Жёлтая виолончель

Рюкзак – это ноша. И всё же с ним я чувствую себя увереннее. Это часть моей прошлой жизни. В нём есть полезные вещи, которые мне обязательно пригодятся. Конечно, это не решает главной моей проблемы – отсутствия денег и жилья, но чуть ослабляет эту потребность.

Вот и река. Одно название. Заболоченный ручеёк. Трудно найти место, где подойти к воде. Везде трава, кусты, грязь, груды мусора. На изгибе нахожу открытый участок, где видно быстро бегущую воду. Но вплотную не приблизиться – меня отделяет от воды полоска заросшей тиной болотной жижи. Ага. Вот это поможет – обломок доски. Бросаю его сверху, встаю. Нормально.

Подойдя к воде, бросаю взгляд в зеркальную колышущуюся поверхность. Там отражается мерзкая косматая голова. Лицо в царапинах, борода клоками. Взгляд дикий. Попробуем исправить.

Я достаю из рюкзака пену и станок. Наношу пену. Смачиваю бритву в воде. Лезвие скользит по волосам, неприятно дёргая их, и станок моментально забивается. Полощу его в воде и продолжаю. Как, оказывается, неудобно брить такую длинную щетину… Да ещё и стоя на неустойчивой доске над сомнительным мокрым зеркалом. А, чёрт. Порезался. Ладно, это мелочи.

Бритьё занимает у меня кучу времени. Я устал, словно весь день таскал тяжести. Но результат того стоит – отражение уже не вызывает у меня омерзения. Смываю остатки пены, прижигаю порезы одеколоном. Кое-как причёсываю жирные спутанные волосы.

Ничего. Как-нибудь справимся. В конце концов, не такое уж я и ничтожество. У меня была какая-то работа. Я жил по-человечески. Меня, похоже, кто-то уважал. Во всяком случае, Паша и Левин со мной разговаривали. Я даже что-то там писать пытался. Это – признаться, без особых на то оснований – заставляет меня верить в то, что я не пустое место.

Я убираю всё в рюкзак. Мне хочется почитать содержимое тетради. В конце концов, это может мне напомнить… Уж не знаю, что. Да, жилья у меня теперь нет, денег тоже, как и способа их достать. Но, возможно, есть надежда узнать что-то такое, что поможет мне. Может быть, я дал кому-то в долг, к примеру. Или за мной числится заброшенный дом в деревне. Всё может быть.

Я ловлю себя на том, что бреду по улице. Куда? Зачем? Лучше завернуть во двор и найти скамейку.

Непонятно, однако, почему моё настроение улучшилось. Это противоестественно. Ведь пена для бритья скоро закончится, трусы снова станут грязными, есть хочется уже сейчас, а денег взять негде. Надо осознать это, снова впасть в депрессию и опустить руки. Вот тогда будет полный порядок.

Я сижу на разноцветной лавочке возле детской площадки, на которой никого нет. Оно и понятно, что нет – горка разломана, от качелей остались только болтающиеся обрывки цепей, а в песочнице нет песка. Но для меня это плюс. Я нашёл спокойное место, где можно достать из рюкзака наполовину исписанную тетрадь и попытаться разобрать свои собственные каракули. Вот это какая буква? «П» или «Н»? Кажется, «П». Потому что есть слово «племя», а слова «нлемя» нет. Итак, племя пумаров было большим и разнообразным…

Зен де Зен, гроза морей!

Вводные замечания.

1) Язык племён, описанных в данных ниже отрывках, чрезвычайно оригинален и непостоянен. Особенно ясно это видно на примере племени пумаров, откуда был родом Зен де Зен. Я бы сказал, что понятия языка там вовсе не существовало. Каждый представитель племени говорил на собственном диалекте – и очень удивительно, что сородичи его прекрасно понимали, ведь часто эти диалекты отличались весьма существенно. Разные лица могли использовать разные наборы лексических единиц, по-разному строить предложения, ставить ударения в словах и т. д.

Особо следует отметить произвол в произношении буквы "г". В одном и том же слове её могли произнести как [г] (русское "гэ"), как [х] (русское "ха"), как [к] (русское "ка") и даже как нечто среднее между [г] и [х] (украинское "гэ"). Чтобы показать колоритность речи пумаров во всей её полноте, я буду писать слова так, как они произносятся, в спорных случаях ставя ударения и явно указывая особенности выговора. Звук, промежуточный между [г] и [х], ниже обозначается значком §.

2) Не стоит удивляться встречающимся в тексте фразам вроде "почесал средней рукой свою левую голову", так как генетическое разнообразие пумаров тоже было довольно сильным. Имелись особи двух-, трёх-, четырёхголовые, многоногие, многорукие, чрезмерного и недостаточного роста, бесполые, гермафродиты и т. д. Видимо, это явилось последствием воздействия каких-либо мутагенных факторов (например, повышенной радиации или химически активной пищи).

* * *

Самое раннее детское воспоминание Зена – одна из его многочисленных сестричек, которая неожиданно подползла к нему сзади и, ничуть не задумываясь, со всего размаху ударила его пустым ночным горшком по голове.

Зен, который в этот момент сидел на корточках, сосредоточенно созерцая бегающих по полу насекомых, вынужден был сказать:

– Ай! – и рухнуть вперёд, ткнувшись носом в одну из мух. Муха, видимо, задумалась о смысле своего существования и потому не успела, как все её подруги, взлететь и скрыться.

Зен привстал, оглянувшись назад. Десятки чумазых рожиц хихикали, смеялись, хохотали над ним, розовые толстые пальцы его братьев и сестёр указывали на него, и со всех сторон Зен слышал:

– §лянь на приёмыша!

– Щас заревёт!

– Придубок…

– Такая ложа! (имелась в виду рожа, но попробуй выговори это грубое слово в неполных три года от роду).

Зен оглядел их всех и почувствовал, что из его левого глаза действительно готова выскользнуть солёная капелька. Он, чтобы воспрепятствовать этому, немного поднял голову и уставил взгляд на паутину в углу потолка. Потом встал, пошатнулся (чем вызвал ещё один взрыв хохота) и побрёл в угол.

Он, в общем-то, понимал несправедливость, злобность ежедневных насмешек и издевательств над ним, но, учитывая, что детское сознание Зена руководствовалось чувствами, а не логикой, его заполняли обида и жалость к самому себе.

Ещё его удивляло и пугало странное слово "приёмыш", напоминавшее ему шипение гадюки. Смысла он не понимал, но чувствовал заложенное в этом слове неравенство: он – был приёмышем, его братья и сёстры – не были.

– Папа! – крикнул он, схватившись за драные, замызганные штанины отцовских брюк. – Почему я – приёмыш?

Фасис Бур слышал этот вопрос, кажется, уже в сотый раз. Маленький одноголовый и двурукий уродец ему успел уже порядком надоесть. Фасис приподнялся, стряхивая с себя головную боль вчерашнего похмелья, и схватил с полки под самым потолком небольшой сундучок.

– На, – буркнул он, швыряя сундучок точно в Зена, – изучёвывай, §рамотей.

А потом вернулся на место и задремал снова.

Зен слегка очухался от удара углом сундука в живот, увидел, как к нему придвигаются десятки злобных глазок и услышал знакомые выкрики:

– Заморыш!

– Зенова порода!

– А ну давай сюда коробочку…

Тогда он крепко прижал сундучок своей дрожащей левой ручкой к груди и на карачках пополз к выходу, а потом вскочил и побежал.

Он огибал соседские трубы, перепрыгивая через разрытые ямки с кореньями, и остановился только тогда, когда очутился на высоком холмике над рекой. Тут-то он и плюхнулся на землю, чтобы отдышаться.

Сундучок был не очень тяжёлый, хотя и довольно вместительный.

Одно препятствие ожидало Зена – замочек, который был, очевидно, заперт на ключ и не давал открыть узорчатую крышку. Однако Зен быстро справился с ним при помощи ржавой скрепки, которая завалялась в его карманах, и через минуту уже разглядывал содержимое.

С самого верха лежала записка: "Сие принадлежит Контомаху Зену и наследнику его, Баркусу Зену, и наследникам его, если таковые найдутся, но никому другому, кроме выше обозначенных".

Зен прочитал её по складам и тут же отложил в сторону. Далее шло что-то вроде зелёного пиджака с металлическими пластинками на плечах, который был плотно скручен в свёрток и перевязан верёвочкой. Под пиджаком лежала фотография седобородого старика, одетого в этот самый пиджак и короткие штанишки в цветочек. На обороте значилось: "Контомах Зен". Потом лежали ещё какие-то бумажки, толстая тетрадь и, наконец, большая круглая штука на цепочке. Зен повертел её в руках, поддел ногтем крышку. Под крышкой по кругу были нарисованы непонятные буквы, а на две из них показывали палочки: коротенькая и подлиннее. Зен прислушался и понял, что предмет тихо ритмично щелкает.