Искра

У духов-сплетников совести нет - из благодарности они шаманам не служат. Но ради водки да палёного волоса порой приносили они вести. А старый келе Тихой Птицы, глазастый проныра - чаще прочих.

Спал Искра - а сквозь сон слышал, как метель завывает, как резвятся на просторе духи великого холода. И вдруг почувствовал, как щёку его что-то кольнуло, словно комар среди зимы непонятно откуда в тордохе взялся.

Вздрогнул Искра, проснулся. Хотел пришлёпнуть назойливую мелочь - да увидел: не комар это, а коготь келе-пропойцы. Сидит наглая кроха на шкуре у самого лица Искры - все глазки, сколько есть, зеленоватыми огоньками горят.

Увидал келе, что Искра глаза открыл - и сказал умильно:

- Прости, великий шаман, что полёт твой прервал. Ты за весть водки обещал - ты мне поднеси, а я тебе большое слово скажу.

Нашарил Искра в пологе флягу, плеснул на ладонь. Выхлебал келе водку и ухмыльнулся пастью, что на животе у него раззявилась:

- Тётка Лихорадка, что Кровавому Мору родная сестра, к Пустоши Палок подалась, где нынче богатый человек Чёрная Скала оленей своих пасёт. Младшего сына у него забрала, дочерей доедает - на старшего сына поглядывает. Гнуса Чёрная Скала звал - не поехал Гнус: болтает, что это твои келе детей Чёрной Скалы пожирают. Мол, Куропатка тебе злое слово на ярмарке кинула - а медведи твои и взъярились от твоей обиды, совладать с ними ты не можешь, да не особо и хочешь. Безжалостный ты, мол, как отец твой огонь. Просил Чёрная Скала Гнуса с тобой сладить, поговорить или отвадить келе твоих - да отговорился Гнус, мол, нечего было детям Ворона самим к тебе бегать и помощи просить. Мол, вот вам ваш Искра и чёрное зло - нате, ешьте, а Гнус в эти дела путаться не станет.

Выслушал Искра - сердце в лёд превратилось.

Прокусил мизинец, как в детстве - дал крохе-келе кровавую каплю. Восхитился келе, обрадовался, слизал кровь - и опьянел, как человек, что целую ночь гулял. На радостях песню запел:

- Эхей, великий шаман Искра! Нет такого ни в одной из семи тундр! Все меня слушайте, просыпайтесь, медведи, войдите в оленей, встаньте к нарте - великий шаман Искра в метель искать пути вздумал! Как на крыльях несите нарту его - это я говорю, пока сам Искра не приказал!

А Искра меж тем и впрямь парку накинул, выскочил из тордоха, где мать с Копьём спали, в ледяную метельную ночь. Крутит злой ветер снег вихрями, небо с землёй перемешал, Верхний мир с Нижним. Только медвежонок, старый друг, из снежной мути собрался, в колени Искре ткнулся, как пёс - и два оленя к самому входу в тордох подошли.

Жуткие олени. Глаза у них в ночи горят мутными лунами, сполохи по шерсти перекатываются. Понял Искра: и впрямь медведи его в оленей вселились - и запряг их в свою нарту. Привязал к нарте мешок с бубном и колотушкой. Сильно спешил.

- Несите нарту, - приказал, - к Пустоши Палок, где богатый человек Чёрная Скала живёт. Вихрем несите, пургой, позёмкой, ветер обгоните - но успейте, пока дочери его ещё живы.

Прыгнул на нарту - и рванули олени-келе с места. Вцепился Искра в нарту обеими руками, так, что пальцы окостенели; метель лицо режет, как сотня ножей, не видно в пурге дороги, только олени впереди несутся, распластались в полёте, снега копытами не касаются, скорость с их шерсти зелёные искры сдирает, как ветер с наста - снежную пыль. Куда там оленьим бегам! Не дорога - чёрный сон, от какого просыпаются с воплем.

Так Искра и не понял, долго ли ехал - только и хватило у него сил удивиться, когда встали олени, как вкопанные.

Еле разжал Искра пальцы, встал с нарты с трудом. На бровях и ресницах - наледь, на волосах - снежная корка, парка - вся в снежной коросте, лицо горит, будто кожу содрали с него. Мотнул Искра головой, протёр глаза: стоит рядом - руку протяни - белый тордох богатого человека Чёрной Скалы. Из ондигила столб искр вырывается - не спят хозяева. За тордохом собака воет и скулит. А у вешал - ещё одна упряжка дожидается: дохлые олени в гнилую нарту запряжены. И стоят рядом неподвижно трое мертвецов - два старика, как изморозь, белые, и тёмная иссохшая старуха с кульком на руках.

Взглянул на них Искра - и понял: предки Чёрной Скалы ждут его детей, чтобы на своих оленях их в Нижний мир отвезти. А кулёк на руках у старухи - мёртвый младенец.

- Поторопились вы, - сказал Искра.

Мертвецы даже не шелохнулись. И тогда Искра мимо них пошёл к тордоху Чёрной Скалы.

Чёрная Скала оленей услыхал, шаги услыхал - входную занавеску откинул. В одной руке - жирник, огонёк в нём мечется, в другой - заморское ружьё, дорогая невидаль, что он на ярмарке выменял на золото.

Увидал Чёрная Скала Искру - переменился в лице.

Ружьё направил Искре в грудь. Щёлкнул металл звонко, а Чёрная Скала сказал с горечью:

- Приехал? Зачем тебя сюда принесло вьюжной ночью? Полюбоваться хочешь?

Вздохнул Искра.

- Приехал. Не держи меня за порогом, Чёрная Скала - дай мне злую нежить выгнать, пока ещё может получиться у меня. Потом в меня из ружья стрелять станешь.

- Откуда приехал? - спросил Чёрная Скала. - От Гнуса? Гнус просил тебя?

- Не дождёшься от Гнуса помощи. Из стойбища я приехал, что у Круглого озера. Дай мне войти, Чёрная Скала - каждый миг кто-то из них умереть может. Ждут их уже в Нижнем мире.

- Из стойбища - ночью, в пургу? Видно, с совиными глазами и с крыльями у тебя олени. Все вы, шаманы, ходите во лжи, как во тьме... - но посторонился Чёрная Скала - и вошёл Искра к нему в тордох.

Жену Чёрной Скалы, красавицу Бисер, Искра увидал, рукой отстранил, чтобы пропустила в полог - а уж потом узнал: подурнела Бисер, осунулась, глаза от слёз опухли и померкли, в чёлке седая прядь серебрится, как иней. Горько ей и страшно.

И старший сын её - пухленький медвежонок в малице с пушистой оторочкой, от страшного шамана лицо спрятал у матери в подоле. А младший сын, надо думать - тот самый младенец, кого Искра у мёртвой прабабки в руках видел - и ни табуны несчитанные, ни золотой песок этого уже никогда не изменят.

А в пологе - дочери Чёрной Скалы, девочки-погодки, Кедровка и Куропатка, по белым шкурам разметались. Лица у них - как летняя луна, прозрачные, в смертном поту; дышат, словно запалённые олени - тяжко.

Сжал Искра обод бубна в руках - и увидел.

Сидит над сёстрами Лихорадка, на него таращится, глаза - будто пустые бельма, холодное сияние из них течёт, как гной. Сама - вроде вязанки тальника, не тело - охапка почерневших костей. Ноги, как у крачки, короткие, зато руки сухие и длинные, и много их, много: двумя руками девочкам шеи сжимает, ещё четыре к Искре потянула. Цепкие костлявые пальцы - то ли в крови, то ли в саже.

Осклабилась Лихорадка щербатой пастью:

- Пришёл? Ну что ж, раз пришёл - так и тебя съем, а остальными закушу. Долго я из подземного своего тордоха в Срединный мир не выходила - проголодалась.

Усмехнулся Искра.

- Хорошо, что ты из-под земли выбралась. Мне тут тебя прикончить проще будет, - и уголёк из очага взял. Дунул на уголёк - поднялся голубой язычок огня у шамана на ладони.

Почуяла Лихорадка огонь - руки отдёрнула.

- Ну что ж ты, - сказал Искра. - Сама же съесть меня хотела - вот и ешь, а я тебя изнутри спалю, пепел по семи тундрам развею.

Зашипела Лихорадка, как жир на углях.

- Не признала я тебя, отродье огня. Не нравишься ты мне - и родню твою я не люблю, но доброе согласие лучше вражды. Не стану я тебя трогать - уходи по-хорошему.

Мотнул Искра головой:

- Вместе уйдём.

- Девчонок доем - и уйдём, - зафырчала Лихорадка.

Ничего не ответил Искра: бубен локтем к боку прижал, нож из ножен вынул, стал его ладонью гладить - огонь в металл вошёл, засветилось лезвие красным-красно, как солнце закатное.

- Что это ты делаешь? - встревожилась Лихорадка.

Улыбнулся Искра:

- Сейчас этим ножом пальцы тебе резать стану, которыми людей душишь.

Шарахнулась Лихорадка назад:

- Не смей! Одну руку мне тронешь - другой девчонку задушу!