Страница 7 из 8
За несколько часов Шмулик достиг в искусстве охоты если не совершенства, то, во всяком случае, степеней высоких. Свои немалые трофеи Шмулик складывал в специально приспособленную для этого стеклянную и высокую банку из под компота. К полудню тела уничтоженных или умирающих врагов полностью покрыли ее дно. Бабушка, у которой он выпросил банку, при виде этих подвигов неодобрительно качала головой.
-Самуильчик, им же больно!.. - укоряла она внука. Но тот оставался к увещеваниям глух.
Он даже не сразу услышал призывный свист из-за забора. Да, мы все - пацаны - с утра, как обычно, отправились по своим делам. Но одному из нас в тот день было запрещено отправляться 'в город' из-за накануне порванных штанов.
Страдалец маялся от скуки и, за неимением лучшего, готов был общаться даже со Шмуликом. Но тот, как назло, его не замечал. Надеясь привлечь его внимание, один из нас уже трижды демонстративно продефилировал по улице, поковырял палкой в пыли, но все тщетно. Шмулик находился в саду, но что-то искал где-то в другом конце сада. В конце концов, отчасти удивленный и задетый таким поведением пацан все же решил, что, если гора не идет к Магомету, то... Он подошел к забору вплотную и снова, на этот раз громче, свистнул. Наконец, Шмулик заметил его и вприпрыжку бросился к забору.
-Слышь, Санек?! Ты чево делаешь-то? Своих не замечаешь?.. - как бы небрежно завел тот разговор.
Шмулик, конечно, немедленно поведал ему о своем увлечении, продемонстрировал гарпун и банку с трофеями. У того загорелись глаза.
-Ух, классно! Вот умат! - восхищенно промолвил тот, открывая калитку с явным намерением войти. - Дай-ка и мне!..
На какое-то мгновение Шмулик застыл в смятении. Он понимал, что смысл, т.е. дух наказания, которому его подвергли, заключался в том, чтобы он не общался с этими 'гадкими детьми'. С другой стороны, буква закона была бы соблюдена, ведь на улицу он не выходит. Словом, перед Шмуликом встала вечная проблема: что соблюсти - Дух или Букву? Как это часто бывает, он сделал выбор в пользу буквы.
-З-заходи, конечно... - сказал он, отбросив колебания, и протянул гостю свое сокровище. Тот почти с урчанием схватил гарпун и бросился в самую гущу кустов.
Бабушка, перед которой возникла та же дилемма - Дух или Буква , поступила в точности так же, как и внук. Она удовлетворилась соблюдением буквы и накормила обоих обедом. Гость моментально проглотил и первое, и второе, и третье - бабушкин знаменитый компот, попросил добавки, после чего удовлетворенно отрыгнув, снова поспешил в сад, сопровождаемый Шмуликом.
Ближе к вечеру гость расчувствовался окончательно:
-Санек, ты настоящий друг! Другой бы пожидился дать пострелять, а ты... Ты, хоть еврей, а не жадничаешь.
И вообще, - добавил он, похлопывая себя по животу, - жратву твоя бабка готовит, что надо. Я прям обожрался. Завтра с утра снова приду. Ты жди...
После чего исчез в сгущающихся сумерках. Шмулик и бабушка, не сговариваясь, сочли за благо не сообщать родителям о состоявшемся визите.
Наутро вчерашний гость снова явился, как и обещал. Да не один. Он привел еще троих, которые уже были наслышаны о новом развлечении и жаждали тоже принять участие в восхитительной охоте. О, это был чудесный день! Каждый вновь прибывший получил доступ к гарпуну, и, хотя на каждого доставалось лишь ограниченное число выстрелов, ибо желающих было много, никто не был в обиде.
Охота продолжалась часа три. Но постепенно все наши противники - осы и шмели - то ли были истреблены, то ли у них наступил послеполуденный отдых, который мы нынче называем иностранным словом 'сиеста'. Да и мы сомлели, ибо день был на редкость жарким даже по фрунзенским понятиям. Бабка Шмулика дважды выносила нам большую кастрюлю с ледяным компотом, но мы быстро ее осушили, а когда затребовали у Шмулика еще компотца, бабка сказала, что мы все выпили. Ну, ничего, она сейчас идет на рынок, и завтра всех друзей Шмулика будет ждать новая порция.
В саду у Шмулика росло огромное черешневое дерево. Которое склонялось как раз над невысоким сарайчиком, в котором его отец, как уже говорилось выше, иногда что-нибудь мастерил. Кто-то из нас предложил забраться на крышу сарая, чтобы полакомиться черешней, которой, как мы видели снизу, оставалось еще много, хотя птицы уже славно над ней поработали. В сарае как раз лежала лестница, которую мы приставили к сараю и быстренько залезли на наверх. Крыша была покрыта черным толем, который так разогревался на солнце, что стоять на нем было все равно, как на сковородке. По счастью, бОльшая часть крыши была в тени того самого черешневого дерева, и мы с комфортом в этой тени расположились. Ветви черешни, усыпанные огромными, тускло отсвечивающими, запыленными и сладкими-пресладкими ягодами, лежали прямо у наших рук. И мы придирчиво отбирали самые лучшие из еще непоклеванных птицами ягод и лениво сплевывали косточки прямо в кусты, окружавшие сарай. Словом, блаженствовали. А Шмулик явно чувствовал себя на седьмом небе. Ведь он лежал на крыше, как равный среди равных, впитывая сладость не только черешни, но и настоящей мужской дружбы.
Но все хорошее рано и ли поздно кончается. Вот и мы через какое-то время слезли с крыши и от нечего делать стали бродить вдоль грядок. Кто-то из нас поднял дощечку, валявшуюся тут же, и стал этой дощечкой землю на грядке рыть-ковырять. И обнаружил кое-что интересное. Это были черви. Да какие!.. Никогда за всю свою последующую жизнь я больше таких не встречал. Омерзительные, жирные, с палец толщиной, белого цвета. Даже какие-то полупрозрачные, а внутри них переливалась отвратительная жидкость. И если нажать посильнее, эти черви (а, может быть, и личинки чего-то?) лопались, и белесая жидкость обрызгивала все вокруг. В общем, даже притрагиваться к ним было противно. Но пришлось, потому что мы заметили, как Шмулик смотрел на этих червей - не только с омерзением, как и все мы, но еще и с явным страхом. Чего же еще надо? Мы сразу оценили перспективу нового развлечения и стали бросать червей прямо в него, а потом и запихивать ему под майку. А Шмулик вел себя, как и подобает, чтобы мы могли всласть повеселиться. Он стал отбиваться, уворачиваться, а потом по-девчоночьи скрючился, прикрывая лицо и все тело локтями. Да к тому же зарыдал, а потом вообще у него началась истерика. Он упал на землю, сжавшись клубочком , и только повторял сквозь слезы: 'Робя, не надо. Ну, пожалуйста, не над-д-до...'
Но тут раздался просто душераздирающий крик. Это Шмуликова бабка вернулась с рынка. Она побросала у калитки тяжелые сумки и с какой-то удивительной скоростью, учитывая ее возраст и полноту, бросилась спасать своего внука. Мы же, конечно, тут же кинулись врассыпную.
Это потрясение не прошло для Шмулика бесследно. Бабка жаловалась любопытствующим соседкам, что он три дня пролежал с высокой температурой и вроде как в бреду. И его все время тошнило. Дважды пришлось вызывать врача. Но потом Шмулик потихоньку оклемался. Соседки поахали и тут же разнесли эту информацию по окрестным домам. Так что она очень скоро дошла до наших родителей. Нас, естественно, выпороли. А на очередном совете в семействе Шмулика было постановлено, что он не будет выходить даже в сад, а на улицу - только вместе с бабушкой или с Динкой. А по вечерам, когда родители вернутся с работы, 'мы будем гулять, ездить в город и, вообще, всячески развлекаться. А через месяц примерно мы съездим на недельку на Иссык-Куль. Хорошо, Сашенька?'. Шмулик уже не возражал.
Так он стал выходить из дому исключительно с бабушкой (ну, или с сестрой, что случалось редко). Куда они, туда и он. Они в город - и он в город, они на рынок - и он на рынок.