Квантун

Пиво и в особенности рыба превзошли все ожидания. Самара путешественникам понравилась весьма.

Весь следующий день поезд колесил по необъятным просторам Уфимской губернии. На 500 верст раскинулись ее степи с запада на восток, упираясь в Уральский хребет. Там, за ним, кончается Восточно-Европейская равнина и начинается равнина Западно-Сибирская. Там кончается Европа и начинается Сибирь… Сибирь! Сколько таинственного и загадочного кроется в названии этой удивительной страны!

Миновав Уфу с ее Белой рекою, путешественники оказались у самого подножия гор – холмы теперь стали постоянными их спутниками. Показались густые кустарники, сосны, осины. Снег отсутствовал как таковой.

Горский и Унгебауэр ехали молча. Должно быть, несколько друг от друга устали, что тоже бывает при долгой дороге.

Ближе к вечеру явился проводник с новым постельным бельем. Старое попросил сдать. Оказывается, в Сибирском поезде заведено менять спальные принадлежности через каждые три ночи. Лейтенант флота нашел момент подходящим и, еще раз поблагодарив любезного попутчика за внимание, сообщил, что отныне намерен спать наверху, как то и положено, исходя из приобретенных билетов.

Демьян Константинович вскоре удалился в салон играть в преферанс и обзаводиться новыми знакомствами. Антону Федоровичу ничего не оставалось, как залечь с книгою. Когда стемнело, пришлось зажечь лампу.

К полуночи горы заметно подросли. Появились высокие ели и пихты, заметные даже невооруженным взглядом. Также обращала на себя внимание обильная каменистость. Нередко встречались и валуны, поросшие мхом. В лесах наблюдался снег.

В третьем часу ночи явился озлобленный Унгебауэр. 120 рублей проигрышу испортили его настроение кардинально. Вне себя от возбуждения, лейтенант не находил покоя.

– Будет тебе, Демьян Константинович! – успокаивал его проснувшийся Горский. – Завтра непременно отыграешься.

– Да, да! Завтра отыграюсь… Завтра всенепременно отыграюсь!.. – бубнил офицер флота. – Однако каков ловкач!..

– Ты о ком?

– Об Ильине, о ком же еще? – раздраженно огрызнулся Унгебауэр.

– Я, знаешь ли, дорогой друг, с господами из салона не знаком, а потому знать их не обязан, – обиженно отозвался Горский.

– Да, да… Извини, Антон Федорович. Погорячился…

– Ложись спать. Уже поздно.

– Лягу, лягу… Вот только покурю и лягу.

Покурив, лейтенант так и не лег. Сон решительно не брал его.

Вскоре показались огоньки небольшого городка. Бодрствовавший Унгебауэр сверился с расписанием – Златоуст. Демьян Константинович заявил, что выйдет подышать. Предложил присоединиться Антону Федоровичу, который также потерял сон. Разгоряченный офицер накинул шинель и, не дожидаясь товарища, сошел на платформу.

Златоуст расположился в весьма живописном месте. Окруженный горами, он выгодно отличался от любого провинциального городка равнинной России. «Так, должно быть, выглядят наши кавказские курорты», – размышлял Горский, кутаясь в пальто и вглядываясь в темноту.

Унгебауэр рассчитывал о чем-то потолковать с проводником, но тот явно не желал разговаривать. Лишь утвердительно кивал, зевал и отворачивался. Красоты южного Урала он, вероятно, лицезрел не единожды.

В половине десятого утра прибыли в Челябинск – уездный город Оренбургской губернии. Здесь Сибирский поезд совершал длительную остановку, связанную с пополнением запасов угля, воды, провизии. Производился досмотр состава, проверялись буксы.

Пятичасовая стоянка позволяла вдоволь нагуляться по городу. Не мывшиеся пять дней, Горский с Унгебауэром условились посетить баню. Несмотря на то, что в поезде имелась собственная ванна, многие пассажиры ею брезговали. Ванной активно пользовалась прислуга, поэтому существовала высокая вероятность подцепить какую-нибудь заразу в виде вшей или чего-нибудь подобного. К тому же имела место систематическая нехватка воды как таковой.

Наняв извозчика, путешественники приказали свезти их в лучшие в городе бани.

Парились часа два, не меньше. Всякий человек, особливо дворянин, привыкший к комфорту в виде ванны, душа и прочих удобств, поймет, с каким наслаждением Антон Федорович и Демьян Константинович смывали с себя накопившуюся за дни странствий грязь. С не меньшим упоением стегали они друг друга березовыми вениками.

После бань, чистые и румяные, попутчики отправились осматривать город. Одигитриевский женский монастырь, что на Южном бульваре, чем-то отдаленно напомнил киевскую Софию. Поблизости имелся добротный каменный римско-католический костел, что для уездного города большая редкость. Прогулялись по Никольской до весьма уютного Пушкинского сквера, прошлись по Скобелевской, по Уфимской спустились к Миассу – местной речке с вычурным названием. На Сибирской улице обратил на себя внимание Христорождественский собор, построенный, должно быть, при Екатерине Великой, ежели не раньше. Через квартал на запад проглядывал минарет мечети. И тоже каменный.

Еще одна деталь, которая бросалась в глаза, а вернее впивалась в уши – местный диалект. Довольно быстрая и отрывистая речь уральцев отнюдь не отличалась той мелодичностью, которая присуща малороссам. Слова челябинцев бодро начинаясь, затем вдруг резко обрывались, усекались и подпрыгивали, точно безрессорная карета по булыжной мостовой. Утвердительную частицу «да» здесь часто заменяют междометием «ну». Местные инородцы внесли свою лепту: «бяда», «брявно», «туды», «добрай» и прочая. Этот довольно комичный говор Горскому, тем не менее, понравился. Всегда интересно узнавать что-то новое. Да и не может народ, раскинувшийся на тысячи верст огромной Империи, говорить одинаково на всем своем протяжении. Об этом следует помнить.

Отобедав в ресторане по очень скромным даже для Киева ценам, Антон Федорович и Демьян Константинович разыграли три пирамиды на бильярде. Все разы выигрыш остался за киевлянином. Оно и не удивительно: Горского к этой занимательной игре приучил товарищ-сокурсник, с которым они не один десяток раз оттачивали мастерство в кондитерской Семадени на Крещатике. Коллежский секретарь предусмотрительно настоял на крайне малом банке, дабы еще больше не обозлить не умевшего проигрывать лейтенанта.

– Ну, Антон Федорович! Ну, шельмец!.. – сокрушался Унгебауэр, глядя как шары из слоновой кости один за другим влетают в лузы. – Напомни мне в другой раз, чтобы я более никогда не держал с тобой пари на бильярде!

К двум часам пополудни попутчики благополучно добрались до станции. Город встретил их радушно и хлебосольно, а потому понравился и запомнился. Вообще же Челябинск при должном внимании и грамотном управлении обещал однажды стать центром собственной губернии. Тому способствовала и значительная удаленность от Оренбурга – 600–650 верст (та же Уфа в два раза ближе).

Точно по расписанию – в два с четвертью – поезд тронулся на восток. Страна гор сменилась страной равнинных лесостепей. Из встречавшихся деревьев бо̀льшую часть занимали березняки, меньшую – боры. Изредка попадались тополевые рощи и осиновые колки. К ночи поезд должен был добрать до Тобольской губернии.

Вечером Унгебауэр ушел отыгрываться в преферанс. Звал с собою Горского, но тот категорически отказался, ввиду необученности игре и отсутствию любви к картам. Коллежский секретарь продолжил чтение рассказов графа Толстого, уже более года отреченного от Церкви.

Демьян Константинович на сей раз вернулся раньше – около полуночи. Он едва стоял на ногах и мог что-то говорить. Настолько был пьян.

– В чем дело? – вскочил Горский. – Почему ты пьян?

– Я отыгрался!.. – улыбнулся Унгебауэр и рухнул на диван. Из кармана его брюк торчали мятые десятирублевые билеты. Стало быть, флотский офицер действительно отыгрался и на радостях перебрал с алкоголем. Бессонная ночь Антону Федоровичу была гарантирована. Он снова предложил лейтенанту занять нижнее место, но тот гордо отказался. Едва не уронив лампу, Демьян Константинович все-таки сумел забраться наверх, воспользовавшись складным столиком в качестве лесенки.