Страница 25 из 32
– Так ты раздумался про остальных? Можешь считать, что ты ни для кого ничего не делал. Твоя работа в таком случае бессмысленна. Я удивляюсь, что ты так хорошо сегодня сыграл. Ты вообще не должен был встретиться со своей женой. Что ты хотел больше – увидеть ее или не увидеть?
– Увидеть.
– Значит, все хорошо, тебе повезло, не проси больше той награды, что ты получил совершенно для себя самого неожиданно, поезжай домой. Мы доберемся сами, нам хватит места в машине.
Вебер сел рядом с женой, не выпускал её руку, не слышал, что играют, что говорят. Как зверь, уже попавшийся в западню и созерцающий миг, когда западня захлопывается. Аня успокаивала его, утешала, она говорила что-то очень драгоценное, важное, ее глаза с любовью смотрели ему в глаза, он обнял ее, уткнулся в грудь, ничего не хотел ни слышать, ни видеть.
Еще Агнес со своими комментариями. Он не работал, все делал напрасно? Только бы удержаться, ничего не сказать, не выдать своего отчаянья, впрочем, он давно себя выдал. Сейчас все уедут, он пойдет в храм и будет за органом говорить с Абелем обо всем, что с ним случилось сегодня. Ничего хорошего за этим до-мажорным концертом для Вебера еще никогда не последовало.
Вебер проводил всех, отвез домой Ленца, долго сидел в машине. Весь вечер в концертном костюме – концерт затянулся. Начал пианистом, закончил клоуном. Он никуда не поедет, и Абелю ничего говорить не будет.
Глава 69. Волшебная флейта
Вебер приехал домой под утро, побросал как попало вещи, – этого он никогда себе не позволял, – повалился на диван, чем-то укрылся и хотел заснуть. Пусть все окажется сном, пустым сном, он проснется, и все будет иначе. Он перенервничал, не рассчитал сил. Столько всего в этот вечер случилось – он не был готов. С точки зрения Агнес, все, что он делал, он делал впустую, потому что издерган и зол. Он разрушает семью – потому что ему не нравится, что Венцель вертится около его жены. Можно сказать, что Венцель и около Агнес, и около Анны-Марии, но это совсем другое. Венцель почти ровесник Ани, Вебер видел его взгляд на нее, и не вокруг Анны-Марии и Агнес он увивался, что бы они все ни говорили.
Вся его работа – пышный провал, и у Аланда не уточнишь. Вебер почему-то в своих внутренних экранах ослеп, он стал плоским, выхолощенным устройством переигрывания музыки, пусть он всю душу в это вкладывал и играл хорошо, крах – значит крах, Аланд и не думал, что Вебер справится, но попробовать дал. Значит, и медитация его не имела смысла?
Он открыл глаза – по часам он проспал какие-то двадцать минут, но он хорошо помнил, что видел лицо Абеля, и Абель сказал ему очень ясно – сходи вечером в оперу, ничего завтра не делай, спи, валяйся, читай никчемные книги, забей голову ерундой. Вечером – в оперу, и будь что будет. Ты хотел отдохнуть.
Вебер сел в кресло, потом сполз на пол, пристраивая тело, болевшее, как от побоев, в медитацию, – он вроде бы сосредотачивался, настраивался вполне сносно, но опять видел Абеля, чувствовал, что Абель ему препятствует, что он категорично настроен на то, чтобы Вебер сегодня остановил свою бесполезную деятельность.
Вебер встал, долго лил на себя контрастную воду, пил чай на кухне, понимая, что даже ни о чем не думает, видит жену и Венцеля, видит только их, как ни перенастраивает себя на Альку, на концерт, на Алькин поцелуй и упавшие цветы. Почему-то все, что связано с Алькой, переворачивает душу, словно всего этого он уже лишился – страхи, и остается только Венцель, и рука жены на его руке.
Как-то удалось заснуть, и проснулся Вебер, когда солнце уже на картине неба изображало полдень, проснулся не потому, что выспался, а потому что кто-то настойчиво звонил в дверь. Вебер, придерживая больную голову рукой, чуть разгладил у зеркала лицо, повторил пару раз «сейчас», открыл и удивленно отступил вглубь квартиры – меньше всего он ожидал увидеть Анну-Марию.
– Ты спал?
– Голова болит, вчера переволновался.
– Про вчера потом поговорим.
Ничего хорошего эта головная боль не сулила, опять эти тиски и каленые иглы. Почему вчера все это случилось? Он спокойно работал, ропот, если и был, Вебер его подавлял. Он знал, что работал на пределе своих сил, почему же вчера Агнес все перечеркнула, свела к нулю? Она не от себя это говорила, Аланд недоволен им. А как понять Фердинанда? Сон мог быть именно сном, пустым сном, воплем подсознания и требованием тела о передышке. Концерт через три дня – редкий случай, день отдыха, чтобы остановить нехорошую боль в голове, у него есть. Анна-Мария зачем-то приехала, может, ее пригласить вечером в оперу? Что там идет, интересно?
Он вернулся на кухню, немного посвежевший под душем, даже шипение в голове стихло. Анна-Мария говорила про концерты, предложенные ей Ленцем, в том числе и концерты для двух фортепиано – ясно, что с Вебером. Это уже почти ничего не меняло, с Анной-Марией играть хорошо, Вебер кивал, со всем соглашаясь.
– Не знаешь, что сегодня в опере? – спросил он.
– Волшебная флейта. Ленц же вчера приглашал, говорил, хорошо поют.
– Сходим сегодня с тобой? Мне надо отвлечься.
– Почему ты вчера отказался? Ленц предлагал билеты.
– Кому предлагал?
– Всем. Ты никого не слышал, Аня спрашивала тебя – ты промолчал. Аня с Венцелем идут, мы их там встретим – они обрадуются.
Вебер каменно усмехнулся.
– Приятная встреча. Почему-то меня никто не пригласил, даже моя жена. И часто они с Венцелем ходят по театрам?
– Пару раз ездили – один раз с Агнес, один раз мы ездили втроем. А что?
– Ко мне не заехали…
– Мы ездили не в Берлин.
– Откуда он взялся, этот чертов Венцель?! – Вебер врезал рукою в стол.
– Рудольф, что с тобой? Не выдумывай, всё у всех на глазах.
– У меня – не на глазах.
– Рудольф, это нехорошо – то, что ты думаешь.
– Анна-Мария, это мне нехорошо, мне очень нехорошо. Я его убью, если он подойдет к моей жене, убью и никогда не пожалею об этом. Этот поганый заморыш… откуда он взялся??
– Это непонятная ревность, Рудольф, ты сам позвал его. Ты сам пригласил его играть, он работает по двенадцать часов в день за инструментом, у него нет времени на глупости. Он прибился к нам, он в полном восторге от тебя, он не может поступить так, как ты думаешь. Перестань немедленно, веди себя достойно.
– Но ты же не ездишь по театрам, ты спокойно ждешь, пока Вильгельм вернется. Зачем ей это надо?
– И я с ними ездила. Нет ничего особенного в том, что два культурных человека идут в театр. Мы все свои, нам приходится подставлять друг другу плечо.
– Мне его плечо не нужно, а ей – тем более. Тебе оно не нужно.
– Рудольф, когда-то мне тоже было это интересно, у нас у всех уже столько всего в жизни было, а у них еще ничего не было, им интересен театр, чужие страсти. Сам будь мудрее, ты старше, опытнее, ты много всего видел и перечувствовал в жизни. Но Моцарта мы с тобой тоже с удовольствием послушаем вечером, с ним даже у нас с тобой много связано очень и очень личного. Правда? Ты успокоился? Рудольф, посмотри на меня своим взглядом – своим, а не взглядом загнанного зверя.
– Да, Анна-Мария, да. Хорошо, давай, я вечером заеду за вами, поедем вместе. Я приведу свои мысли в порядок, я тебе обещаю, раз я устроил себе выходной…
– Туда съездишь, назад – это шесть часов, потом еще раз… Мы приедем. Лучше съезди со мной к Ленцу, надо обговорить детали, уточнить даты – без тебя этого не сделаешь. Ленц билеты нам организует, будем сидеть рядом.
– Но, если не рядом, я надеюсь, что ты сможешь посидеть с Венцелем?
– Конечно, Рудольф, ты будешь сидеть со своей женой, что ты как маленький, тебя как подменили. Ты вчера был так хорош на сцене, а вечером был уже несносен. Поедешь к Ленцу?
– Если нужно, то да.
– Рудольф, скажи мне честно, почему ты собрался сегодня вдруг в оперу? Вчера ты категорически не хотел туда идти.
– Вчера я не помню даже, что об этом вообще говорили.