Страница 6 из 8
А мы возвращались очумевшие от солнца, от бесконечной беготни, от собственного крика. Усталые, но счастливые, как сейчас принято говорить.
Да, несладко приходилось Шмулику 'под домашним арестом'. Более всего его удручало, что он лишился свободы именно в тот момент, когда наконец-то обрел, как ему намечталось, столь чаемые им братство и равенство.
К счастью, через несколько дней его вынужденная коммуникативная депривация была
прервана и даже сменилась кратковременным, но несомненным триумфом. Дело в том, что бабушка сама извелась, глядя на страдания юного Шмулика, и все настойчивее стала требовать смягчения наказания. 'Нальзя же так, ребенок целый день мается...' - говорила она. Мама под ее влиянием тоже стала проявлять некоторую амбивалентность. И только отец оставался неумолим. В конце концов, вся ответственность оказалась возложена на него.
-Я согласна, отменять собственные решения не педагогично, но так ведь тоже нельзя... -
сказала мама. - Надо придумать ему какое-нибудь развлечение.
-Да, Гриша, если ты так уперся, то хоть придумай ему какое-нибудь развлечение. -поддержала бабушка.
Отец задумался. Вспомнив собственное детство, он поздно вечером, сразу после работы, даже не поев, удалился в сарай. Там у него был сооружен верстак и хранились разные столярные и слесарные инструменты. Отец с детства любил мастерить. Через полтора часа он появился и, судя по его лицу, явно не считал, что потерял время зря. Шмулику (и всем другим желающим) был торжественно предъявлен некий механизм, на первый взгляд выглядевший не слишком казисто. Более всего это было похоже на крайне примитивный пистолет или, лучше сказать, гарпун. Это был довольно толстый деревянный брусок, являвшийся как бы стволом. В нем было просверлено отверстие, в которое была вставлена пружинка. С помощью специального рычажка, оттягивавшегося назад, она сжималась до отказа. С помощью нажатия того же рычажка конструкция приводилась в действие - пружинка распрямлялась, ударяя в легкую пластинку. Раздавался резкий щелчок, и из 'дула' вылетала иголка, соединенная с этой пластинкою ниткой. Дальнобойность этого 'орудия' была невелика - от силы 5-7 сантиметров. В первый момент Шмулика даже охватило разочарование. Но, после краткого объяснения и демонстрации принципа действия, оно сменилось восхищением и энтузиазмом.
-Это такая штука, - начал отец, - похожая на гарпун. Знаешь, что такое гарпун?
Шмулик отрицательно покачал головой.
-Ну, как же, мы же еще в кино недавно смотрели, как на китов охотятся. Помнишь? - спросила мама. Шмулик вспомнил, как в журнале 'Новости дня', который показывают перед настоящим фильмом, совсем недавно они видели сюжет про китобойную флотилию и как они охотятся на этих гигантских китов, добывая ценные продукты - жир, китовый ус и что-то еще непонятное, чего Шмулик не запомнил.
-Ну, на китов с этим гарпуном вряд ли получится,.- продолжил папа, - а вот поохотиться на насекомых вполне можно. На мух, на ос и так далее. Вот смотри, я тебе покажу....
С этими словами отец осмотрелся, увидел муху, нагло усевшуюся на одну из клубничен, лежавших в миске в центре стола, прицелился и нажал на 'курок'. Он, конечно, промазал. Муха успела увернуться и стала с невероятной скоростью кружить по комнате, возбужденно жужжа. Зато гарпун вонзился и пронзил клубничную мякоть чуть ли не насквозь (только иголочное ушко торчало снаружи). Отец потянул за нитку, вытащив 'окровавленную' иголку, из клубничины брызнул сок, а Шмулик даже зааплодировал.
-Можно я?! Д-дай, д-дай мне пульнуть? - в крайнем возбуждении затараторил он.
Папа протянул ему гарпун, предупредив:
-Только, пожалуйста, осторожно...
Шмулик, дрожа от возбуждения, схватил гарпун и направил его на другую муху, сидевшую на стене.
-Нет, нет! - предостерег отец. - По твердой поверхности не стреляй, а то иголка быстро затупится. И, вообще, может отскочить, и в глаз!..
Тут уж бабушка, заслышав о таких ужасах и опасностях попыталась протестовать. Папа заверил ее, что это практически безопасно.
-И потом - так ведь нехорошо... Им же больно... - выложила бабушка свой последний аргумент. Но как-то вяло. И то - память о войне еще была свежа. Нравы по тем временам были еще суровые, не смягченные ни абстрактным гуманизмом, ни заботой о братьях наших меньших... Мучить кошек еще не казалось тогда серьезным грехом. Не говоря уж о насекомых. Мух же - разносчиков всяческой заразы - никак нельзя было считать друзьями человечества. Короче, Шмулик сделал-таки два-три выстрела 'в молоко' и, после долгих уговоров, отправился наконец спать, прижимая к груди свое сокровище. Он еще долго не мог уснуть в предвкушении завтрашней 'охоты'.
Наутро, наскоро умывшись и что-то проглотив на завтрак (он даже не помнил что, ибо делал это машинально), Шмулик выскочил в сад. Было еще рано и основная армия насекомых еще не начинала свой набег. Наблюдалось лишь небольшое количество мух и мотыльков. Но для начала Шмулику и этого было достаточно. Он самозабвенно стрелял по всему, что движется. Он подкрадывался к своей ничего не подозревающей добыче, чувствуя себя индейцем на охоте за бизонами, и тщательно целился из своего страшного оружия. Мухи и мотыльки оказались неудачным объектами для охоты. Хотя и по противоположным причинам. У мух была слишком хорошая реакция, потому они были неуязвимы для Шмуликова гарпуна. Мотыльки же - наоборот. В них было очень легко попасть. Если гарпун не попадал в тельце, то уж в крыло - наверняка. Гарпун пронзал одно, а то и оба крыла насквозь. Несчастный мотылек оказывался как бы нанизан на нитку. Он начинал биться, трепыхать крылышками, но освободиться, разумеется, не мог.
Нитка начинала разрывать крылышки и через несколько секунд от них оставались лишь жалкие лоскутки и ошметки. Изуродованный обескрылевший мотылек еще пытался позти, волоча за собой нитку с иголкой, а потом затихал. При виде мучений второго или третьего мотылька, ставшего его жертвой (на первого он не обратил внимания, захваченный охотничьим азартом), нечто вроде жалости кольнуло сердце Шмулика. Он не стал раздумывать о мимолетности бытия, о преходящести земной красоты, померкшей от его руки и у него на глазах. Нет, он просто решительно занес мотыльков и бабочек в свою личную 'красную книгу', добровольно наложив на себя запрет на их отстрел.
Но этот запрет ни в коей мере не распространялся на ос, пчел и даже роскошных черно-желтых бархатных шмелей. Техника охоты была чрезвычайно проста - насекомые жужжали над цветами и время от времени замирали на каком-нибудь из них. Особенной популярностью пользовались цветы в виде раструбов (Шмулик не знал их название), росшие на кустах вдоль забора. Глупые пчелы и шмели заползали в них головой вперед, оставляя полностью открытым и беззащитным свой тыл. Оставалось только прицелиться и загарпунить их. При особо удачных выстрелах пронзенным оказывалось не только тельце, но и сам цветок. Пчела или шмель оказывались как бы пришпиленными к нему. В большинстве случаев гарпун поражал только само насекомое. Если глубина проникновения была невелика, раненой жертве иногда удавалось освободиться и улететь. Но, как правило, насекомому освободиться не удавалось. Пронзенное иглой, оно бессильно повисало на нитке. Только шмели оказывали бешеное сопротивление - они жужжали, кружились, неся в себе гарпун и ощутимо натягивали нитку, так что иногда казалось, что она вот-вот порвется. Жалости к ним Шмулик не испытывал, ведь осы и пчелы были сильными и коварными врагами, в прошлом приносившими немало неприятностей в виде болезненных укусов и самому Шмулику, и другим членам семьи. Бабушка, так та вообще их панически боялась. Так что они, в сущности, получали по заслугам. К тому же это не была бойня, как в случае с бабочками. Ведь существовала вероятность, что раненный зверь попробует атаковать охотника. Хотя это ни разу не произошло, но теоретически такая возможность существовала. Это ощущение потенциальной опасности подстегивало Шмулика. Как ни крути, но шансы были хоть и неравными, но обоюдными.