Страница 46 из 63
— Он пытался втереть в мяч яд?
— Похоже на то. Но не потренировался как следует. И в итоге им пришлось прибегнуть к лимонаду и чаю. Получилась тройная доза.
— То, что мяч после игры исчез, важный факт. Обычно игрок, добившийся трех побед подряд, берет мяч себе, но в данном случае…
— Исполнитель шапочного трюка отдал мяч вашему псу, чтобы тот его обслюнявил и пожевал.
— Диккенс его не слюнявил…
— Кстати, это способ избавиться от следов яда. — Китинг посмотрел в небо, словно ждал, что в этот миг ему откроется тайна Вселенной. — Удивительно: три разных яда. Если угодно, нечестивая троица.
— Или шапочный трюк, — произнес Сидни.
Энни Томас была раздавлена новостью. Сидни сидел с ней летним днем за столиком ресторана, где было так жарко, что воздух, казалось, колебался перед глазами. Энни только недавно стала выходить из комнаты Зафара. С похорон она не появлялась на улице, помогала в ресторане, работала в кухне, сторонилась незнакомых и родных — всех, кто мог напомнить ей о случившемся, и жила так, словно ничего не произошло и ее суженый лишь на время уехал.
— Мать же знала, что я его убиваю. Как это жестоко!
— Извращенный ум.
— Нам надо было сбежать отсюда и пожениться.
— Тебе угрожали или предупреждали до этого?
— Постоянно. Мои родные — расисты, иного я о них сказать не могу. Но не думала, что они решатся на расправу. Нас считали приличной семьей, добропорядочными людьми. Как они могли настолько меня ненавидеть?
— Вряд ли они испытывали к тебе ненависть.
— Было бы лучше, если бы я сама себя убила. Тогда не умер бы Зафар.
— Ты не должна так думать.
— А как мне еще думать, каноник Чемберс? Я виновата во всем.
— Нет.
— Зафар умер из-за меня. Если бы мы с ним не познакомились, он бы до сих пор был жив. Вот что не дает мне покоя. Вы же с самого начала знали, что что-то надвигается? В этом месте, каноник Чемберс, есть нечто неправильное. Почему люди совершают такие поступки?
— По разным причинам, — ответил Сидни. — Отчаяние, одиночество, месть.
— Месть за что?
— За свои упущенные возможности. Месть жизни. Месть судьбе.
— Что же нам делать?
— Все-таки стараться что-то исправить. Оставить мир лучше, чем был тот, в который мы пришли. Ты уже свою лепту внесла.
— Какую?
— Люди запомнят то, что случилось. Полюбив Зафара, ты всем доказала, что жизнь можно изменить. Они задумаются о том, на что способна любовь.
— Но ведь уже поздно.
— Не поздно для всех нас. Не поздно для тебя. Твоя любовь не умрет, Энни.
Она встала и в упор посмотрела на священника.
— Вы так считаете?
— Да.
Сидни накрыл ладонью ее руку. Энни опустила голову, но руку не отдернула. Говорить было больше не о чем.
Рози Томас и Эндрю Редмонд избежали смертной казни, но их приговорили к пожизненному заключению. Через несколько недель после суда Сидни, возвращаясь со станции, встретился с инспектором Китингом. В последнее время они часто виделись и готовились, как обычно, выпить в четверг в «Орле», но случайная встреча, когда не надо было обсуждать ничего срочного по делу, обрадовала обоих.
— Привет, каноник Чемберс, — улыбнулся инспектор. — Возвращаетесь в город?
— Да.
— В таком случае, может, мне удастся убедить вас прервать свой путь и заглянуть со мной в какую-нибудь местную пивнушку?
— Рядом с моим бывшим колледжем есть паб, — ответил Сидни. — Он как раз по пути. Насколько помню, называется «Орел». Слышали о такой забегаловке?
— Не уверен. Покажите мне дорогу.
— С удовольствием.
Был приятный летний вечер. Они заказали выпивку, и инспектор Китинг вспомнил о недавних событиях:
— Ужасное дело.
— Отвратительное.
— Бедная девушка! Встречались с ней?
— Да. Она больше не хочет видеть собственную мать.
— Естественно.
— Разумеется, мне положено верить, что искупление никогда не поздно, — заметил Сидни, — но я глубоко сожалею, что не разобрался во всем раньше.
— Неизвестно, сумели бы вы спасти жизнь Али или нет. Процесс убийства был растянутым.
— Следовало внимательно наблюдать и пытаться разобраться в том, что увидел. Лимонад, чай, крикетный мяч… Понять, что это ловкий трюк.
— Подача с обманом…
— Терпеливое выжидание. Выбор момента. Иногда мне кажется, что мы можем многому поучиться у крикета. В нем, как в зеркале, отражаются «пращи и стрелы яростного рока».
— Я всегда считал, что игра слишком затянута. То ли дело футбол — девяносто минут, и конец. Еще лучше регби — восемьдесят минут. На тестовый матч меня не затащить. Пять дней — это же целая вечность!
— Для некоторых крикетистов в этом самая суть. Они чувствуют себя на небесах.
— Я представляю рай совсем не так — уж это точно.
Проблемы расследования остались позади, и мужчины, отдыхая, погрузились в приятное молчание. За соседним столиком смеялись старшекурсники. Сидни заметил, что один из них накинул на плечи крикетный джемпер.
— Однажды я разговорился со старым солдатом, — произнес инспектор Китинг. — Ветеран утверждал, что учил играть в крикет Гитлера.
— Как? — удивился священник.
— Это случилось во время Первой мировой войны. Мой знакомец — приятелем я его не назову, поскольку у него было что-то от фашиста, — попал в плен и играл в крикет неподалеку от госпиталя, где лечился после ранения Гитлер. Тот попросил объяснить ему правила.
— Думаю, это было непросто.
— Гитлер решил, будто игра поможет муштровать солдат, усилит дисциплину.
Сидни глотнул пива.
— Интересно, сложилась бы война по-другому, если бы немцы умели играть в крикет? Наверное, нет.
— Гитлер счел крикет недостаточно жесткой игрой. Хотя если бы он оказался в эти дни в Кембридже, то, наверное, изменил бы мнение.
— Это уж точно, — мрачно согласился Сидни.
Принцип неопределенности
Был апрель 1961 года. Прошло две недели после Пасхи, когда Сидни, вернувшись с Диккенсом с прогулки под луной — такой полной и яркой, что можно было среди ночи читать «Таймс», — сел послушать по радио последние известия о полете Гагарина в космос. В одном из репортажей сообщалось, что русский космонавт пожаловался, что не сумел отыскать наверху Бога. Вглядывался, вглядывался, но не увидел никаких следов Создателя. Сидни почувствовал раздражение от такой неприкрытой пропаганды, зато Леонарда Грэма эти слова не тронули. Он заметил, что гораздо больше шансов наткнуться на армады кораблей инопланетян, чем разглядеть физические проявления Всевышнего во Вселенной.
— Вы слышали о парадоксе Ферми? — спросил он.
— Нет.
— Энрико Ферми…
— Итальянец?
— Кажется, натурализованный американец. Ферми предположил, что, учитывая возраст и размер Вселенной, жизнь на других планетах должна быть распространенным явлением.
— И получил подтверждение своей гипотезы?
— Ученые составляют различные уравнения, чтобы оценить математическую вероятность ее справедливости. Определяют показатели звездообразования в галактике, долю звезд с планетами и число планет на звезду с подходящими условиями для зарождения жизни, а также на какой части этих планет могла развиться полноценная жизнь. Далее — процент разумных цивилизаций, из них — технически развитых, чью активность можно наблюдать при помощи аппаратных средств. И наконец, в течение какого периода времени их можно наблюдать.
— Откуда вы все это знаете?
— Когда был в последний раз в Лондоне, слушал приятеля Аманды Тони.
— Ах, его, — усмехнулся Сидни.
Этот «приятель Аманды Тони» всегда находился где-то неподалеку, но они так и не познакомились, а вот Леонард посетил одну из его публичных лекций. Сорока лет, профессор лондонского университета Энтони Картрайт написал несколько книг о природе времени. С Амандой он познакомился в Лондоне на обеде несколько лет назад. Она даже просила Сидни навести о нем справки у своих коллег в колледже Тела Господнего, но потом интерес угас, и Аманда о нем больше не спрашивала. Недавно Картрайт сводил ее в оперу и на ежегодные скачки на «Золотой кубок» в Челтнеме.