Страница 76 из 81
Встретивший нас Ивашка обнаруживает в одном из Суздальских витязей старого знакомца. Ну, как «знакомца»? — В одной битве рубились. Правда — по разные стороны. Второй телохранитель пытается убедить цедящего через губу слова Чарджи в чём-то… лошадином. Всё жарче, всё громче. Появляется Алу, ещё пара парней из обслуги. Идёт весёлый трёп, ни слова о делах, вдоволь выпивки, вдоволь закуски.
– Девок звать?
– Да на кой? И так хорошо сидим!
Здешние к крепкому непривычны. Я про это уже… Изяслав, взбодренный и, одновременно — измученный парилкой, от выпитого, от жары, рывками хмелеет, оплывает, тяжелеет. «Корсет души» княжеского корзна сползает, слабеет. Не менее важно, что непривычные к сорокоградусной, запивающие её пивом, хмелеют его витязи-телохранители. Один вдруг вскакивает и орёт:
– Да не может никогда такого быть, чтобы каурый жеребец — игреневого обошёл! Ни в жисть!
Уже начавший кунять Изяслав вскидывается, ошалело оглядывает застолье. Я наклоняюсь к его уху:
– Орут сильно. Пойдём отольём. Накинь вон.
Очередной успех. Пятый.
Мы выходим вдвоём, оставшиеся спорят о статях. Это такие штуки у животных. У коней — двадцать одна. Пока по каждой не выскажутся — не остановятся.
Облегчившийся, чуть посвежевший Изяслав, вскидывает голову, недоуменно оглядывается. Вокруг уже ночь. Средневековая октябрьская ночь Средней России. Уличных фонарей нет. Тёмные ящики нескольких тёмных строений. Из одного доносятся мужские голоса.
– Пойдём, я тебе одну вещь покажу. Если успеем. Тут рядом. Только тихо.
Я тяну его в другую сторону за рукав наброшенного на плечи кафтана. Он неловко перебирает ногами в чьих-то чужих тапках слишком большого размера, старательно всматриваясь в тёмную землю перед собой. Останавливаемся у бревенчатой стены.
– Тихо. Я — на минуточку.
Обегаю сруб, возвращаюсь.
– Ты эта… куда ходил? Тут холодно. И темно. Пошли ко всем.
– Погоди чуть.
В темноте тени, ещё более глубокой, чем ночная темень двора, в углу, образованном стенами сеней и избы, осторожно вытаскиваю затычку волокового оконца.
Во всех избах в мире волоковые оконца закрываются, «заволакиваются» — изнутри. А у меня тут — вот так.
Подтягиваю его за рукав. Парня трясёт. От холода, от выпитого.
Тихонько советую ему в ухо:
– Глянь-ка. Не узнаёшь?
Внутри избы горят свечи. Ряд пляшущих язычков пламени поперёк помещения. Театральная рампа? — Элемент декорация представления. Ещё — не стена огня, уже — не просто источники света. Хорошо горят. Мои стеариновые.
За ними, на лавке у дальней стены, немолодая, полноватая, крупная женщина. Совсем голая. Без всего. Даже без волос — стриженная. В колено-локтевой позе. Она выразительно изгибается, трясёт головой, покачивает задом. Характерный, извечный набор движений. Обще-хомнуто-сапиенский.
Порнушка. С озвучкой: дама быстро-быстро издаёт… «положенные звуки». Типа:
– ой-ой!.. Ещё! Ещё…! Ах! Ах! О! Хорошо… поддай… глубже… сильнее… О-о-о!
Дама смотрится очень органично. Потому что у её задка стоит Сухан. Тоже — совершенно как из бани. Который, оставив в этот раз мудрости дао и изыски затянутого коитуса в зомбийском исполнении, тупо молотит. Как отбойный молоток.
Женщина всё сильнее прогибается, запрокидывая голову, мотает ею, в свете свечей хорошо видно выражение «всепоглощающей страсти» на лице. Сухан чуть поворачивает к нам голову. Не уверен, что он нас видит — свечки сильно освещают ту, дальнюю половину избы. Но нам, из темноты, хорошо видно каменное, неподвижное, можно посчитать — презрительное, выражение его лица.
Резкий контраст. Между лицом женщины, пылающим крайним восторгом от полного погружения в восприятие собственных восхитительных ощущений, и мужчины, равнодушно исполняющего ряд предписанных действий, полностью отрешённого от всего происходящего. Им — производимого.
Женщина звучит всё сильнее. Приближается кульминация. С апофеозом. Начинает кричать:
– А! А! А-а-а…!
Бинго! Апофеоз — случился!
Столь желаемая судорога отдельных мышц — произошла, разных жидкостей — проистекло. Она устало останавливается, повесив голову. Пытаясь отдышаться. Но акт ещё не закончен. Сухан, держа её за бёдра, резко осаживает на себя. Раз, другой. Размеренно, равнодушно. Глядя практически на нас, фиксирует факт:
– Да.
И, выждав пару ударов сердца, резко отступает.
Я немедленно ставлю затычку назад, в дырку в стене.
Жаль — пока был свет, пока Изяслав неотрывно смотрел на это представление, я видел его лицо.
Забавно читать череду эмоций, неконтролируемо им выражаемую.
От недоумения, удивления, отвращения — к интересу, похоти, смущению. Деланному возмущению, сносимому желанием. Желанием быть там. Вместо того голого мужика.
«Истина жизни», прорывающаяся через «благовоспитанные манеры». А через что ещё ей прорываться? — Штаны-то он в бане оставил.
Шестая победа. Самая сложная.
Много участников, жёсткие требования по синхронизации. Получилось. В нужное время привёл зрителя в нужное место в нужном состоянии. Одного. Показал нужную картинку.
Теперь не облажаться бы напоследок. Теперь — самое главное: комментарии к картинке. Объяснение увиденного, очерчивание вытекающего. Промывание мозгов. До блеска. До сухого скрипа изнанки души.
– Тихо. Пошли. А то замёрзнешь.
– Ну… эта… А это кто были?
Я тащу его в сторону, к тёмному угловатому пятну ещё одного строения. Тяну, поддерживаю. Он вдруг резко останавливается, упирается.
– Ты куда меня тащишь? Мне к моим гридням надо.
– Будут и гридни. Чуть позже.
Темная, хорошо протопленная изба. Где-то здесь на лавке должна быть зажигалка… Олухи, остолопы, я же приказал…! Спокойно, не ругай ребятишек зря, всё на месте. Зажигаю светильник.
– Садись к столу. Отогрейся. Есть разговор. Не для посторонних ушей.
Пока он усаживается, оглядывается по сторонам, вытаскиваю из поставца кувшинчик с «клюковкой», пару стопочек, миску с сухариками. Разливаю. Пауза не проходит даром — княжич успевает чуть очухаться:
– Ты, Воевода, зачем меня туда водил? Это… безобразие показывал? Душу мою смущать надумал?! Похоть возбуждать?! Телесами бабскими прельщать?!
Отлично. Умница: уловил целенаправленность нашей прогулки, понял демонстрационный характер зрелища. Только у меня — всё чуть сложнее. Просто порнушкой гостя развлекать — мне не интересно. Такого гостя.
Парень трезвеет на глазах. Лишь бы сдуру тупо орать не начал. Глушить ором обнаружившийся дуализм собственной личности.
От осознания своих желаний, почитаемых мерзкими, переходит к возмущению, к гневу. На меня.
На меня гневаться не надо. Вредно для здоровья.
– Ты бабу-то узнал?
Конкретный вопрос сбивает глобальный накал. Праведный огнь истинно христианского возмущения, пылающий в очах юного, сурово православного и глубоко христолюбивого княжича переходит в мерцающий режим. Как у язычка пламени на свечке с дрянным фитилём.
Снова цепочка мимических выражений эмоций: недоумение, непонимание, поиск подвоха… Узнавание! Узнал. Он её узнал! Никогда прежде он её не видел. Так — поставленную, так — голую. Без — одежд, без — волос. Таким делом — занятую, такие звуки — издающую…
Такой он её никогда не видел. И не ожидал увидеть.
Однако, человеческий мозг… интереснейшая штука. Это вам не по пикселям тупо сравнивать!
«Распознавание образа» — прошло. Картинки — нынешняя и прежние — совместились. Кусочками, деталями. «Характерными фрагментами». Пошло осознание. Осознание смысла и последствий присутствия опознанного субъекта в данной ситуации. В ситуации уже прежде воспринятой, оцененной, стандартным лейблом — «разврат премерзкий» — промаркированной.
* * *
Болезнь «ухо-глаз» — фигня. Заткни уши или закрой глаза — и будь здоровеньким. А вот конфликт «глаз-душа»…
«Видят, но не разумеют». И не хотят разуметь! Не от глупости — от самосохранения. Потому что «разумение» — выносит мозг. Понимание реальности — путь к сумасшествию.