Палитра

Молли выудила из кучи небольшой пакет, в котором лежал мужской золотой перстень с бесцветным прозрачным камнем и коричневая визитная карточка. Бросив перстень на пол, она с нетерпением достала карточку из пакета.

– Слава Богу! Только бы у него не изменился московский телефон!

3.

– Сынок, – заворковала старуха, – спасибо, сынок!

Она заглянула в пакет с надписью «Утконос», лежавший около нее на лавочке, и, переворошив содержимое, улыбнулась. В ее бесцветных, в прошлом голубых глазах на долю секунды зажегся радостный огонек.

– Ты ж мне как родной! Дай Бог тебе здоровья. Анна-то как бы радовалась, такого сына вырастила! – и, помолчав, плаксиво добавила: – А меня Боженька никак к себе не заберет. И от напастей не хранит – грешна я, видать.

Стоявший рядом мужчина достал из кармана плаща пачку «Marlboro», закурил и бесстрастно спросил:

– Какие еще напасти?

Мужчина был высок и строен. На вид ему было лет сорок, черные с проседью волосы были аккуратно пострижены, а волевое лицо производило впечатление надежности и силы.

С волевой внешностью и твердым взглядом слегка раскосых глаз не очень сочетались тонкие кисти рук. Такие руки вполне могли быть у скрипача, но достаточно длинные, тщательно ухоженные ногти говорили о том, что к музыке их владелец отношения не имеет.

Это было действительно так. Александр Туров не играл на музыкальных инструментах. Он играл в карты.

Туров глубоко затянулся и, выпуская тонкую струйку дыма из уголка резко очерченного рта, перевел взгляд на старуху. Его голос звучал тихо, устало и равнодушно:

– Ты на Бога, теть Нин, вину не сваливай. В бедах твоих только ты сама и виновата. Я тебе сто раз предлагал определить Толика в дом инвалидов, там за ним и присмотр бы был, да и общался бы с соседями своими на равных. Ты подумай, еще не поздно.

– Спасибо тебе, сынок. Знаю, что добра нам желаешь, душевный ты человек. А мы?.. Что мы тебе за родственники?

– Да ладно, теть Нин. У меня никого, кроме вас, нет, ты ведь знаешь.

– Знаю, знаю. Вот оттого и хочу тебе о беде своей рассказать.

– Какой беде? – голос Турова звучал всё так же тихо и бесстрастно.

– Да вот человек к нам стал ходить, говорит, что из социальной службы, вроде как инвалидам помогает.

– И что?

– Не нравится он мне. Скользкий какой-то. Мне говорит: «Вы, мамаша, сходите погуляйте, а мне с Анатолием побеседовать надо».

– О чем?

– Вот и я говорю, беседуйте, мне-то что? Я мешать не буду. А он на меня как зыркнет и под локоть за дверь выпроваживает.

– И что?

– И ничего. Через час дверь мне открывает, а сам уже одетый на пороге стоит. До свиданья, говорит, до встречи – и уходит.

– А Толик что говорит? О чем он с ним беседует?

– Толик ничего не говорит, он вообще стал мало говорить, всё больше молчит. Я у него спрашиваю: что это твой Андрей Андреевич подарки тебе такие странные носит? Принес бы что-нибудь полезное, да хоть пакет риса, к примеру, а то носит игрушки, как дитю малому…

– Игрушки?

– Ну да. Всякий раз, как приходит, то медведя какого, то зайца плюшевого принесет. Наверно, у них в этой службе только игрушки для подарков инвалидам. Хотя что это за служба такая – прямо не знаю, как бы не бандит какой. Ходит, высматривает, где кто живет, чтобы квартиру отобрать; больше-то у нас никаких ценностей нет.

– Да-а-а. А как фамилия этого благодетеля?

– А откуда же я знаю? Я как-то у него попросила документ показать – ну, что он работник этой… социальной службы, так Толик прямо коршуном налетел, не лезь, говорит не в свое дело. Ох, не знаю, чует мое сердце недоброе… Может, ты бы, сынок, помог, разобрался бы, что к чему. А?

– Что тут разбираться, гони этого соцработника подальше, и всё.

– А Толик?

– Что Толик?

– Толик сердиться станет.

– Ничего. Пересердится. Ты вот что послушай. Давай мы с тобой квартиру на меня оформим. Ты ведь и впрямь не вечная.

Старуха испуганно посмотрела на Турова:

– Так я завещание на Толика написала.

– А если твой Толик за эти игрушки квартиру профукает, тогда что?

– Ой, не знаю… – запричитала старуха.

– Сама говоришь, – отвел взгляд в сторону Туров, – что этот социальный помощник – бандит. Вот и придется ему дело со мной иметь, а не с вами, меня-то не проведешь. Давай я на четверг с нотариусом договорюсь. За тобой заеду часа в три. Сюда на лавочку выйди, а то в квартире у тебя дух больно смрадный.

– Так что ж ты хочешь? Старуха да калека живут.

– Ладно. Договорились? В четверг?

– А, может как-нибудь потом?

– Когда потом? Когда на улице окажетесь?

Старуха промолчала.

– Так я приеду? – спросил еще раз Туров.

– Приезжай. Я выйду. На лавке ждать буду.

– Документы не забудь.

– Хорошо.

– Ну, я пойду. Продуктов вам на неделю хватит, в четверг, может, тоже чего привезти?

– Ой, спасибо тебе. Если, может, овощей каких, да молока.

– Привезу.

Туров кивнул головой, развернулся и быстро пошел прочь. «Мерседес» его стоял на платной стоянке в двух кварталах отсюда.

Заглушив мотор «мерседеса», он включил диск Шаде. Он любил этот мягкий обволакивающий голос, позволяющий забыть о беге времени и делающий мысли плавными и спокойными.

Пробки на московских улицах – дело обычное, и с ними приходится мириться. В Париже и Лондоне ему случалось спускаться в подземку, московское метро он не переносил.

Туров закурил. Пробка серьезная. Не меньше часа дергаться на первой передаче…

Он задумался. Тетка Нина – сестра-близнец его матери. Почему в жизни всё так несправедливо устроено? Родились одновременно, а мамы уже девять лет как нет.

А может и хорошо. Старость безобразна, впрочем, как и ущербность. Туров представил своего двоюродного брата Толика и брезгливо поморщился. Игрушки! Надо же! Хотя вся эта история как нельзя более кстати. Где-то в глубине души он испытывал угрызения совести, но ведь ему действительно нужна эта квартира. Ему действительно нужны деньги!

Сзади надрывно засигналили. Туров не заметил, что караван машин уже двинулся.

– Чего разгуделся?! – бросил он в окно.

Проехать удалось метров тридцать.

Сладкий голос Шаде не мешал мыслям.

Деньги могут понадобиться месяца через два, не раньше, когда нужно будет внести вступительный взнос для участия в чемпионате по покеру. Вот уж никогда он не думал, что настанет время, когда для него это сможет оказаться проблемой. Нет, конечно, до бедности далеко, но всё равно неприятно, когда ты внезапно понимаешь, что отсутствие некой суммы рушит твои планы. Вариант с квартирой тетки Нины самый простой. Зачем им трехкомнатная квартира почти в центре? Кроме того, это он, Туров, платит за все коммунальные услуги, а наглая старуха воспринимает всё, как должное. «Сынок…» А завещание, оказывается, уже настрочила, и помощи не просила. Всё причитает. Всё жалуется. Всё клянчит.

А Толик?.. Зачем он живет? Даже в жизни зверя гораздо больше смысла, чем вот в таком никчемном существовании. Ницше всё-таки был прав: жизни достойны только молодые, сильные и красивые.

Вот его мать умерла молодой и красивой. Может быть, потому ее образ до сих пор вызывает боль и жгучее чувство тоски…

Мама… Да, его мама была необыкновенной…

Он любил и будет любить ее до конца своих дней. Хотя ее дни уже закончились – девять лет назад. Уже девять лет… А кажется, что только вчера она гладила его по руке и говорила: «Сынок»…

Тетка Нина тоже называет его «сынок». Они с его мамой были похожи как две капли воды, но трудно представить, чтобы его мать могла стать такой, какой стала сейчас тетка Нина. Нет, правильно, умирать нужно молодым, а уродцам и калекам вообще жить не стоит.

Впереди перекресток. Перед светофором пять машин. Дальше дорога свободна. Туров посмотрел на часы: к восьми он будет дома.