Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 14

3.

В детском садике я влюбилась в одного мальчика. Его звали Женя. Он был такой беленький, такой хорошенький. Я с ним танцевала в паре. Но однажды Женя пропал. Я спросила: «Где же Женя?» Мне сказали: «Женя ел снег, заболел и умер». Не знаю, правда это была, или взрослые нас пугали, чтобы мы не ели снег зимой. Ведь дети любят попробовать то, что запрещено. Что касается первой любви, конечно, были мальчики, которые привлекали мое внимание. Но один мальчик, по-моему, уже учился в 9 классе, а я в 4. Я для него была козявка, он в мою сторону даже не смотрел. Когда я его видела, у меня руки, ноги начинали трястись. Это был какой-то танец. Я не знаю, почему это происходило, такое было сильное чувство. Потом мне понравился еще один молодой человек из нашей школы. Но когда он пришел на первое свидание, у него возле уголка рта застыла яичница. Это отвратило от него мое сердце навсегда.

Меня мальчишка всегда дразнили: «Ангелинка-малинка.» Я думала: «Боже, почему у меня такое имя? Почему меня не зовут Таня, Галя, Света? Ангелина – что это за имя? Конечно, меня будут вечно дразнить». В детстве я была драчунья. Однажды я дралась с мальчишками, и чувствовала, что силы на их стороне. Но я упрямо сопротивлялась. И только, когда меня толкнули, и я упала в канаву, встала вся в грязи, тогда я перестала драться и ушла.

Я любила маме делать подарки, когда я в школе получала «пятерки», то я раскладывала на столе дневник, где сверкали эти пятерки. Молча садилась возле дневника и ждала маминой реакции. Мама, конечно, радовалась. А если бабушки дома не было, она иногда уезжала к другой своей дочери, то я начинала драить полы. Я была такая умелица. У нас были деревянные полы. Я их скребла ножом, я их отмывала до белизны. Пока я не застелю идеально кровати, пока я не поставлю на стол цветы, за которыми я бегала в лес, я не успокаивалась. У нас возле домика был небольшой участок, и меня иногда просили вскопать землю. Я однажды так быстро копала этот участок, что кто-то из проходящих мимо сказал: «Смотрите, какой маленький трактор». Мы сажали цветы, огурцы, помидоры, редиску, лук, укроп. У нас были кошки, у нас были очень свирепые гуси. Мимо нашего домика они не пропускали ни одного человека. И обожали бабушку. Когда она садилась, они к ней тихо подходили, нежно-нежно гоготали. И клали свои шеи к ней на плечи. А на всех остальных они злобно шипели. Мы потом их съели, несмотря на то, что они нас защищали.

4.

Когда я училась в школе, нас возили в Москву в театры, в консерваторию, на ВДНХ. Мы не жили в отрыве от столицы. Я сама стала ездить в Москву и попала на Новослободскую улицу. Увидела дом комсомольца-школьника. Я вошла и увидела, что идет набор в драматическую студию. Я записалась, но так как я хотела стать еще и стюардессой и даже летала в этом качестве, я решила всерьез изучать английский язык. Я ходила на курсы и довольно прилично знала язык. И я даже подала документы в институт Мориса Тореза. Но однажды, прогуливаясь по Собиновскому переулку мимо ГИТИСа, я решила попробовать свои силы. Студенты поступали и в ГИТИС, и в Щепкинское, и в Щукинское, и во МХАТ, я тоже пошла по кругу. Но, если в других училищах меня с консультации пропускали на 3 тур, то здесь меня поэтапно – с консультации на первый тур, с первого на второй, со второго на третий. И уже к третьему туру я приняла решение, что, поскольку дело идет так сложно, то буду учиться именно в ГИТИСе. Годы, проведенные в институте, я вспоминаю с огромной любовью. Один профессор всегда был недоволен моим тихим голосом. Он говорил: «Вовк, а ты можешь говорить погромче?» Я тихим голосом отвечала: «Могу». «А еще погромче?» Я опять пищала: «Могу». Он говорил: «Ну всё, будешь пищать в микрофон, а в театре тебе, наверное, работать не придется. У тебя такой тихий голос, тебя уже в 3 ряду слышно не будет».

Когда я была уже студенткой первого курса, я поехала к своей подруге в Ленинград. И подруга меня уговорила попробовать свои силы у Товстоногова. Я ему позвонила, добилась встречи, и когда мы с ним встретились и поговорили, он сказал: «Всё, я вас беру». Я испугалась: «Как же мне теперь быть? Меня берет Товстоногов, а я учусь в ГИТИСе, что делать?» Я к нему не пошла. Товстоногов на меня очень обиделся. И прошло много лет, я подошла к Георгию Александровичу. Говорю: «Здравствуйте. Я – Ангелина Вовк». На что он сказал: «Я телевизор не смотрю». И мрачно от меня отвернулся.

5.

Меня в институте часто спрашивали: «Вовк, кто ты по национальности?» Я говорила: «Русская». У меня отец был украинец, а у него были немецкие корни. А мама – из Белоруссии. А бабушка – наполовину полячка. «А почему же ты русская?» Я говорю: «Я живу в Москве, говорю на русском языке». А фамилию своего отца, несмотря на то, что я дважды была замужем, я оставила именно в память о нем. Он разбился, и я хотела быть его продолжением на этой земле. Когда я переехала во Внуково, его друзья встречали меня на улицах поселка, и на их глаза наворачивались слезы, потому что папа был чудесный человек, компанейский, великолепно играл на гитаре, а мама – на балалайке. Они составляли своеобразные музыкальные дуэты, как мне рассказывала мама. Музыка их объединила.





В юности больше всего я любила гулять по Арбату. Еще я любила троллейбус №2. Когда я приезжала из Внуково на Киевский вокзал, то садилась в троллейбус и проезжала по всей Москве. А он уходил очень далеко – аж до ВДНХ. А когда я уже стала студенткой ГИТИСа, Арбат был рядом, и мы в перерыве между лекциями бегали туда гулять. Потому что это была шумная и необыкновенно радостная улица, на которой всегда было много людей. Мы пели песни Окуджавы и гуляли по Арбату. Заходили в маленькие закусочные, их было очень много. Арбат – моя самая любимая улица. Сейчас я там живу.

Детство Ангелины Вовк – это самолеты, это прогулки в лесу, это очень снежные зимы и очень жаркие лета, это школа, это учителя, это тайные поездки в Москву, когда никто не знает, куда ты исчезла с подругами. Или это прогулы в школе, когда мы с подружкой оставляли в кустах портфели, садились на камеру от автомобиля и плыли по озеру, которое находится неподалеку от деревни Изварино. А потом мы приходили домой и с важным видом рассказывали, как интересно прошел день в школе. Мое детство – это самолеты. Самолеты, которые иногда не возвращались. Это – слезы тех женщин, с которыми я росла рядом. Это – боль моей мамы, когда кто-то в очередной раз не возвращался из полета, и мы все вместе шли на кладбище.

Валерий Гаркалин

Валерий Борисович Гаркалин родился 11 апреля 1954 года в Москве.

Окончил музыкальное училище имени Гнесиных, работал в Государственном театре кукол под руководством С.В.Образцова. В 1988 году окончил режиссерский факультет массовых представлений ГИТИСа, был принят в труппу Московского академического театра сатиры. Одновременно Гаркалин играл на сцене театра-студии "Человек". В настоящее время выступает в антрепризных постановках. Актер Московского Театра имени Пушкина. Профессор ГИТИСа. Народный артист России.

1.

Район Москвы, где я прожил первые 4 года, это истоки Яузы. Это были очень красивые места, сейчас они забиты урбанистическим ландшафтом. В 4 года у человека уже существуют проблески сознания. Я помню Яузский мост, виадук, который есть до сих пор. Родители жили в общежитии, грандиозном доме с коридором и клетушечками по бокам. Первые проблески моего сознания были в пространстве этого коридора. Я помню себя там – бегущим, орущим, кричащим. Такой дикий, страшный, бесконечный коридор. Мы переехали потом на квартиру, тоже не отдельную, а с двумя соседями. В доме, который стоял прямо на берегу Яузы. Эта река никуда не ушла из моей жизни. Знаете, как у Окуджавы: «Две вечных дороги – любовь и разлука – проходят сквозь сердце мое». Вот Яуза воплотилась для меня в эти понятия – любовь и разлука. Она прошла сквозь сердце мое.