Страница 3 из 17
32.
Он может так и сделал. - Нет. - Откуда
ты можешь знать? - Я знаю. - Что ты знаешь? -
Есть факты есть, следы. Когда бы я,
рискуя между прочим, не успел
прикрыть их пиджаком, с собой забрать,
ты бы сейчас имела бледный вид
в казенном кабинете. - Всё ты врешь. -
Тебе, убийце, правда - острый нож.
33.
Пойми, тебя желая и любя,
дыша одной тобою всё же..., всё же...
он тяготился новым обиходом -
делами плоти.
Так любой из нас
враг сам себе, желает всяких лишних
опасных чувств, невиданных прикрас,
острейших наслаждений.
Но долго продолжаться так не может,
и неестественность проходит - всё
вернётся на круги. Благословенны
нам смысл жить возвратившие измены,
благословенна жгущая мозг боль,
табак благословен и алкоголь.
34.
Ах, как бы не сорваться - каждый час,
миг с этой мыслью - ты ушла и стало
всё проще, всё логичнее - он сразу
безумно, безобразно закутил,
но всё это привычно для него
и, знаешь, не опасно. Ну не ты,
другая кто нашлась бы - был бы повод,
чтоб ощущать себя и жить хуёво.
35.
Он начал выкарабкиваться. Бог
заметно охранял его. Из всяких
вытаскивал проблем, другой бы кто
так издевался над своим здоровьем -
давно бы помер, а он отоспится -
и нов, и бодр за дело - успевать
между двумя загулами писать.
36.
За день до смерти мы встречались с ним.
Он чуть болел, рука еще дрожала
над строчкою, но худшие прошли
тоскливейшие дни. Он не любил
рассказывать о них или не помнил,
вот бы о чем писать ему - когда
хотел бы настоящей скудной правды,
какие-то приоткрывались бездны,
но для него, страдальца, бесполезно.
37.
Мы пили чай на кухне и курили,
он снова говорил о вашей встрече,
мы тихо, мило проболтали вечер.
38.
Нет, он не собирался умирать,
он занял денег у меня, они
при обыске нашлись почти-что все -
из сорока тыщ семь пятерок, две
по тысяче. Всё смятое в карманах.
Чтоб Паша так, не завершив дела,
на полуслове - нет...
39.
Нас собралось немного. Круг друзей
давно распался, скорбными вестями
их было не согнать на край Москвы,
в больничный морг, вот родственники жались
в сторонке. Эта в нищей серой куртке
захлюстанной, в сиротских синих ботах -
сестра его Марина, а с ней рядом
рахманный, богоданный этот твой.
Молчат все. Подхожу ко гробу. Надо
сказать хоть что-то, но стою, туплю,
гражданская проходит панихида,
скорбим мы о покойнике для виду.
Так я нашел тебя. Ты не скрывалась,
и ни меня, ни Бога не боялась.
40.
Я на тебя смотрел в упор весь день
и муж твой волновался, думал как
окоротить меня, чтоб без скандала,
да что-то не придумывалось, ты
старательно меня не замечала,
всё теребила черного платка
концы, всё зябко куталась в шубейку -
а слёз-то нет. Ты шла поцеловать
покойника в его холодный лоб,
я ждал, что как положено убийцу
труп жертвы опознает, выдаст, вздрогнет.
Шел мокрый снег. И вместо слёз снег мокнет.
41.
Там, где мать похоронена его
отрыли сбоку ямку. Гроб стоял
под неожиданно блеснувшим солнцем
открытый. - Забивать? - Давай, стучи. -
Так денег бы прибавить. - Будут деньги.
Пятёрку им, другую...
Откупаясь
от мертвых.
Жизни собственной стесняясь.
42.
Поминки были в ресторане "Русь" -
ну, где еще еврея поминать,
как не в такой тошниловке. Я дал
достаточно. Наверное, Марина
по нищенству благому своему
прикинула, что можно подешевле
и уложилась много в половину.
Я думал, умыкнуть хотела деньги,
так нет же - принесла с убогой, жалкой
улыбочкой. - Возьми, Илюша - на. -
Худа, тиха... и в косах седина.
43.
Мы пили, пили, пили еще раз,
мы много пили, водка, водка, водка.
Сперва не чокаясь,
потом как попадёшь
в чужую рюмку рюмкою дрожащей
и плещущей, налито было с горкой.
Сивушный дух пластался над столом,
тарелка стала пепельницей, густо
наблевано вокруг.
А я весь вечер
подначивал тебя, не называя
по имени, в третьем лице клеймил
убийцу, блядь блядующую - ты
не отзывалась на мои призывы,
пила, глотала, зябко, торопливо.
44.
Я речь заговорил. Пускай они
послушают. Кипела злость моя
и голова болела. Ясно было
как я смешон. Но на похоронах
и надо быть смешным, шута корёжить -
ну, смерть, смотри, смотри, ушедший друг,
как нас пронял не за тебя испуг,
как мы стараемся забыть скорее
что тут.
Пустых бутылок батареи
свидетельствуют о большом труде
проделанном - залить глаза беде.
45.
Поэт - он как-то с вечностью в сношеньях
тяжолых, несвободных, ну а здесь
читающей России и родне
постыдно безразличен. Кто из нас
читал его, по памяти кто может
хотя бы строчку - а? Пусть будет пухом
тебе земля - твоих черновиков,
беловиков слагаем груду в гроб -
весь труд твой долгий также мертв, как ты,
уныл, как намогильные цветы.
Труд трупа - нет, нет - я не каламбурю,
в моей душе смятенье, гнева буря.
Я встал, качаясь, и заговорил.
46. На смерть поэта.
Испытаны условья смерти,
проделаны ее дела,
в декабрьской снежной круговерти
она на сердце так легла,
легко, свободно и безбольно,
что верим в сказки смерти вольной,
мол, в райски области спеша,
тропою узкой и короткой,
как вервь петли, как глоток водки
спасётся беглая душа.
47. На смерть поэта.
Но он, качающийся в петле
так не похож на беглеца
удачливого - этот свет ли,
тот свет на лике мертвеца
отражены, свет искаженный
страданием по обнаженной,
по коже содранной, след свеж,
скользит, синеет, обвивает,
по шее тут и там мелькает...
Сними его, петлю разрежь...
48. На смерть поэта.
Он был поэт, и он любую
смерть заслужил, а может быть,
он сам бы предпочел такую
двусмысленную - во всю прыть
дурную, собственную - прыгнуть,
в нелепой пляске тело выгнуть,
так приподняться над судьбой,
над даром малым - хочешь славы,
так выбираешь путь неправый
и ног не чуешь под собой.
49.
Я выпил, не садясь, и продолжал
в иной манере, чуть спокойней что ли...
Убили. Как злодейская рука
давала яды, петли надевала,
подушками душила? - интерес
вполне сыскной я разумею к смерти,
ищу я доказательства и есть
уже доход от поисков. Улики
лежат в моём кармане, я пока
их в дело не пускаю - разобраться