Щедрый Буге

Вечером превратил палатку в баню. Загрузил полную топку смолистых поленьев. Поставил полную кастрюлю воды. Докрасна раскочегарил печь и, раздевшись догола, помылся прямо у выхода. После такой, казалось бы, шутейной бани почувствовал себя заново рожденным. Никогда не думал, что несколько литров воды способны так освежить. И впрямь вода обладает необыкновенной живительной силой.

Примерно через два часа Новый год. Почему примерно? Да потому, что время определяю по будильнику, который не проверялся более двух недель: приемник не работает - батарейки сели. Ну, да бог с ними. Новый год на носу! Пора накрывать праздничный стол-чурку.

87

Первое января. Где-то на западе нашей необъятней страны еще только собираются встречать Новый год нарядные женщины, мужчины, а за тысячи километров от них в недрах глухой тайги уже встает бородатый дядя, продирает глаза, пялит бессмысленный взор на снующих кругом мышей, затапливает печь и снова забирается в спальник, чтобы окончательно протрезветь и встать через пару часов.

Дед Мороз не забыл-таки заброшенного в глуши охотника и преподнес ему новогодний подарок. На Фартовом стояло всего-то два капкана на подрезку.

первого, распластавшись во всю длину, лежал черный красавец. У второго снег тоже истоптан. Пружина из-под колдобины выглядывает. Ну, думаю, Дед дает - совсем расщедрился - на два капкана - два соболя! Потянул за цепочку, а он пустой. Ушел! От досады заскрипел зубами. Капельки крови пунктиром обозначали след. Метров через сто он скрылся под полуистлевшим стволом кедра. Там соболь отлежался и сегодня уже выходил мышковать поблизости. Довольно крупный самец. Троп у него в этом районе много и расположены они довольно кучно. "Все равно словлю", - утешил я себя.

Только собрался попить чай на солнцепеке, как услышал треск сучьев, стук клыков, грубый визг. Кабаны! Но, видимо, учуяв меня, драчуны коротко хрюкнули и стремглав бросились врассыпную.

Как я встретил Новый год? Прямо скажем - "повеселился" на славу. Нажарил полную сковородку рябцов, приготовил строганины. В двенадцать (опять же по-моему будильнику) поздравил себя и всех, кто ждет меня дома, с Новым, 1975 годом. Выпил спирту и стал вслух беседовать сам с собой. Жизнь в одиночестве принудила вырабатывать привычку смотреть на себя со стороны. И мне представился весьма странный косматый оборванец, сидящий, скрестив по-мусульмански ноги, на засаленном спальнике среди висящих повсюду на правилках шкурок и чокающийся с блаженной улыбкой с печной трубой. Выпив, этот чудак стал невнятно лепетать что-то про фарт,

88

слёзно просить о милости Пудзю и сэвохи. А вокруг, по всему Хору, ни души. Со стороны, ей богу, сумасшедший!

После третьего "тоста" на глаза попались ножницы, и я недолго думая обкромсал надоевшие из-за каждодневных "наледей" усы. Бороду пожалел - не тронул.

Разморенный жаркой печкой и "огненной жидкостью", приподнял полог и прилёг чтобы остыть и незаметно уснул. Очнулся от пробравшего до костей холода. Дрова прогорели. В серой золе только кое-где виднелись красные глазки дотлевавших углей. И таким неприветливым, мрачным показался мне народившийся год. С трудом настрогал смолистой щепы и растопил заново печь. Согревшись, залез в спальник досыпать. Несколько раз вставал, топил еще. Окончательно обрел себя к обеду. Выпил несколько кружек крепкого чая и отправился, как к уже писал, на Фартовый.

Дни промысловика начинаются всегда одинаково. Встаёшь и идёшь проверять одни ловушки и ставить другие. Вот и сегодня обошел Крутой. Пока пусто, хотя в душе уж на одного-то рассчитывал. Следов на этом путике опять стало мало. Что-то никак не уловлю я в поведении соболей хотя бы какую-нибудь закономерность. Одну и ту же сопку то истопчут вдоль и поперек, то за целую неделю не освежат ни единой тропки; то бегают как угорелые даже в мороз, то сутками в теплой норе отлеживаются.

лагерь вернулся засветло. Поколол дров, промазал улы кабаньим жиром. Поев, выглянул из палатки. В лицо тотчас вонзились обжигающие

морозные иголочки. Над головой бесстрастно светились, будто начищенные рукавицей, россыпи мелкого жемчуга. Созвездия не приходилось отыскивать. Не таясь, они сами бросались в глаза. Небо в этот вечер воспринималось как купол, вершина которого высоко-высоко, а стенки сразу за деревьями. Вокруг молчала насквозь промерзшая тайга, на громадных пространствах которой лишь кое-где разбросаны комочки жизни: звери и птицы. Чувство потерянности и заброшенности в этом мире охватило меня.

89

Чтобы избавиться от этого неприятного ощущения и известить всему миру, что я еще жив и силен, достал ружье и шарахнул в звезды. Выстрел громом пронесся по тайге и долине реки, отдаваясь многократным эхом. Вскоре послышался отвратительный вой, полный презрения ко всему окружающему. Выл волк не "у-у-у", как запомнилось с детства, а "ыууу-ыу", хотя вряд ли возможно передать на человеческом языке все тончайшие оттенки одинокой волчьей песни.

Жутковато становится в такие минуты - вдруг стая голодных волков нагрянет и загрызёт отощавшего очкарика. Нагонишь сам на себя страху и

начинаешь прислушиваться к каждому шороху. Чем сильнее вслушиваешься, тем явственнее слышишь скрип шагов, хриплое дыхание зверя, но стоит отвлечься, заняться делом - как все сразу исчезает. Невольно задумываешься, отчего человек в темноте испытывает страх? Пожалуй, от недостатка информации: не видит, что происходит вокруг, вот и мерещится всякая галиматья.

Без радио вечерами в палатке тишина космическая. Только печка поухивает да изредка мышки прошуршат.

Самая неприятная в таежном быту процедура ожидает меня по утрам и никуда от нее не деться. В палатке в это время натуральный морозильник. Если под открытым небом, например, минус 36о, то в нашем убежище минус 32оС. Спальник от дыхания за ночь покрывается ломкой коркой. Разогнешь хрустящие края брезентового чехла, высунешься по пояс и как можно быстрее набиваешь чрево печурки дровами. Подожжешь смоляк и немедля ныряешь с головой обратно в спальник. И лежишь так до тех пор, пока живительное тепло не наполнит палатку и не проникнет внутрь мешка. Случается, дрова с первой попытки не разгораются и тогда истязание повторяется. Чтобы уменьшить продолжительность такой морозотерапии, смоляк и мелкие щепки для растопки я стал готовить с вечера.

90

Прежде растопкой занимался Лукса, и только когда он ушел в стойбище, я оценил его природную тактичность. Ни разу Лукса не упрекнул меня в том, что встаю последним, когда в палатке уже тепло.

Возвращаюсь по-прежнему без добычи. Обходят последнее время соболя мои капканы. По всей видимости, я что-то не так делаю. Может быть, неумело маскирую? Или соболя запах рук чуют? Много бы я отдал, чтобы выяснить причину январских неудач.

Верховья ключа совсем оскудели, даже следы кабарожки исчезли. Невероятно, но она согревает теперь удалого соболя, сумевшего одолеть весьма крупного для него животного.