 лет подряд я испытывал неимоверную радость. Это было признаком того, что все-таки жизнь состоит не из одних огорчений. Я обожал первого мая выходить к заводу «Манометр», часов в 7 утра и присоединяться к делегации, которая пешком шла по Садовому кольцу и доходила до Красной площади, чтобы поучаствовать в первомайской демонстрации. Я видел всех: Хрущева, Брежнева – всех, кто правил в то время. Я видел даже Гагарина, Терешкову, они стояли на трибуне Мавзолея. Я каждый раз знал, что увижу сильных мира сего.
Мама приходила после работы, приносила белый хлеб, очень плотно намазывала его маслом, потому что масло – признак обеспеченности, а потом этот огромный кусок булки плотно посыпала сахарным песком. Я торжественно выходил с этим сооружением во двор, демонстрируя, что я «в порядке». Как только я это делал, набегала голодная шантрапа, все у меня отнималось, выхватывалось, и я, даже не попробовав, рыдал, измазанный маслом и песком. Я стоял, поруганный. Тут же выбегала моя сестра, отбирала оставшиеся куски. И мы с ней доедали остатки в углу двора. Я помню, что эти минуты счастья я пережил благодаря моей сестренке.
4.
В ДК Метростроя был кружок хорового пения. Я там пел. На слете в колонном зале Дома Союзов, перед выступлением была репетиция. Пели хор пленных девушек из «Князя Игоря». Я был нерадивый человек. В этом хоре я умудрился петь, не зная ни единого слова. Я просто открывал рот. Мне нравилось не произносить слова, а пропевать их. Тот, кто дирижировал, вдруг увидел, чем я занимаюсь. Я был немедленно выдворен из хора, и больше не смог туда прийти.
Но меня тянуло ко всему художественному, и я опять пришел в ДК, но уже в хореографический кружок. Танцевали неаполитанские танцы на музыку Чайковского. А так как я родился с не очень хорошей физической подготовкой, я сшиб партнершу и сломал перекладину, за которую держатся. И тогда педагог очень нежно сказала: «Гаркалин, собака, выйди из класса». Это было произнесено с такой нежностью, что я беспрекословно вышел. Этажом выше была театральная студия, но я туда не пошел. А чуть левее была аудитория, где всегда раздавались звуки аккордеона или фортепиано. Это был музыкальный кружок. Вот туда я мечтал пойти всю свою жизнь. Я знал, что там – самое главное, ради чего стоит жить. Я пошел и записался на уроки аккордеона.
5.
Я пробовался во все творческие ВУЗы, но, не пройдя ни один тур, пошел в армию и прослужил 2 года. Вернувшись, я опять повторил эти круги ада. Никуда не берут. И вдруг мама читает «Вечерку»: Государственный театр кукол под руководством Образцова и училище имени Гнесиных производят экспериментальный набор на отделение актеров театра кукол. Мама сказала: «Может, тебе туда попробовать?» За ширмой стоять лучше, чем быть непринятым в живой театр. Я пришел туда, прочитал какое-то бездарное стихотворение. И понял, почему я был не принят в свое время. Какое же я страшное, неизгладимое впечатление производил на взрослых и талантливых людей. Педагог остановил меня и прямо в глаза спросил: «Ты что, любишь стихи?» Я с юношеским задором сказал: «Да!» Он говорит: «Вот тебе рубль, пойди, купи мне 2 пачки «Столичных» сигарет». Я меньше всего предполагал, что последует эта просьба. Но взял этот рубль, купил 2 пачки сигарет, взял сдачи и вернулся в Гнесинское училище. И он мне сказал: «Ну, и шустрый ты». Я замялся. Он молчит, ничего не говорит. Тогда я спросил: «А что будет со мной?» Он сказал: «Ну что, ты принят». Я вышел и подумал: «А за что я принят? За то, что я читал эти безумные стихи или за то, что купил 2 пачки сигарет?» Это до сих пор загадка.
Григорий Гладков
Григорий Васильевич Гладков родился 18 июля 1953 года в Хабаровске. Окончил Брянский институт транспортного машиностроения и Ленинградский государственный институт культуры. Автор музыки к мультфильмам "Пластилиновая ворона", "Коробка с карандашами", "Падал прошлогодний снег". Вошел в Книгу рекордов России за издание самого большого количества пластинок, кассет и компакт-дисков для детей. Заслуженный деятель искусств РФ.
1.
Я родился холодным летом 1953-го в Хабаровске. Мама поехала туда к братьям. У нее 3 брата строили Комсомольск-на-Амуре. А мой отец по распределению после Киевского речного училища попал туда, потому что ему предложили идти в органы госбезопасности, а он отказался. Его сослали в самую дальнюю точку, на Дальний Восток, там встретились папа с мамой, и родился я. Но уже в 4 месяца меня перевезли на Брянщину.
Мой родной Брянск – это древняя киевская Русь. Там протекает река Десна, которая впадает в Днепр в центре Киева. Брянск находится ровно посередине между Москвой и Киевом. Это был уютный зеленый город, абсолютно безопасный, у нас люди оставляли ключи под ковриком. Мне бы не хотелось, став взрослым, возвращаться в Советскую власть, но тогда была огромная защищенность. Есть тост: «За детство счастливое наше спасибо, родная страна!» У меня такое детство и было.
Когда родители вернулись с Дальнего Востока, у нас была комната в общежитии. Я ее помню, хотя был маленький. И помню свой первый испуг от гимна Советского Союза. Родители забыли выключить радио, и вдруг в 6 утра он заиграл. С тех пор я всегда боялся гимна Советского Союза. Музыка такая мощная, что с тех пор я очень сильно заикался. Через пение у меня это прошло. Потому что поющие люди не заикаются.
Поскольку в Советское время сажали за тунеядство, то каждый человек должен был работать. А куда девать детей? Для них было огромное количество яслей и садов. Мама работала заведующей детскими яслями. Я рос в атмосфере ее профессии – утренников, елок, детских стихов, песен. И когда я начал играть на баяне, мама попросила, чтобы я выручал ее: баянист часто запивал. И я его заменял, играл на утренниках. Что-то разучивал по нотам, а что-то играл от себя. Так я начал сочинять музыку.