Последний аккорд

Вдруг он услышал, что кто-то взбирается по лестнице, и спрыгнул с бортика на крышу. Он думал, что это кто-то из соседей, но на крышу забрался Крис.

— Папа… — рассеянно сказал парень. — Что ты тут делаешь?

— Я… это… — мямлил Голд. — Что ты тут делаешь?

— Если ты собрался себя убить, то рекомендую найти здание повыше.

— Учту.

— Но ты ведь несерьёзно, да? — вопрос мальчика прозвучал обиженно, даже зло.

— Конечно, нет, — поспешно стал убеждать Голд. — Мне просто стало нечем дышать. Вот и всё.

— Хорошо, если так.

— Ты мне не веришь?

— Сложно верить тому, кто не верит тебе, — жёстко ответил Крис.

Это было пострашнее, чем все болезни на свете.

— Ты прав. Абсолютно, — согласился Голд. — Я виноват. Прости, сынок.

— Нет. Ты не виноват. Передо мной — точно, — возразил Крис. — Я могу понять тебя, и то, что ты не хочешь, чтобы тебя видели больным и слабым. Но я не могу понять, зачем при этом быть жестоким.

— Крис…

— Ты врёшь. Думаешь, что оказываешь услугу, а на самом деле…

— Крис, пожалуйста…

— А если ты возьмёшь и прыгнешь… Что мы, по-твоему, должны чувствовать?

— Прошу… — он почти умолял.

— Она постоянно плачет! Боится, что и правда умрёшь! — вскипел Крис. — И вот стоило только ей уйти, и ты стоишь тут!

Он был расстроен, испуган, обижен, растерян. Он имел право злиться на отца, чья слабость была сродни предательству. Да, их любовь была эгоистична, как и любая любовь.

— Я бы ничего не сделал! — крикнул Голд, а потом повторил тише. — Я бы ничего не сделал. Поверь!

Крис молча смотрел ему в глаза и вдруг успокоился.

— Тебе не стоит стоять на ветру, — отметил мальчик. — Ещё недостаточно тепло.

Они вернулись в квартиру и сели друг напротив друга. Казалось, что Крису нужно более подробное объяснение поведению Голда, и Голд постарался дать его.

— Крис, мне просто нужно было убедиться, что у меня есть выбор. Понимаешь? Наличие возможности не предполагает совершение того или иного действия.

— У тебя есть выбор, папа, — сказал Крис. — Ты можешь выбрать жизнь. Согласиться на помощь врачей. На нашу помощь. Использовать магию, в конце концов!

— Ты прав.

— Да, прав.

— Давай не будем говорить об этом твоей маме, — вздохнул Голд. — Она не так поймет.

— Я не буду говорить, — кивнул Крис. — Но ты скажешь.

Голд не успел ничего добавить, щёлкнул замок, и Белль зашла в квартиру, вернулась намного раньше, чем он предполагал.

— Я вас оставлю, — поспешно сказал Крис и удалился.

— Почему ты так одет? — Белль смотрела на него, как на привидение. — Что случилось?

— Прости меня, Белль, — грустно и искренне сказал Голд.

— А? Что?

— Прости меня.

— За что? — она как будто находилась не здесь, а где-то ещё.

— Я вёл себя недостойно.

— Румпель… Не стоит, — Белль села рядом с ним, хотела обнять его, но не решалась из страха быть отвергнутой. — Можно?

Голд сам её обнял, так сильно, как мог. То чувство чуждости и отстранённости куда-то испарилось, и к нему снова прикасалась его Белль.

— Не гони меня больше. Я… Я так не могу… — она заплакала. — Сегодня хоронили моего хорошего знакомого, а я ни минуты о нём не думала, только смотрела на его вдову и представляла себя на её месте. Мне страшно, что вот я уйду…

— А ты больше не уходи, — шепнул он, ласково поглаживая её по спине.

Они просидели так минут пять или больше.

— Румпель, используй магию! — попросила Белль, утирая слёзы. — Я знаю, что ты что-то притащил сюда!

— Нет. Тем более что мне не хватит сил на это.

— Что же делать? — она ещё крепче к нему прижалась. — От тебя будто не осталось ничего. Только одни глаза.

.

— Будем делать, как обычные люди. У которых нет магии, — спокойно решил Голд. — Мы же хотели жить, как обычные люди.

— Обычные люди часто умирают, — горько заметила ему Белль. — А я не хочу…

— Я постараюсь не умереть, — заверил Голд. — Постараюсь.

Быть может, его эксперимент всё же не был провальным? Как бы то ни было, но на следующий день Голд на пять дней лёг в больницу, где, помимо определения штамма гриппа, ему вдобавок диагностировали инфекционный миокардит, из-за которого были все проблемы, не связанные с гриппом. В том числе и неврологические. Когда Максвелл в первый раз выписал ему препарат, то действовал скорее наугад, но предположил верно, чем спас его от сердечной недостаточности и, вполне вероятно, смерти.

После выписки ему велели ещё три недели восстанавливаться дома. Несмотря на значительные улучшения, он всё же был ещё очень болен. Он больше не противился уходу Белль, не спорил с ней и делал всё, что она ему рекомендовала. Она заставляла его есть, следила за тем, как он принимает лекарства, помогала в разных других мелочах и вскоре попросилась назад в свою спальню.

— Давай! — согласился Голд. — Только ты спишь под отдельным одеялом! Я ещё болею!

Она только усмехнулась, но отдельное одеяло взяла.

— Ты ещё стену из подушек между нами выстрой! — пробурчала Белль, укладываясь спать.

— А неплохая идея… — Голд начал подниматься, то тут же рухнул назад, потому что жена потянула его вниз.

— Лежи уже! — тихо смеялась Белль. — Я отодвинусь.

— Да не надо, — улыбнулся он. — Всё равно потом займёшь большую часть.

— Ты меня хорошо знаешь. Спокойной ночи, Румпель.

— Спокойной ночи, Белль.

Она заснула очень быстро, а он некоторое время лежал в темноте и думал о жене, о том, как просто она оставила позади три прошедших недели, и о том, какие границы он пересёк, и какие теперь были проведены вместо утраченных. Он почти поправился, а вот их отношения, возможно, нет. Видимых подтверждений его опасениям не было. Белль была добра и обходительна, они разговаривали, шутили и многое делали вместе, но их можно было назвать скорее друзьями нежели супругами или любовниками. Они избегали поцелуев и нежных объятий, лежали вместе в постели, раздевались друг перед другом и мылись вместе, но не могли преодолеть стену, которую он воздвиг в самом начале. Белль не делала первый шаг, потому что стена была не её, а он — потому что не его стена защищала.

Как-то раз субботним утром, когда он уже полностью выздоровел, он решил, что пора. Они рано проснулись и просто лежали и разговаривали о чём-то пустом, пока не возникла длинная пауза. Голд ею воспользовался, нежно и страстно поцеловал жену, неловко нависая над ней, и потом прервал поцелуй, чтобы понять её реакцию, получить одобрение, побуждение к продолжению. И он получил это вместе с ответным поцелуем и объятиями, которые становились всё увереннее с каждой минутой. Он бережно касался её, ласкал и слегка начинал терять контроль, будто заново узнавал, каково это быть с ней. А ведь прошло чуть больше месяца, но по восприятию — гораздо больше.

— Подожди! — Белль остановила его, когда он слишком резко попытался снять с неё белье. — Не спеши.

Она сама разделась и притянула его назад. Голд это воспринял и как рекомендацию к дальнейшим действиям, мягко слился с ней и действовал неспешно и осторожно. От чего-то она никак не проявляла своих эмоций и, возможно, ничего не чувствовала, а он хотел, чтобы она что-то чувствовала, что-то испытывала. Он закрыл глаза и просто прислушивался к её дыханию, которое убедило его, что он не совсем прав. Просто разных эмоций было слишком много, а стена всё ещё была здесь и мешала расслабиться и полностью отдаться друг другу. Это он понимал, потому что чувствовал то же. Так продолжаться не могло, и Голд приостановился.

— Что-то не так? — спросила Белль.

По её взгляду он понимал, что ей очень важно, чтобы всё было «так».

— Я люблю тебя, — сказал Голд. — Вот и всё.

— А я тебя люблю, — улыбнулась Белль, подалась вперёд и обхватила его руками. — И я скучала.

Они вернулись к тому, что начали, и стена как-то сама собой развалилась, а неловкость и неуверенность растворились. Завершение наступило быстро и было ярким. Ему хотелось побыть с ней ещё немного. И ему это удалось, когда они лежали друг напротив друга, глядя в глаза друг другу и поддерживая безмолвную незримую связь, возникшую между ними.