Страница 105 из 107
Можно, конечно, сказать, что нам плевать на паразитизм, что для нас важнее удержать колосс державы на ногах, обутых в кирзовые сапогах.
Тогда надо признать, что по отношению к человеческому фактору, мы те же самые древние шумеры и китайцы циньской династии, которые лишь выражали волю потустороннего начальства. Только у нас еще нефть, доставшаяся нам от покойных динозавров, железные дороги, подаренные царем-батюшкой, и тяжелая промышленность, испражняющая трактора-циклопы и штабеля танков, которые станут грудой дерьма после ударов американских нейтронных зарядов.
Нет, конечно, Бореева нельзя по-простецки обозвать резиновым изделием. У него осталась доля нормальной человеческой разумности, которая считает, что Отверженные вовсе не желают только побаловаться нами. А если и побаловаться, то лишь во вторую очередь, а в первую очередь упорядочить и объединить. Вот, например, вождь, известный как Усатый Хозяин, собрал у себя всю волю страны, взял в свои сухие ручонки судьбы всех, после чего размазал, не моргнув глазом, четыре миллиона крепких крестьян и сорок тысяч старших офицеров. Но ведь врага-супостата побил. А уж какое счастье, когда зоокоммунизм наступит, когда Отверженные задирижируют нашими судьбами как симфоническим оркестром. Может Бореев и прав. Но только в том случае, если мы до сих пор - зоосущества, если у нас нет своей небесной матрицы, нет личного светящегося витязя-хранителя.
Меня легко, как осенний листик пронесло через завесу, и я вновь увидел процессионную дорогу и башню Нергала, его красный храм с серебряными рогами "всех насажу" и золотое внушительное изваяние с огромными провалами глаз. А затем почувствовал себя - нет, не в тех человечках, что покорно бредут на заклание, пытаясь спасти свой род и свой город от ярости демона.
Я ощутил себя Им. Хорошо было оказаться Им, вождем смерти. Он так разбирался в матрицах, особенно, тех, что легко завершают судьбы людей. Он мог поторопить любого, от царя до ассенизатора. Он знал, где и когда живое существо начнет изнывать, кончаться и разлагаться. Самое главное, он умел получать от этого удовольствие. Испытывать сладкие содрогания от каждого разорванного пульса. Закусывать нежным распадом нестойких организмов и умов. Радостно ощущать крепость собственной воли. Это было здорово. Я таял вместе с демоном. Внезапно вторгся шакалий вой. Это Цербер решил испортить настроение.
И тогда я опять насторожился и попробовал удрать от своей роли в предписанной судьбе. Я улепетывал через лес, где все благоухало. Там встретилась Лиза. Не Лиза, настоящая Иштар. Посыпанная золотой пудрой, в тяжелых ожерельях и браслетах, звенящих на ногах. От ее рук, сисек, губ, ягодиц исходили тяжелые волны, которые будоражили плоть, мясо, сало, кости, каждую клетку, каждый ген. Все частицы моего тела спешили оказаться рядом и порывисто отдать лишнюю энергию. Но опять выскочил поганый Цербер, сжимая в челюстях рубаху безвременно усохшего Хасана. Экую песнь песней испортил, гад... Однако шакал прав, эта баба-яга, материнский эквивалент вождя, зовет всякого на коитус, чтобы всякий околел, оплодотворяя и ублажая ее ненасытное нутро. Не хочется мне со своей матрицей повторять судьбу самцовой мелюзги, у которой половые железки вместо мозгов.
На секунду приподнявшись над миражом, я понял, что за мной наблюдают. За стеной, утопив задницу и спину в мякоти кресла, располагался тот самый выдвиженец руководства, молодой цезарь, будущий вождь и командир, любимец как седовласых, так и патлатых, как очкариков, так и мозолеруких, как чекистов, так и диссидентов. Я приметил у него даже странную счастливую отметину там, где лоб окончательно переходит в макушку. А еще за мной приглядывал, но только из почтительного далека, человек знакомый по портретам и нескольким торжественным собраниям - Юрий Владимирович, собственной персоной.
Потом я снова оказался на веранде Саидовского дома. Мы кушали плов под бренчание домбры. Перед нами цвела беседка, овитая виноградной лозой, а за ней пестрел садик. Потом пейзаж заплыл туманом, а когда немного прояснилось, то сад стал в сотни раз просторнее и цветистее. Он раскинулся на десятках террас. Кроны деревьев, - магнолий, кипарисов, дубов, скрывали и затеняли бассейны, портики, галереи, искусственные гроты и прочие достопримечательности. У подножия террас была мощная стена с квадратными башнями, а дальше расстилался город. Приземистый, огромный, похожий на пчелиные соты. Вавилон, что ли?
Я опять же был подключен к Саиду-Белу и почувствовал, что город лежит в моих объятиях. Там повсюду торчат мои уши, мои глаза, везде сочится моя мощь и витает моя правда. Моя воля несущей волной пронизывает все ячейки города и определяет их судьбу. Я могу делать с этими сотами, что угодно, лепить их, стирать в порошок, посылать на, рисковать ими, жертвовать, заселять, опустошать, и при этом радоваться своему игровому мастерству.
Неугомонный туман менял очертания и вот уже казалось, что внизу не Вавилон, а Москва.
Значительную тишину потревожил тоскливый шакалий скулеж.
- Но что со мной произойдет, Саид-джан?
- Слава и почет. А что же еще?
- Не верь ему ни на грош, - под верандой появился Цербер с говорящей головой Сереги Колесникова в зубах. Подсуетился все-таки Апсу не только в виде изображения, но и звука. - Ты, кажется, не до конца врубился в суть "изготовления пирамиды". Тебе необязательно приобщаться к фараонским радостям. И вообще это тебе не репетиция, не проверка теории, а сразу практика. Ты превратишься не в запасной вариант генсека, а в набор дополнительных органов для вождя. Но сперва ты сделаешься простой рабочей матрицей, штампом, формой, инкубатором, прокатным станом, через который пойдет новая энергия... Эх, как много неточных слов в человеческом языке... Наверное, из тебя получится тысяча маленьких и исполнительных майоров Фроловых. Возможно миллион. Близится радостный - не для тебя момент почкования.
- Убрать этого шелудивую тварь, - командует Саид-Бел. - Как она мне осточертела со времен первого потопа.
Тут же на веранде и во дворе появляются воины, которые кидают копья в шакала и кромсают его в ошметки кривыми мечами. А этот фарш для надежности отправляют в костер.