Страница 4 из 6
Чьи следы? - еще раз решил проэкзаменовать меня наставник.
Манга - плохо (удэг.)
11
Оленя, - уклончиво ответил я и стал лихорадочно искать глазами помет, чтобы по форме шариков определить, кто здесь отдыхал - лось или изюбр.
Ты мне голову не морочь. Какой олень, говори, - напирал Лукса.
Лось.
Сам ты лось... горбатый! Говорил тебе: сохатый рысью уходит. Этот прыжками ушел. Изюбр был. Еще вот, запоминай, - успокаиваясь, добавил Лукса, - видишь, снег копытами исчиркан. Изюбр так чиркает, лось высоко ноги поднимает - снег не чертит.
Видя, что я совсем скис, ободряюще добавил:
Не расстраивайся. Это, брат, тебе не книжки читать. Поживешь в тайге, всему научишься. Даже по-звериному думать.
На отлогой седловине пересекли след бурого медведя, тянувшийся к верховьям ключа, в сторону возвышавшегося среди окрестных гор Лысого деда. Округлая вершина этой горы в белых прожилках снега и серых мазках каменистых осыпей была совершенно безлесной, и эта особенность, видимо, определила ее название.
На склонах Лысого деда много крепких мест, пригодных для долгой зимней спячки. Но этот бродяга что-то припозднился: медведи обычно ложатся раньше, под первый снег.
На обратном пути вышли на крутобережье обширного, но не глубокого залива - излюбленного места нереста кеты. Он отделен от реки полосой земли метров в сто-сто пятьдесят, заросшей густым пойменным лесом, сплошь перевитым лианами китайского лимонника и актинидий, но самой реки отсюда не видно.
огляделся. На мгновение взгляд задержался на группе деревьев. Не сообразив сразу, что именно привлекло мое внимание, вновь посмотрел на
них. Пять могучих ильмов стояли как бы полукругом, обращенным открытой стороной на залив. Перед ними была чистая плешина, в центре которой торчали три потемневших столбика, заостренных кверху. Подойдя ближе, я понял, что это деревянные идолы. Грубо вытесанные, длинные
12
потрескавшиеся лица равнодушно взирали на тяжёлую речную струю. Я вопросительно взглянул на Луксу.
Это наши лесные духи. Большой - хозяин, а эти двое - жена и слуга. Хозяин помогает охоте и рыбалке, - тихо пояснил он.
Достав из кармана сухарь, охотник почтительно положил его у ног "хозяина" и спустился к воде. Я задержался, чтобы сделать снимки.
Ничего не трогал? - не сводя с меня глаз, спросил наставник, когда я догнал его.
Нет. Сфотографировал только.
Ладно тогда. Давай рыбу собирать. Рыбы беда как много надо. Собак кормить и на приманку тоже.
Переступая по оледенелым валунам, мы жердями повытаскивали с мелководья тёрки десятка четыре, и сложили в кучу. В них трудно было узнать океанского лосося. Серебристый наряд за долгую дорогу сменился на буро-красный. Челюсти хищно изогнулись и устрашающе поблескивали серповидными зубами, выросшими за время хода на нерест. Некоторые самцы еще вяло шевелили плавниками, из последних сил стараясь не завалиться на бок. До последней минуты своей жизни они охраняли нерестилище-терку от прожорливых ленков и хариусов.
Сквозь чистую воду во время нереста хорошо видно, как самка с силой трется о дно, покрытое мелкими камешками. Припав к образовавшемуся углублению, она сжимает и разжимает брюшные мускулы, до тех пор пока лавина лучистых, янтарных икринок не вырвется наружу и не осядет в лунке. Плавающий рядом возбужденный самец выпускает молоки и присыпает оплодотворенную икру галькой. Весной из нее вылупятся крохотные мальки. Окрепнув в горной речке, с холодной, богатой кислородом водой, они скатываются в море. А через несколько лет уже взрослыми вернутся на родное нерестилище. Ничто не сможет остановить их на пути к нему. Настойчивость и сила рыб, поднимающихся даже по двухметровому сливу,
13
просто восхищает. Отметав икру, лососи погибают, чтобы дать жизнь новому поколению.
Мало, однако, кеты стало. Раньше два-три слоя на дне лежало. Тысячи на зиму готовили.
Солили, что ли?
Как солить - соли мало было. Брюхо и спину вдоль хребта резали и сушили под навесами на ветру.
А как же летом, когда убивали крупного зверя, мясо сберегали без соли?
Тоже просто. Чуть варили, чтобы кровь свернулась. Потом резали на пластины и как рыбу вешали.
Пока мы собирали кету, Пират с Индусом носившиеся наперегонки по берегу, обнаружили затаившуюся под выворотнем енотовидную собаку и с лаем выгнали ее из убежища. Она напоминала заурядную дворняжку с короткими ногами: неуклюжая, приземистая, ужасно лохматая. Мех густой и пышный - похож на лисий, но отличается цветом: серо-бурый с желтоватым оттенком. Мордочка короткая, глаза смотрят покорно, как бы прося пощады. Это, пожалуй, самое безропотное и беззащитное создание во всей Сихотэ-Алинской тайге.
Когда мы подошли, енотовидная собака припала к земле, закрыла глаза и притворилась мертвой, с поразительной апатией ожидая решения своей участи. С трудом оттащив возбужденных лаек, мы направились к стану, обсуждая увиденное за день. Радовало, что участок богатый. Бескормицы не ожидалось - звери с мест не стронулись. На пойме немало копытных, по берегам бегают норки, в сопках встречаются соболя. И что важно, много мышей и рябчиков - их основной пищи.
Рябчик есть - соболю хорошо. Мышь съел - опять ловить надо. А рябца надолго хватает, - объяснил наставник.
Лукса, а как будем делить участок?
Напарник метнул на меня недоуменный взгляд:
- Зачем делить? Где хочешь ходи, где хочешь лови.
14
был ошарашен таким ответом, думал, что Лукса закрепит за мной определенную часть угодий, но со временем понял, насколько мудрым было его решение. Никто не был стеснен и не считал себя обделенным. Каждый охотился там, где нравилось. Наши тропы часто пересекались, но при этом каждый шел своей дорогой.
Весь следующий день по сопкам с диким посвистом метался шальной ветер, но нас он мало беспокоил. Мы были заняты подготовкой капканов.
Первым делом, чтобы удалить смазку, отожгли их на углях. Затем напильником сгладили заусенцы, чутко подогнали сторожки. Из стальной проволоки сделали на каждый капкан цепочку для крепления "потаска" - обрубка толстой ветки, не позволяющего зверьку далеко уйти. Наскребли с затесов кедров и елей смолы и бросили в ведро с кипящей водой. В этом "бульоне" поочередно проварили все капканы. Когда их вынимали, они покрывались плотной янтарной рубашкой, быстро застывавшей на морозе.
После такой обработки соболя, обладающие тонким нюхом, не слышат запаха железа. Кроме того, перед установкой каждой ловушки Лукса велел натирать руки хвоей пихты, чтобы посторонний запах не остался и не отпугнул чуткого зверька. Почему именно пихтовой? Потому, что ее запах гораздо сильнее и устойчивее, чем у еловой.