Про Хвоста

…Вечер, мы с Хвостом гуляем по городу после работы. Пляс Пигаль – один из центров вечерних развлечений парижан: ревю, театры, кафе. Знаменитых парижских проституток здесь нет, они – в переулках, окружающих район. Например, на улице Сен-Дени – стоят в тени домов и у своих подъездов, «демонстрируют линию», но напрямую не пристают – запрещено законом! Есть молоденькие, хорошенькие, есть и ужасные. Блядская улица втекает в небольшую, удивительно уютную площадь с очень подходящим названием – площадь Невинных. Кафе, столики, как везде здесь принято, вынесены на тротуар, берём по кружке пива и сидим, наслаждаясь тихим вечером, журчанием струй фонтана.

…Воскресенье, ясный прохладный день, гуляю по Парижу, направляюсь к Гранд Опера. В сквере, на подходе к площади, развлекается стайка молодых девушек и ребят, они заигрывают со мной, предлагают развлечься с ними, с кем-то конкретно или со всеми вместе. По некоторым признакам полагаю, что они проститутки и «проституты» (или разыгрывают таковых), хотя ведут они себя очень мило и ненавязчиво. Мягко отказываюсь от предложения, и мы весело расходимся. Двигаюсь дальше – у меня встреча с Хвостом на ступенях Оперы. Вообще площадь Оперы и расположенное там «Кафе де ля Пэ» – всеобщее, всемирное место встреч. Считается, что здесь можно встретить человека, которого потерял давно, с которым жизнь развела на разные стороны глобуса. Другой раз мы с Хвостом гуляем по Набережной букинистов, копаемся в книжных развалах, разглядываем старые гравюры, открытки. Есть русские книжки, но немного. Идём в расположенное неподалеку кафе – копию знаменитого, ныне закрытого кафе «Режанс», где главное блюдо было игра в шахматы. Оштукатуренные стены исписаны автографами знаменитостей нашей эпохи. Хвоста здесь знают. Взяли по чашке кофе и шахматы, сгоняли партию-другую.

…Зашёл в мастерскую к Хвосту. Он занят: наехали в Париж русские рок-музыканты – Юрий Шевчук, Гарик Сукачёв, группа «Колибри». Хвост – центр тусовки, все его знают, и он всех знает, всем помогает, налаживает контакты, устраивает концерты, быт. Вообще мне странно – артисты, которые в России собирают ревущие стадионы, здесь, в Париже, находятся в самых стеснённых обстоятельствах. Девочек из «Колибри» подвёл менеджер, они оказались в незнакомом городе без связей, без контрактов, почти без денег… К вечеру так или иначе всё образуется, все собираются в сквоте, соображается ужин, вино, достаются гитары, оканчивается всё замечательным джем-сейшеном.

… Едем с Хвостом на Блошиный рынок – ему надо купить кое-какой инструмент для его деревянных скульптур. Парижский Блошиный рынок – это особый город в городе, он занимает огромную территорию. Чего там только нет! Парижане ездят сюда, как на прогулку и чтобы провести время. Идём по аллее, глазеем по сторонам, вдруг чувствую в кармане у себя чью-то, явно не мою, руку. Раздосадованный, бью по ней – рука исчезает. Но тут вижу, что группа арабов перемещается от меня и пристраивается к идущему впереди Хвосту. Предостерегающе кричу Алёшке, но арабы испаряются, как будто понимают по-русски. Купив, что надо, насмотревшись на разные диковины, устраиваемся на веранде кафе и пьём пиво. Солнышко светит, толпа галдит разноязыко – хорошо…

Следующий раз мы встретились уже в Москве, когда он, наконец, вернулся. Была большая выставка его работ, приехали деревянные скульптуры из Франции, макеты его реставрационных работ. Были большие планы…

Татьяна Коваленко

Переводчик. Живет в Санкт-Петербурге.

В 1968 году Юра Сорокин получает наследство, огромные по тем временам деньги, и начинает с ним расправляться.

Я тому свидетелем не была, но многое слышала о периоде, когда он был богат. Слышала от него и от многочисленных друзей. Богатство, нежданно свалившееся, – огромное испытание, и не все его выдерживают. К счастью, длился этот период не долго. Участвовала в расправе масса народу.

Были, естественно, грандиозные попойки, пили попеременно то у Сороки, то у Хвоста, благо жили они в пяти минутах ходьбы – Хвост на Греческом проспекте, а Сорока на 7-й Советской. Деньги раздавались направо и налево. Что-то он послал своей маме, которая в это время жила в другом городе. Самым мудрым поступком Сороки было то, что он одолжил денег своим коммунальным соседям и никогда не требовал возврата долга, тем самым поставив “бедолаг” в зависимость, что было крайне важно при его вольном образе жизни. Можно было не слишком опасаться, что соседи вызовут милицию или настучат куда следует при нарушении норм коммунального общежития.

Себе Юра купил под нажимом Хвоста огромный приёмник с проигрывателем, фотоаппарат “Миг” и заграничную монографию о поп-арте в букинистическом магазине. Но было и счастье – две длительные поездки с друзьями. Одна в Грузию с художниками, москвичами Люсей и Лёшей Лобановыми, а другая в Армению и Среднюю Азию с Алёшей Хвостенко.

Путешествия были настолько яркими, что вспоминал Юра о них, как об одном из самых значительных событий своей жизни. Впрочем, “Путешественником” Сорокина прозвали задолго до этих поездок, он был истовым ходоком, пешеходом, исколесившим пол-России. Но Средняя Азия была откровением, даже стихи стали возникать у него именно там. Как он рассказывал, свое первое стихотворение сочинил “после страшного подпития, искупавшись в родоновой ванне” и, наверное, выкурив местной травки. Одно из ранних стихотворений посвящено Хвосту.

К а.л. хвостенко