Страница 11 из 13
В конце 50-х – начале 60-х годов Никита Сергеевич Хрущёв пытался повторить этот жуткий эксперимент по обобществлению детей. Но он пошёл дальше, чем экспериментаторы 20-х годов. В 1958-м правительство взялось срочно проводить реформу средней школы. Среди прочих новшеств и изменений в системе народного образования страны было решено обычные средние школы перепрофилировать в школы-интернаты. В этих государственных детских учреждениях разместили детей, родители которых не желали обременять себя заботой о собственных чадах, решив, что жить так проще и легче. Часть школьных учебных комнат была отдана под спальни, здесь стояли впритык кровати, другая часть классных комнат предназначалась для проведения занятий. Меню было одно на всех, не отличавшееся разнообразием – ешь что дают. И одевать обобществлённый малолетний контингент старались одинаково. Получились не школы-интернаты, а школы-казармы – суть, в сущности, одна и та же. Родители отправляли своих потомков в эти пансионаты на постоянное проживание. В СМИ неустанно твердили о преимуществах общегосударственного (без родительского) воспитания детей, велась активная агитация, настойчиво убеждающая мам и пап отказываться от своих дорогих сынков и дочек и определять их в эти детские новообразования. Приводились веские аргументы: у родителей освобождается время для работы, для отдыха, для самообразования, а государство берёт на себя обязательства вырастить и достойно воспитать их отпрысков. То есть коллективизация детей, воспитание подрастающего поколения отдельно от родителей, от семьи были возведены в ранг государственной политики. Призывы находили отклик у многих родителей. Эти учреждения (как их назвать – детские дома, интернаты или приюты?) были переполнены. Основной контингент – дети городских жителей.
Студенткой пединститута мне случилось быть на практике в одной из таких хрущёвских школ-интернатов. Её обитатели сильно отличались от обычных школьников: глазёнки потухшие, в них сквозила тоска, горечь утраты, какой-то недетский испуг и депрессия. Маленькие изгои. Когда мы приходили, детишки молча прижимались к нам и с недетской скорбью смотрели в наши в глаза, как бы спрашивая: «Где моя мама?» Конечно, во все времена бывают проблемные семьи, в которых ребёнку жить некомфортно. Но зачем же так огульно собирать всех в казармы? Если Н.С. Хрущёв решил сделать воспитание подрастающего поколения советских граждан безродительским, надо было сначала хотя бы создать для маленьких отказников достойные условия, комфортные для проживания, всестороннего развития и воспитания. Но даже самая лучшая, самая благоустроенная казарма никогда не сможет заменить родительский кров, семейный очаг. Потом эта кампания по переводу всех советских детей на казённое безродительское воспитание утихла, школы-интернаты снова стали обычными школами. Эксперимент прекратили. Но не с того ли приснопамятного хрущёвского времени остался синдром беспечного расставания родителей со своим дитём? Дурные примеры заразительны.
Младший брат мамы, Прокофий, был шустрый, любознательный, смекалистый, талантливый паренёк. В возрасте двенадцати-тринадцати лет ему уже доверяли ответственные коммунарные дела и спрашивали как со взрослого. Умело обращался с техникой, которая была в коммуне. Не могу не рассказать об одном эпизоде из жизни этой обездоленной, униженной семьи.
Прокофия определили работать на молотилке. Старая, изношенная машина сломалась. Председатель коммуны, по фамилии Нехорошев, обвинил подростка в поломке механизма, отстегал его принародно кнутом и запер в амбаре, который почему-то называли «лисий». Эта постройка была знаменита тем, что стояла в ней жуткая вонь. Смрадный запах был настолько концентрирован, что это место люди обходили стороной, чтобы уберечь себя от удушливого зловония. Двенадцатилетний мальчишка просидел под арестом почти сутки. Столько же времени просидела около амбара бабушка. К ночи она с трудом вымолила для своего сына «амнистию», он был выпущен на волю. Как он смог вынести столь долгое сидение в этой газовой камере, бабушка всю жизнь не могла уразуметь. Когда легли на землю густые сумерки, Прокофий сел на коня и умчался куда-то в тёмную бездну. Несчастная, измученная женщина, обеспокоенная неизвестностью, бродила всю ночь возле хаты, напряжённо вглядываясь в темноту и вслушиваясь в оглушающую тишину ночи. Ждала. Под утро сын вернулся. Молотилка заработала. Председатель коммуны подвёл итог:
– Вот, Морозиха, не отстегал бы я твоего Проньку, не посадил бы его в «лисий» амбар, так и стояла бы молотилка.
Прошло много-много лет, погиб на войне дядя Прокофий, состарилась бабушка, но рассказывала она об этом случае с дрожью в голосе и почти шёпотом. О том, что ездил Прокофий в соседнее село, где жил крестьянин-единоличник, у которого была такая же молотилка. Вот и взял паренёк из его машины нужную деталь. Как он это сделал, знал только он. Когда сын посвятил мать в причину своего ночного отсутствия, измученная женщина только всплеснула руками и проговорила обречённым голосом:
– Царица Небесная, если бы поймали, убили бы на месте!
Прокофий был лунатиком. Ясными лунными ночами в забытье или в каком-то трансовом состоянии он отправлялся на странные прогулки. Ходил по дому, по двору, «путешествовал» по крышам строений. Бабушка, не понимая, что происходит с её дитём, страдая от предчувствия беды, следовала за ним. Когда он забирался на крышу, она ходила вокруг постройки, чтобы в случае чего оказать помощь. Боясь навредить ребёнку, не предпринимая никаких действий, тихим голосом умоляла:
– Сынок, Проня, слезь с крыши, упадёшь ведь, слезь!
Как-то в село приехал бродячий цирк. В числе странствующих артистов был гипнотизёр. Кто-то посоветовал бабушке обратиться к этому человеку за помощью, чтобы исцелить ребёнка от странного недуга. После сеанса у циркового кудесника, к великой радости бабушки, мальчик бродить по ночам перестал.
В книгах, в учебниках говорилось о том, что революция совершена во имя того, чтобы все стали равными, чтобы бедные стали жить лучше. Но вот из рассказов бабушки выходило, что бедные не очень торопились хорошо, добросовестно трудиться ради своего и общего блага, на работе не особенно напрягались. Они считали, что поскольку они из бедняков, значит, уже поэтому им должна быть обеспечена райская жизнь, всё организовано, всё приготовлено. Вроде бы это счастливое житьё должно сложиться само собой, без особых усилий. Слова «из бедняков» были как бы пропуском в лучшее, светлое будущее.
Радужное воспоминание о годах, прожитых в коммуне «Красный сибиряк», у бабушки осталось от события, когда её послали на слёт передовиков в Барнаул. Была она депутатом, каким – и сама не знала, сидела в президиуме и голосовала поднятием руки, как все. В президиум выбирали или назначали отличившихся в труде работников – особая публичная похвала: все собравшиеся сидели в зале, а члены президиума – на сцене, за столом. Наряду с обычным, рабочим, выбирался ещё почётный президиум. Выходил оратор с призывом избрать в почётный президиум Центральный комитет Всесоюзной коммунистической партии большевиков во главе с товарищем Сталиным. Все вставали в приветствии и дружно продолжительно хлопали. Участников слёта водили в театр. Это посещение театра осталось в бабушкиной памяти на всю жизнь. Неграмотная женщина, что она могла решить, в чём разбиралась? Она вообще плохо представляла себе, в каком обществе живёт, но интуитивно понимала – чтобы как-то выжить, надо молча, терпеливо выполнять то, что приказывают. Так и жила в прискорбном молчании, не требуя и даже не прося для себя ничего – начальники лучше знают, что кому нужно. Выселили из собственного дома – подчинилась, посадили в президиум – подчинилась. На всё у неё был один ответ: «Ладно, Бог с ними». Бог действительно был с ними, власть имущими, и сами они превратили себя в богов. Упивались властью, любовались собой, считая себя непогрешимыми, самыми умными, самыми дальновидными. Для них не было ни законов, ни правил. Закон для каждого у таких богов – это он сам. И не смей перечить, оскорблённое божество сметёт, уничтожит тебя, как муху, с торжеством и наслаждением. Кому скажешь? Кому пожалуешься? Некому.