Жёлтая виолончель

Жёлтая виолончель

Как только я выскочил из хибарки, холодная темнота обступила меня со всех сторон. Под ногами, обутыми в грязные истрёпанные обмотки, заскользила грязь, а в лицо ударил ветер, напитанный грузными и горькими каплями дождя. Я включил крохотный фонарик, который едва освещал пятнышко земли на шаг вперёд, пригнулся и быстро двинулся прочь от порога. Тропинка, вытоптанная мной за годы жизни среди пумаров, вилась между жиденьких кустов и куч мусора, которые слегка поблёскивали в темноте и порой пугающе шевелились от ветра.

Понемногу я поднимался вверх, всё круче и круче, так что на земле, размокшей под дождём, стало совсем невозможно удержаться. Я сошёл с тропинки, сначала прыгая с камня на камень, а затем начав карабкаться по скале. Я порядком устал, хотя цель пути была уже недалеко. Она вздымалась во мраке надо мной, венчая скалу огромным мрачным силуэтом.

Я подобрался к бочке и, посветив фонариком в горловину, разглядел, что чёрная лохматая туша внутри шевелится.

– Элемент! – крикнул я. – Элемент!

Из бочки послышалось сопение, усиленное её гулкими ржавыми стенами.

– Я слушаю тебя, мелкий друг, – ответил низкий, мягкий голос. – Что привело тебя ко мне в такое позднее время? И погода, насколько я могу судить, также не лучшая для прогулок.

Моё тщедушное тельце и вправду уже дрожало под мокрым холодным дождём.

– Элемент! – повторил я. – Скажи – каждое ли на свете существо должно быть счастливым?

Туша зашевелилась. Похоже, Элемент поворачивался лицом ко мне.

– Это очень странный вопрос, мелкий друг, – произнёс он спустя минуту, когда разворот был окончен. – Возможно, ты хочешь спросить, все ли существа на свете заслуживают счастья?

– Да, – ответил я. – Правда, так звучит лучше.

– На этот вопрос ответ, безусловно, «нет», – сказал Элемент. – Поскольку те существа, которые заслуживают счастья, уже счастливы. А, насколько мне известно, счастливыми себя ощущают далеко не все.

– Но… Разве это правильно? – спросил я. – Разве не заслуживают счастья все остальные?

– Мне кажется, мой мелкий друг, – ответил Элемент, – ты понимаешь слова «счастье» и «заслуживают» совершенно не так, как я, иначе бы у тебя не возникло желания задавать твой вопрос. С моей точки зрения, заслуживает достижения некой цели только тот, кто смог её добиться. А счастье, в свою очередь – это просто субъективное ощущение того, что ты движешься в правильном направлении. Как видишь, в моём понимании твой вопрос имеет довольно мало смысла.

Чтобы перестать трястись от холода, я обхватил себя руками и потёр плечи, мысленно формулируя следующий вопрос.

– А ты счастлив? – спросил я, стараясь увидеть в маленьком отверстии глаз Элемента или хотя бы его отблеск, чтобы лучше понять ответ.

– Безусловно, – ответила темнота.

– Но ты же никуда не движешься, – возразил я.

Где-то над нами сверкнула молния, рассекая небо на две половины. Раздался гром. Я инстинктивно втянул голову в плечи и подумал про себя, что Элемент присмотрел для своего убежища не самое безопасное место.

– Именно потому я и счастлив, – сказал он тихо, – что выбрал путь, по которому можно идти неторопливо и бесконечно…

Тьма съёжилась и развалилась в мелкие крошки. Мою голову от затылка до висков прорезает упругая боль, сначала сдавив мозг, а затем начав пульсировать возле ушей. Я распахиваю глаза. Свет, ударивший в них, оказывается фиолетовым, мутным. Всё кружится. Моя рука шарит в пустоте. Грохает. Кажется, возле кровати табуретка, а на ней поднос. Я пробую приподняться. Перехватывает дыхание, как после долгого бега. Что это упало? Я щурю глаза. На полу валяется пластиковый шприц и разбитый пузырёк из-под лекарства, еле видимые сквозь синеватый туман, заполняющий всё поле зрения. Почему так трудно дышать? Стеллажи справа налево. Пол сырой, холодный, бетонный. Мои босые ноги содрогаются от касания с ним. Надо найти ботинки… Чтобы идти. Куда идти?

Сесть на койке, которая скрипит подо мной режущими слух ржавыми пружинами. Никуда не падать. Надо вспомнить. Где я? Почему? Жёлтая виолончель… Какой-то гараж? Или подвал. Надо вдохнуть поглубже. В ушах гудит, так что я не понимаю, есть ли звуки вокруг. Хочется пить. И дышать. Это примерно одно и то же. Я пробую встать. Нет, пожалуй, не стоит. Упаду. Головой на бетон – будет больно. Посижу ещё. Куда мне надо идти? Я не знаю. Жёлтая виолончель. Почему на языке эта жёлтая виолончель? Может быть, я музыкант? Пытаюсь посмотреть на руки. Пальцы расплываются. Как играют на виолончели? Кажется, смычком. Вот так? Нет, руки не помнят. Совершенно не представляю, как держать смычок. И виолончель – её вообще ставят на пол, как контрабас, или прижимают к подбородку? Вряд ли я музыкант. Но кто? Как меня зовут?

Мозг затянут тугой неподатливой плёнкой. Приподнимать её страшно, но ещё страшнее – сознавать, что она есть. Очень неприятное ощущение – не помнить, кто ты, и что было час назад. Должно быть, я спал. Может, я в гостях. Не хватило места в комнате, отнесли в гараж. Наверно, я жутко напился. Не зря же голова болит. Но что с глазами?

Я прищуриваюсь, протираю глаза. Туман меняет цвет от синего до сиреневого, но не исчезает полностью. Не хватает резкости. Может, я ношу очки? Наверно, потерял. Если это гараж, то где машина? Здесь она даже не встанет. Между койкой и стеллажом от силы метр.

Я встаю, хватаюсь пальцами за стеллаж. Удерживаюсь. Перед глазами проплывают мутные железяки, разложенные на полках. А это что? Похоже на тетрадь. Я пробую листать. Руки трясутся. Хочется пить. Почерк неразборчивый. Рисунки. Не могу понять, что нарисовано. Человеческие органы в разрезе? А это похоже на помидор… Новая волна боли в голове требует отложить тетрадь. Я двигаюсь вдоль стеллажа, поскольку вижу впереди дверь. Почему так тяжело дышать? Почему я босой?

Дверь железная, тяжёлая, но не заперта. Лестница уходит вверх. Всё-таки подвал. Поднимаюсь на пару ступенек. Одышка. Сердце колотится, как бешеное. Сколько мне лет? Шестьдесят? Что я вообще помню? Ступенька. Ступенька. Чёрное море впадает в Каспийское. Нет, как-то не так. Дважды два – четыре. Это точно помню. Могу продемонстрировать на пальцах. Покачиваюсь и чуть не падаю. Отдышаться и двигаться дальше. Надо идти вперёд, чтобы узнать, где я и кто я такой.

Стены – зыбкие, нереальные, похожие на дымку. Кажется, ткнуть пальцем – и он провалится наружу, в небытие. Где-то здесь были перила. Кончились. А, ещё одна дверь. Перед глазами всё кружится. Похоже на небольшую комнатку. Шкаф слева, шкаф справа. Зеркало во весь рост. Это я? Или кто-то другой притворяется моим отражением?

Похоже, что это я. Потрёпанные джинсы, голубая футболка без надписей и рисунков. Нет, скорее я догадываюсь, что она была голубой. Или белой. Должно быть, она воняет, но я не чувствую запахов. И звуки, что я слышу – это течение крови в ушах. А то, что я вижу – насколько этому можно доверять?

Похоже, моему отражению лет тридцать или немного больше. Светло-русые волосы с голубым отливом, давно не чёсаные, сальные. Лицо, пожалуй, неглупое, но усталое и недоброе. Не похоже, что я пробыл здесь долго. Щетина короткая – я должен был бриться не дальше, чем вчера. Волоски. Похожи на лапки насекомых. Совсем куцые, словно только начали высовываться из кожи.

Заглядываю в шкаф. Книги. Фрейд, «Психология бессознательного». Интересно, моя ли это книга. Может, я здесь живу? Хотя вряд ли в этой комнате кто-то живёт. Здесь даже нет дивана или кровати. А, нет же. Койка в подвале. Я глажу шершавый переплёт книги и стараюсь понять по ощущениям, трогал ли я его раньше. Попытка вспомнить приводит к тому, что начинает кружиться голова.

Надо сесть. Вот и стул. Нет, я не похож на бомжа. Не видно ни синяков, ни ран, ни признаков алкоголизма на лице. Мышц практически нет, брюшко заметное. Я работаю в офисе? Может, я большой начальник? Может, меня похитили? Пытаюсь напрячь память и чуть не отключаюсь. Посижу немного. Здесь, наверху, дышится легче. Из окна свет, за стеклом можно различить ветви деревьев. Если бы не фиолетовый туман в глазах, мог бы рассмотреть и что-нибудь ещё. Где моя обувь?