Страница 17 из 22
Итак, на своем 26-м дне рождения мне пришлось извиниться перед Элей и передать право ухаживания Вите Лазебному, который хотел этого больше остальных.
Вовремя, так как к паре Эли и Вити подплыл толстый и кудрявый скрипач и стал играть для нее соло. Я бы в этой ситуации не знал, что делать (казалось, нужно было одарить скрипача особыми чаевыми), но Витя просто шуганул его, и он отплыл к другой, более «перспективной» паре.
В Сухуми еще сохранялись старые обычаи. На станцию приехала на два дня подруга Эли из 11-го отдела, чтобы получить гидрологические разрезы прежних лет в районе станции. Единственный раз мы прошлись с ними днем по центральной улице. Они несколько отстали от нас, чтобы обсудить свои «женские секреты». Вдруг мы услышали какие-то возмущенные возгласы и басовые ноты кавказского говора. Обернувшись, мы увидели, что девушек растаскивают в разные стороны, а рядом припаркована «Волга» с открытыми дверями. Хорошо, что девушки отстали недалеко, и мы успели на помощь. Драки не было, грузины сказали, что женщины одни у них не ходят. (В фильме Антониони «Не промахнись Ассунта!» с Моникой Витти сцена сцепившихся по-трое женщин, выходящих из дому в соседнюю аптеку за аспирином, тоже соответствовала местному колориту).
В Сухуми еще оставались греки: часовщики и продавцы кофе, жарившие зерна и варившие чудесный кофе в джезвах, погружаемых в горячий песок.
Через некоторое время греки исчезли, и мне повезло, когда через много лет я нашел еще последнего греческого часовщика на набережной. Он посмотрел на мои электронные часы (одни из первых) и сказал, что во влажном климате они работать не будут. Когда я показал, что на циферблате написано о возможности погружения на глубину 30 м, он сказал, что я неправильно понял – на самом деле это значит не подходить к морю ближе 30-ти метров.
Вообще Абхазия представляла собой типичную кавказскую автономную республику. Практически на всех руководящих постах (включая директора «атомного» института в Агудзерах) находились грузины. Но на титульном посту первого секретаря обкома всегда находился абхаз. Многое об Абхазии можно узнать из чудесных рассказов и повестей Фазиля Искандера, но «Созвездие Козлотура» появилось позже.
Письменность на основе кириллицы появились в Абхазии в 1920-х годах. Многие названия начинались на букву а (ареспублика, авокзал, акафе и т. д.).
При объявленной Дружбе народов в Абхазии дружно (под присмотром партии и КГБ) жили представители разных национальностей (греков выселили). В армянской школе (семилетке) дети учили пять языков: армянский, абхазский, грузинский, русский, ну и какой-нибудь английский.
Несмотря на теплое море, фрукты и природу, русские приживались в Сухуми не просто.
Недалеко от гостиницы «Тбилиси» показывали нечто среднее между коттеджем и виллой, принадлежавшей недавнему выпускнику ленинградского Первого медицинского Сергею. Он был хирургом и хотел набраться профессионального опыта. Но ему, кроме аппендицитов, ничего самостоятельно оперировать не давали. Как-то по скорой в больницу попал один из местных начальников, да еще с перитонитом. Медлить было нельзя, и операцию провел ленинградец. Она прошла успешно, в отличие от такой же операции у друга оперируемого, которую проводил «правильный» хирург. По требованию начальства теперь многих из них оперировал Сергей. Все бы хорошо, одно не устраивало местных врачей: он не брал за операции денег. Ему объяснили. Он не понял. Его отстранили от операций и сказали – будешь жаловаться – до конца срока отработки (он был молодым специалистом) на свободе не доживешь. Он понял, ему разрешали оперировать все более сложные случаи, регулируя оплату и его вознаграждения. Скоро у него появилась «Волга», потом коттедж, потом «шале» в горах. Потом он запил (или сделал вид, что запил) и через несколько лет уехал.
Еще одна запоминающаяся вылазка организовалась по моей наводке. Чей был день рождения, не помню. В Эшерах, деревушке неподалеку от Сухуми, к ожидаемому приезду Эйзенхаура в 1960 году был построен ресторан «Ущелье». Между двух нависающих над ущельем и почти смыкающихся вверху скал протекал ручей. По дну ущелья устроили террасы для столиков, в скалах выдолбили гроты для полуоткрытых «кабинетов», ручей одели в гранит, сделали запруды с плавающей в них форелью. Эйзенхауэра в СССР не пустили – он обидел Хрущева, снова разрешив полеты У-2. Пауэрса сбили над Уралом 1 мая 1960 года (интересные подробности об этом в книге 2, стр. 278). Визит был назначен на осень, но Эйзенхауэр и улучшающиеся отношения с Америкой перестали интересовать Хрущева. Он, по-видимому, решил, что нового, в любом случае молодого президента (Никсона или Кеннеди) он сумеет перехитрить (см. кн. 2, стр. 190).
Возвращаясь в «Ущелье» вспоминаю, как мы выбирали форелей в запруде, и пили вино, пока их жарили. В конце мая в Эшерах было жарко, но здесь, в скалах, прохладно.
На выходе из ресторана помещался фрагмент фольклорной деревни с плетеными заборами и коптившимися на них сулугуни и бараниной.
Копченый сулугуни стоил непомерно дорого. Модерная гостиница с террасами в сторону долины предназначалась для высоких гостей, туристов туда не пускали.
В Сухуми вернулись к вечеру – транспорт в Эшеры практически не ходил, а вечером можно было нарваться на излишне гостеприимных хозяев частных машин. Кто-то подбросил нас до маяка, возле которого находилась Станция. В разнообразных частных домах вокруг маяка ютились сотрудники Станции. Где-то среди них обретался и киевлянин Феликс Соляник, но мы его тогда не знали. На единственной культурной точке поселка при маяке – кинотеатре «Маяк» – висела реклама пародийного вестерна «Лимонадный Джо». На ней крупным шрифтом выделялась надпись: «Хочешь драться как в кино, пей грузинское вино!». Разнообразием грузинских вин Сухуми не блистал, но абхазские (качеством пониже) присутствовали. В список 29 номерных грузинских вин (книга 2, стр. 142) входили два абхазских: «Чхавери» и «Усахелаури».
Кругом разруха, но маяк 1864 года работает и сейчас
Чхавери можно было в нашем ресторане пару раз получить, а насчет «Усахелаури» я поспорил с официантом-грузином, с публичной фиксацией спора свидетелями, что оно красное. (Вся обслуга в ресторане была грузинской, абхазы в нее не стремились). На ящик его или «Чхавери». Он проспорил, но достать «Усахелаури» не мог – весь виноград был уничтожен филоксерой. Но «Чхавери» он тоже не поставил.
Легенды о всеобщем кавказском благородстве подверглись в Сухуми испытаниям. Однажды в бане (горячей воды в гостинице не было, а в номере не было и душа – зато был балкон) услышал разговор двух водил. Один был, судя по акценту, армянином, второй абхазом. Старший говорил младшему: «Как это – денег нэт? Сейчас уголь для отопления котельных вожу – одну машину вместо детского сада хорошему человэку привез – вот и деньги!». «Дык дети же замерзнут» – недоумевал второй. «Савсем неумный – кто ж детей без тепла оставит – еще машину дадут!».
Однажды мы с Эдиком Роговским (тогда он был у нас радиомонтажником) договорились с Глазьевым, что уйдем пораньше из Павильона на отборочный матч чемпионата мира по футболу. (Обычно сидели допоздна, пока не темнело).
Лазебный, Коломиец, Роговский, автор у развалин на Иверской горе
«Что, в Сухуми?» – удивился Глазьев. А мы удивились его наивности – в Сухуми не было ни приличной команды, ни, тем более, приличного стадиона. Матч был в Москве, с Грецией. Проверили телевизор в гостинице. Он не работал. Эдик сказал: нет проблем, починим. Но старшая из наших коридорных – седая грузинка с прямой спиной и княжеским профилем, сказала, что она разрешить ремонт не может – этот вопрос может решить только директор. Директор не появлялся несколько дней, и коридорная сказала – меня уволят, если что-нибудь выйдет не так, приходите лучше ко мне домой.