Медальон

Ванька неуверенно и осторожно сполз с кровати на тележку, робко уселся и, поерзав немного, смущенно улыбнулся:

– Ну, а дальше, что?

Капитан помог ему пристегнуть ремешки, легонько подтолкнул тележку, которая слегка погромыхивая, немного прокатилась по деревянному полу и замерла на месте.

– А дальше как? – Ванька расстроено оглянулся на капитана. – Ты же не будешь меня все время толкать?

– Может, палочки, какие выстрогать, чтобы отталкиваться? – озадаченно протянул Николай.

– Вот, возьмите! – раздался хриплый голос с дальнего угла, где лежал недавно переведенный с другого госпиталя боец, который протянул парнишке продолговатые брезентовые мешочки. – «Утюжки» называются. Я уже два года по госпиталям мотаюсь, насмотрелся на безногих, – с грустной усмешкой пояснил он. – Ремешки ещё приделать, и будет в самый раз! – он отвернулся к стене и замолчал.

Теперь дело пошло получше. Неумело тыкаясь в пол самодельными, аляповатыми «утюжками», Ванька лихо раскатывал по палате, то и дело с грохотом врезаясь в койки. Он бы ездил весь остаток ночи и целый день, ещё и ещё, но сосед-капитан почти силой загнал его обратно на койку.

– Дай людям отдохнуть! – добродушно бормотал он, забирая у Ваньки брезентовые мешочки. – И ты поспи, накатаешься еще вволюшку! Да и нельзя так, сразу. Спи, давай! – прикрикнул Николай. – А я покуда ремешки пришью.

С этого дня Ванька, дождавшись ежевечернего ухода Катерины, вытаскивал из укромного уголка свое неказистое средство передвижения и принимался раскатывать по палате. С каждым днем он всё сноровистее управлялся с тележкой, уверенно отталкиваясь брезентовыми «утюжками», а когда усталый и довольный своими достижениями укладывался спать, то с улыбкой представлял удивлённое лицо девушки, когда он самолично заявится к ней в гости. И что самое интересное – швы на Ванькиных культях стали затягиваться сами, зарастая нежной розоватой кожицей. Вот только зудели сильно! И чесались – прям спасу нет!

И однажды Ванька решился… Привычно покатавшись по палате, он подъехал к двери и выглянул в полутемный коридор, освещаемый единственной дежурной лампой в самом конце, как раз там, где, по словам девушки, находилась её комнатушка.

Осторожно, стараясь не наезжать на стыки половых досок, Ванька подкатил к заветной двери и, подняв руку, чтобы постучать, замер, услыхав за дверью знакомые приглушенные голоса.

– Ты твёрдо уверена, Катерина, что хочешь связать жизнь с этим парнем. Пойми меня правильно, девочка, что ему и так досталось! Ноги, глаз, частичная потеря памяти, – явственно расслышал он голос Петра Ивановича, главного врача госпиталя. – Ты ведь знаешь его историю болезни и в курсе, что у него никогда не может быть детей. Это пока ему четырнадцать лет и он не придаёт этому значения, а потом… Он будет чувствовать свою постоянную вину перед тобой за то, что у вас неполноценная семья, и на тебя ляжет основная ответственность за его жизнь. Кстати, а сколько лет тебе самой?

– Восемнадцать будет в декабре. Усе я понимаю, Петро Иванович, – тихо и умоляюще ответила Катерина. – Усе понимаю, а ничого не могу с собою поделати. Люб он мне! Жити без нёго не можу! – она повысила голос. – А шо касаемо деток… Так с детского дому узяты можно! Война-то по любому скоро закончится и скильки сирот буде по улицам бегати!

– Хорошо, хорошо, успокойся! – послышался добродушный голос Петра Ивановича. – Пусть будет по-твоему, но запомни, что наш разговор ещё не окончен. А я постараюсь раздобыть инвалидную коляску для твоего жениха, – он со вздохом поднялся, а Ванька, расслышав с той стороны приближавшиеся шаги, испуганно шарахнулся в сторону и с грохотом упал с тележки.

– Это что ещё за явление? – дверь резко распахнулась и на пороге возникла сухопарая фигура Петра Ивановича. – Подслушиваем, мил-человек? – пафосно произнес он с нарочитым негодованием. – Нехорошо! Давайте-ка, я вам помогу! – моментально сменив праведный гнев на милость, благодушно проворчал он и с помощью готовой от стыда провалиться сквозь землю Катерины помог Ваньке взобраться обратно. – Что же вы больничный распорядок нарушаете?

– Я больше не буду, – едва не плача, пробормотал Ванька. – Простите меня, Петр Иванович!

– Этого воина завтра ко мне, на личный осмотр и … – доктор на секунду замешкался. – Переводим Ванюшку в палату для выздоравливающих! – приказным тоном отчеканил он, а затем, покачивая головой и усмехаясь в седую бородку, отправился к себе. – А коляску я завтра достану! Специальную! Обязательно! – обернувшись, закончил главный врач.

– Горюшко ты мое, луковое! – прошептала Катерина и, чмокнув расстроенного паренька в белокурую макушку, проводила его до палаты.

На следующий день после тщательного осмотра у главного врача Ваньку перевели в другую палату, а вместе с ним и Николая, соседа-капитана, который ко всем прочим достоинствам, оказался еще и Ванькиным земляком, только из соседнего района. Доктор сдержал своё слово и ближе к вечеру Катерина торжественно завезла в палату важно поскрипывавшую инвалидную коляску.

– Вот это агрегат! – выздоравливающие обступили невиданное доселе чудо техники, неуверенно прикасаясь к никелированным спицам. – Да на резиновом ходу! Ты на ней, Ванька, как барин, до самого дому доедешь! Глянь, братцы, а она еще и складается! Сложил её, как чемодан и езжай, куды хошь! Эх, головастый тот мужик, кто эту штукенцию придумал!

– Да он на ней на первой колдобине кувыркнется! – возражали скептики.

– Балбесы вы! – авторитетно заявил Макарыч, пожилой и седоусый старшина, у которого не было обеих рук. – Гляньте, тут маленькие колёсики приделаны сзади! Это специально для вас, для бестолковых, чтобы коляска назад не опрокидывалась! Не слушай никого, Катерина, а грузи своего Ванюшку и айда в Петровку! Довести её маненько до ума и Ваньке её до конца дней хватит!

– И повезу! Вам-то какое дело! Ну-ка, расходитесь, зубоскалы! – начальственно прикрикнула Катерина на развеселившихся мужиков. – Давай, по своим кроватям, а то сломаете ещё! Потом разглядите!

– Петр Иванович с утра ездил на узловую станцию и специально для тебя, за две бутылки спирта выменял у тыловых интендантов. Она теперь твоя, – нагнувшись, прошептала девушка Ваньке в ухо. – Давай сесть помогу.

Она помогла притихшему и ошеломленному от свалившегося на него счастья парню перебраться в дерматиновое кресло, взялась сзади за ручки и бережно вывезла коляску на школьно-госпитальный дворик.

– Красота-то, какая! – восторженно прошептал Ванька, с удовольствием вдыхая, втягивая в себя звенящий, вечерний воздух. – Будто и нет никакой войны! Слушай, Кать, – он неуверенно поднял голову и посмотрел девушке в лучистые глаза. – А ты, правда, меня в Петровку повезешь?

– Я тебя на край света увезу! – не отводя взгляда, твёрдо ответила Катерина. – Только бы быть с тобой! И давай больше не будем об этом!

– Я еще маленький… – неловко промямлил Ванька и опустил глаза.

– Ты вырастешь! Ты обязательно вырастешь, и у нас всё будет хорошо! – уверенно подытожила девушка, улыбаясь своим мыслям.

С появлением инвалидной коляски Ванькина жизнь кардинально изменилась. Позавтракав и стоически перенеся ежедневные перевязки и прочие процедуры, он принимался за свое средство передвижения. Бережно и осторожно протирал все блестящие поверхности, подкачивал колёса и смазывал трущиеся детали машинным маслом (насос и масленку ему тайком притащил слесарь Василий) и проделывал еще множество различных манипуляций, необходимых, по его мнению, для полного «доведения до ума». А потом… Он ложился на кровать и, угрюмо сопя, принимался вырезать ложки из липовых заготовок, терпеливо ожидая вечера, времени, когда непременно освободится Катя. Нет, Ванька ездил и один. По палате, по длинному коридору, но на улицу, да еще по разбитой вдребезги дороге он выезжать побаивался.

Девушка, закончив необходимые и неотложные дела, заходила в палату, но не робко, как в начале их тесного общения, а свободно подходила к Ванькиной кровати и, сняв шапочку, не спеша расплетала толстую косу.