Жёлтая виолончель

Он взял пульт и принялся щёлкать. Я прочитал пару испанских слов.

– Ты чего там читаешь? – спросил Жупанов, не отрывая взгляда от телевизора. – Книжку, что ли?

– Да, – сказал я. – Вот язык хочу поучить. Испанский.

– На хрена? – не понял он. – Русского тебе мало? Чем больше чужого учишь, тем слабее наша культура.

Я не стал отвечать. Знал, что это не обязательно. Он, кажется, нашёл канал, который его устроил. Какие-то полицейские в серой форме гнались за растерянным, размахивающим руками при беге бандитом. Схватили, повалили на землю, стали кричать.

Я прочитал ещё слово или два. Мне стало тоскливо. Я убрал книгу в сумку и встал.

– Ты куда собрался? – спросил Жупанов.

– Да в магазин, – ответил я. – Вспомнил… Карандаш надо купить.

Чёрт его знает, почему мне пришёл в голову карандаш. Кажется, Жупанов не расслышал.

– Ну, смотри, – сказал он. – Поздно уже. Через час на задвижку запрусь, не войдёшь.

– Я быстро, – сказал я, надевая ботинки.

Я запер дверь и стал спускаться по лестнице. Идти мне было, собственно, некуда. Я надеялся найти во дворе свободную скамейку и продолжить писать. У Жупанова я снимал, по сути, диван, хотя официально заявлялась комната. Правда, спали они с дочкой в соседней, но моя была проходной, и полночи Жупанов шлялся в туалет или в кухню и обратно. А днём, если он был не на работе, так и вовсе почти всё время сидел в моей комнате за телевизором. Так что скамейка во дворе часто служила мне убежищем. Однако у меня была причина всё это терпеть. Жупанов брал с меня раза в три меньше денег, чем другие.

У дальнего подъезда никого не оказалось. Я сел, расстегнул сумку и раскрыл тетрадь. Так, на чём я остановился? Да, пумары…

Я натыкаюсь лбом на ветку. Чёрт. Что это? Я нахожусь посреди густых зарослей кустарника, абсолютно запутавшийся в них, исколотый, расцарапанный. Как я сюда попал? Последнее, что помню – падение с площадки между четвёртым и пятым этажами на козырёк подъезда. Я уж и не думал выжить после этого. Я цел?

Пытаюсь вырваться из кустов. Это непросто. Кустарник цепкий, его много. Наконец, выбираюсь на склон небольшого холма. Не могу определить местность. Вдалеке, в синеве, невысокие домики. Брёвнышко. Присаживаюсь. Кружится голова. В животе побаливает, но не сильно. Что же произошло? Этот бомж-гигант гнался за мной? Или то, что я помню, вообще мне привиделось? Я вспоминаю его клешни. Совершенно нереально. Приподнимаю рукав футболки.

На моём предплечье – большой синяк и два свежих пореза. Очень похоже на след от клешни. А может, я упал неудачно. С другой стороны, если этого короля бомжей не существовало, то зачем бы я падал из окна?

Чувствую себя измотанным. Голова мутная. Горло болит. Весь нос забит соплями. Надо бы найти более удобное место, чтобы полежать. Какой я, должно быть, грязный… Не чувствую запаха. По-прежнему не чувствую.

Что вообще со мной происходит? То, что я вижу – это сон? А эти фрагменты прошлого – насколько они реальны? И если реально то, что я вижу сейчас, то откуда в нашем мире уроды и мутанты?

Нет, я думаю не о том. Когда-то раньше я занимал место в этом мире. Я жил, пусть плохо, но знал, куда идти и что делать. Сейчас я даже толком не знаю, кто я. Мне нужно вспомнить. Нет, не так. Не приподнимать завесу на больном мозгу. Я знаю, к чему это приводит. Что-то должно указать мне, кто я есть.

Я встаю с брёвнышка. Осматриваюсь. Кажется, это берег заросшей речки. И всё ещё Москва. Вдали виднеется здание МГУ. Подождите… Очень знакомый ракурс…

Внезапно я захожусь в глубоком сухом кашле. Он душит меня. Я никак не могу остановиться. Ничего, ничего… Нужно идти. Кажется, я понимаю примерно, где нахожусь…

Дорожка петляет по берегу и уводит меня во дворы. Я иду медленно. Тело вроде бы цело, но мышцы болят. На руках вижу множество порезов. Большая заживающая рана на запястье стянута чёрной изолентой. Что это за рана? Та, что я получил в кабинете Иванова? Должна была зажить давно. Или я порезался о стекло подъезда? Когда я успел её в таком случае заклеить?

Я настраиваю резкость в глазах. Передо мной встаёт фиолетовая кирпичная пятиэтажка. Я пришёл домой.

Снова кашель. Давлюсь им с минуту, потом захожу в подъезд. Домофона нет. Да, так и было. Поднимаюсь по лестнице. Дышать тяжело. В носу что-то сипит. Ноги еле идут. Кстати, на ногах у меня те самые ботинки, которые я нашёл в мусорке. Пожалуй, чуть великоваты, зато не трут. И намного лучше обмоток. Я дома. Я дома. Я почти дома. Жёлтая виолончель.

Вот дверь квартиры Жупанова. Я вставляю ключ. Он подходит. Кажется, кончились мои злоключения. Я высплюсь, помоюсь, подлечусь… Замок проворачивается. Дверь открывается.

Жупанов уже в коридоре, движется навстречу мне.

– Ключ дай, – говорит он.

Я машинально протягиваю ему ключ. Он забирает его и суёт в карман.

– Вещи сейчас вынесу, – говорит Жупанов. – Снаружи подожди.

– Так это же… – бормочу я. – Я же живу здесь.

– Уже нет, – отвечает Жупанов. – Тебя неделю не было. Да и не платил ты с апреля. Я жильца пустил. Другого.

Я глотаю комок. Хочу что-то спросить, но Жупанов скрывается в своей комнате.

– Может, можно хоть умыться? – спрашиваю я.

Жупанов выносит большую грязную картонную коробку, суёт мне.

– Давай, давай, – говорит он. – Уходи. Ты ещё и воняешь…

– Можно, я помоюсь? – настаиваю я.

– Нашёл я, кого пустить, – бормочет Жупанов и резко толкает меня кулаком в грудь. – Алкашню какую-то…

Я вспыхиваю. Я готов вцепиться в его синюю расплывчатую рожу, но мне мешает коробка, и Жупанов опережает меня. От второго его толчка я вылетаю на площадку, едва удерживаясь на ногах. Дверь захлопывается.

– Скотина! Открой! – кричу я и колочу по двери изо всех сил. Напоследок сильно, с разворота, бью ногой, отчего дверь тяжко вздрагивает и гудит. Голос мой взлетает к потолку, чуть не срываясь на визг:

– Встречу на улице – убью!

Через пару минут, однако, я успокаиваюсь, поднимаю лежащую на боку коробку. Собираю в неё выпавшие вещи. Иду вниз. На следующей площадке останавливаюсь, сажусь на подоконник. Нет смысла никуда идти. Во всяком случае, отсюда пока меня не гонят.

Начинаю копаться в коробке. В глазах синяя муть. Какая-то одежда. Рубашка, пара футболок. Трусы, носки. Это пригодится. Растянутый свитер. Драный пуховик. Бритвенный станок. Очень ценно. Пара книг. Рюкзак. Ага. В него можно всё переложить.

Дрожащими руками я напихиваю в него содержимое коробки. Тетрадь. Надо будет почитать. Пена для бритья. Бутылочка одеколона. Отлично. Какие-то бумажки. Пара драных пакетов. Старомодный маленький кошелёк. М-да. Пустой, если не считать какой-то рекламки внутри. Перочинный ножик. О! Зарядка для телефона. Расчёска. Кажется, это всё. Не густо, прямо скажем. Это всё моё имущество?

Однако же, рюкзак набит под завязку. Пуховик даже не поместился, я прикрутил его рукавами к лямкам. Что дальше? Надо бы переодеться. И лучше сделать это здесь, не на улице, поскольку у меня температура. Думаю, стоит мне снять одежду, начнёт трясти. Я достаю из рюкзака трусы, носки, футболку. Запасных штанов, к сожалению, нет.

Начинаю стаскивать всё с себя. Носки присохли к ногам. На пятке засохшая кровь. Под футболкой всё тело в порезах. Холодно. Скорее надеваю другую футболку. Красную. На ней абстрактный рисунок, похожий на герб или логотип. Что значит? Не помню. Трусы. Выглядят отвратительно. Надо выбросить. Хотя нет. Запихну в пакет. Итак. Я стал чище. Ощущения намного лучше. Что дальше? Сбрить бы эту мерзкую бороду. Может, люди меньше шарахаться будут.

Зеркала нет. Да и воды тоже. Может, есть на улице какая-нибудь лужа? Беру с собой рюкзак и спускаюсь вниз, оставляя пустую коробку на подоконнике. Тащить рюкзак тяжело. Наверно, я просто ослабел за последние дни. Надо бы поесть. И поспать. Последнее, в принципе, возможно. Нужно только найти скамейку.

Я брожу по дворам. Нет здесь никаких луж. Дождь был давно. Что бы придумать? Я вспоминаю о реке, которая течёт совсем недалеко. Двигаюсь в ту сторону.